― Эмми, пожалуйста. Открой дверь.

Я чувствую присутствие Коула прежде, чем вижу, как рука его тянется к дверной ручке, дергает ее.

― Заперто, ― зачем-то объясняю я. ― Она закрылась, когда я попросила ее оставаться в комнате и не выходить, пока я за ней не приду.

― Эмми, ты можешь открыть дверь? Пожалуйста, ― просит он, стуча костяшками пальцев.

Нет ответа. Я прижимаю ухо к двери. Ни звука. Полная тишина.

― О боже, боже, боже, ― бормочу я, бросаясь в ванную за шпилькой для волос, чтобы открыть замок. Когда я возвращаюсь и склоняюсь, чтобы вставить ее в замок, Коул отодвигает меня в сторону и пинком распахивает дверь, заставив меня вскрикнуть.

Первое, что я чувствую, когда дверь открывается, это холодный воздух. Я вижу, что она открыла окно. И весь мир вокруг приходит в движение.

Глава 29

Коул

На ее выразительном лице читается страх. Ужас от того, что все, что любишь, все, ради чего живешь, висит на волоске. На невидимом волоске, держащем чашу неизвестных весов.

Паника туманит ей зрение. Взгляд Иден в замешательстве мечется по комнате и возвращается к открытому окну, снова пробегает по комнате, и опять ― к окну.

― Эмми! ― зовет она, пересекая комнату, словно что-то почувствовав. ― Эм-м-м-и! ― кричит, приближаясь к окну.

Внутри возникает томящая пустота, когда я смотрю на нее, на женщину, которую люблю. Она пытается осознать одну из самых ужасных вероятностей в жизни. И в то же время отвергает ее.

Я хочу что-нибудь сказать, но знаю: даже если можно было бы найти что-то утешительное, она бы это не услышала. Единственное, что нужно сейчас Иден ― найти дочь.

Так что это я и собираюсь сделать.

― Оставайся здесь. Я ее найду, ― спокойно произношу я. Мой голос звучит твердо, выражение лица уверенное, мое присутствие надежно. Устойчиво. Но внутри все сдавливает от страха. Ужас, сгустившийся в воздухе, слишком напоминает черные тучи.

― Я пойду с тобой, ― сообщает она, даже не встречаясь со мной взглядом. Сам дьявол гонит ее. Я хорошо знаю это чувство. И понимаю, что спорить бесполезно.

Я выхожу в коридор и тянусь за курткой Иден. Протягиваю ей, пока она обувается. Перед тем, как направиться к двери, я беру покрывало, что лежит на спинке дивана. Эмми оно понадобится, когда мы найдем ее.

А мы ее найдем.

Я обещаю это себе.

Мы выходим, оставив на полу, посреди гостиной Иден, подонка, что валяется без сознания среди обломков мебели и разбитых вещей. Теперь он ― последняя из моих забот. Будем надеяться, шериф приедет и позаботится о нем, пока мы не вернемся. Это более важно.

Важнее всего.

Иден не может потерять Эмми. Я знаю, как это влияет на человека, и не могу позволить, чтобы с ней случилось подобное. Кроме того, я тоже не могу потерять Эмми. Я нужен ей. А она нужна мне. Мы все нужны друг другу.

Мы идем по дороге, от дома к дому, оба зовем Эмми. Ветер дует с океана, завывая вдоль улиц, унося наши голоса к морю прежде, чем они разносятся в воздухе. Я слышу в голосе Иден поднимающуюся панику. Она все резче, все отчаяннее произносит имя Эмми.

Сердце тяжело стучит у меня в груди, и я пытаюсь представить, куда могла бы пойти маленькая девочка, когда монстр из ее прошлого внезапно возник у нее на крыльце.

Ледяные пальцы ужаса сковывают меня, когда я думаю о ее любви к пляжу, о том, что пустое пространство темного песка может показаться испуганному ребенку безопасным местом, где можно укрыться. Местом, где никто не стал бы ее искать. Я прогоняю мысль прочь. И отказываюсь рассматривать эту возможность, даже когда мои ноги поворачивают в этом направлении.

Мы зовем ее по имени. Тишина. Нет ответа. Как нет и маленьких фигурок, укрывшихся в тенях или бегущих к нам в лужах желтого света, льющегося из уличных ламп.

― Давай проверим дом, где я работаю, ― предлагаю я, направляя ее к тротуару. ― Может, она прячется там.

Я молюсь, чтобы она оказалась там, но сильное предчувствие подсказывает, что там ее нет. И, даже если она и приходила, то, увидев, что дом пуст, ушла.

Я отпираю дверь и открываю ее для Иден. Она входит, перемещаясь из комнаты в комнату, зовет свою дочь, а я обхожу дом снаружи, снова и снова повторяя ее имя.

― Ее здесь нет! Здесь нет! ― всхлипывает Иден, когда мы встречаемся у двери. Она

хватает меня за руку своими дрожащими пальцами, ее беспокойство растет. ― Где она может быть? Куда могла пойти? ― спрашивает она.

― Может, она пошла ко мне домой, ― предполагаю я, молясь, чтобы она так и сделала. Чтобы смогла найти его в темноте. И оказалась достаточно хладнокровна, чтобы подумать об этом.

― О боже, боже, боже, ― бормочет Иден, ее голос дрожит, когда мы минуем поворот, что ведет к пляжу.

Мы оба смотрим по сторонам, и зовем, зовем, зовем. Мой пульс учащается по мере того, как мы приближаемся к пляжу.

Лохмотья снега все еще покрывают длинные ряды песка. Они светятся серебром в лунном свете. Все остальное почти контрастно черное.

Сквозь порывы ветра я слышу прерывистое дыхание Иден. Тяжелые всхлипы, сопровождаемые печальной песней имени дочери, что произносят губы. Внутри у меня все сжимается. Сердце обливается кровью от страха за Эмми. Так похожей на мою дочь. Получившей свою долю страданий. Она не заслуживает этого. Они обе не заслуживают.

Мы быстро идем вдоль пляжа, все ближе и ближе подходя к моей хижине. И тогда я, переводя взгляд слева направо, вижу нечто. Оно плавает как раз возле берега, чуть дальше того места, где начинают разбиваться волны. И движется взад и вперед в луче лунного света, что склоняется к океану.

Не раздумывая, я бросаюсь бежать вниз по пляжу к кромке воды. Сосредотачиваюсь на плавающем нечто. Волны поднимают и скрывают его. Потом они разбиваются, и снова его открывают. Я вижу крошечную бледную ручку, плывущую по поверхности, и знаю, что это Эмми.

Я бросаю покрывало и бегу к воде. Почти не обращаю внимания на холодную воду ― пятьдесят с чем-то градусов11, когда она врезается в мое тело. На то, как сжимаются мышцы живота, когда вода заползает под мой свитер. Я поднимаю подбородок, в груди у меня все немеет. Еще чуть-чуть, и я смогу схватить ее.

Всего лишь немного дальше.

Я поворачиваюсь боком и тянусь, вытягивая руку так далеко, как только возможно, чтобы ухватить пять маленьких пальчиков, что плавают ко мне ближе всего. Я сжимаю один, но мои суставы не гнутся, и он выскальзывает из моего захвата. Я бросаюсь вперед, хватаю снова прежде, чем она уплывет дальше на глубину.

На этот раз я сжимаю кончик ее пальца так сильно, как только могу, и подтягиваю к себе, пока не получается ухватиться лучше.

Палец. Два пальца. Пять пальцев. Ее рука. Пока я тяну ее к себе, каждое крошечное движение дается невероятно тяжело. Когда я, наконец, подтягиваю к себе холодное, безвольное тело Эмми, мои мышцы вялые. Я обнимаю ее и поворачиваю к берегу. Ноги борются с подводным течением. Стонут, когда я заставляю их нести нас вперед. Шаг за шагом.

Ближе к берегу помогают волны, выталкивая нас на песок. Я падаю на колени, бережно удерживая тело Эмми. Едва слышу крики за стуком собственного сердца. Мир безмолвен, и я вижу Иден, лишь когда она опускается передо мной на колени и тянется к своей дочери.

А потом я слышу ее крик.

― Не-е-е-е-е-е-е-е-ет!

Глава 30

Иден

― Нет! Эмми! ― кричу я, слезы заливают мое лицо, когда я беру ее из рук Коула. ― О боже, малыш, открой глазки! Посмотри на меня!

Она такая холодная. Как лед. Руки вяло покоятся на темной синеве мокрой рубашки, а ноги безжизненно свисают вниз.

― Эмми, малыш, пожалуйста, проснись, ― причитаю я. ― Что мне нужно делать? ― спрашиваю я Коула, который смотрит на меня так, словно заново переживает худший день в своей жизни.

― Иден, позволь мне помочь. Мобильник у меня в кармане, и я уверен, что сейчас он не работает, так что тебе нужно бежать ко мне домой. Боковая дверь не заперта. Немедленно звони в 911. Я пойду за тобой. Я сделаю ей искусственное дыхание и потом принесу ее внутрь. Дай мне пять минут.

― Нет, я не могу ее оставить. Я не могу покинуть ее, Коул! Она моя маленькая девочка. Мой малыш. Я не могу оставить ее. Она должна быть в порядке. Она испугается, когда проснется. Я не могу оставить ее.

Чем дольше я говорю, тем большую ярость чувствую. Я слышу свои собственные слова. Отчаяние. Страх. Их питает ужас, что нарастает внутри, вокруг меня. Угроза затопляет меня. Как океан, что пытался утопить мою дочь.

― Иден! ― резко кричит Коул, его пальцы сжимают мои плечи, зарываются в них. Его глаза ― обнаженные дыры, я вижу его беспокойство. Тревогу. Страх. Безнадежность. Борьба ― его способ оставаться на плаву. Бороться, чтобы контролировать. ― У нас мало времени. Делай, что я говорю, и быстро. Эмми нужна наша помощь. Прямо сейчас.

Не ожидая моего согласия, Коул берет Эмми из моих напряженных рук и мягко кладет ее на мокрый песок. Широко раскрытыми горящими глазами я смотрю на его действия ― он проверяет пульс на шее, слушает в груди звуки дыхания, поднимает вверх подбородок, зажимает нос, вдувает воздух ей в легкие.

Ее грудь поднимается и опадает, раз, два. Он бросает на меня резкий взгляд и одно громкое слово.

― Иди!

А потом тыльной стороной ладони нажимает ей на грудь, прокачивая спасительную, наполненную кислородом кровь через неподвижное тело моей дочери.

Рыдания вырываются из моего горла, я поднимаюсь на ноги и мчусь со всей возможной быстротой к дому Коула. Нахожу боковую дверь и распахиваю ее, даже не позаботившись закрыть за собой. Я бегу на кухню к телефону. Уверена, он должен быть там.

Я сразу замечаю его и набираю 911. Борясь с овладевающим мной упадком сил, я говорю с оператором, направляя спасателей в это место ― лучшее, что я могу сделать, не имея настоящего адреса. Она переключает меня на работника скорой помощи, который начинает задавать вопросы об обстоятельствах, в которых мы нашли Эмми. Он спрашивает о воде и о том, как долго она могла в ней находиться. О ее реакции и цвете ее кожи. Он уверяет меня, что сдавливание груди ― лучшее, что мы можем сделать до их приезда, и что согревать ее нужно очень медленно и удостовериться, что она будет спокойна и лежать в горизонтальном положении.

Когда я вешаю трубку и направляюсь обратно к боковой двери, то натыкаюсь на Коула, вбегающего с Эмми. Он несет ее в гостиную, отшвыривая с дороги кофейный столик, чтобы положить ее спиной на пол. Не говоря ни слова, он сразу же возобновляет сжатие груди.

Мой взгляд останавливается на дочери. Синеватый отлив кожи, темно-багряный цвет губ. Закрытые веки, безжизненные конечности.

Я даже не осознаю, что у меня подгибаются ноги, пока не оказываюсь на коленях в нескольких дюймах от ее тела. Я беру ее холодную руку в свою и подношу к своим

дрожащим губам.

― Пожалуйста, вернись ко мне, Эмми. Я не могу жить без тебя, милая. Ты ― весь мой мир, ― со слезами говорю я ей. ― Пожалуйста, Боже, не забирай ее! Не забирай ее у меня!

― Сними с нее одежду, ― спокойно произносит Коул. ― Потом мы укроем ее одеялами.

Когда я поднимаю на него вопросительный взгляд, он смотрит на меня. В его глазах боль и потеря, совершенное опустошение, что сжимает мне сердце. И в это мгновение я понимаю, почему. Понимаю, почему он здесь. Почему не смог уйти. Почему не может сдаться.

Его дочь. Моя дочь. Кровь от нашей крови. Смерть не изменит такую любовь. На самом деле она не разделяет родителей и детей. Ни в сердце. Ни в душе.

Я начинаю раздевать Эмми, не прерывая спасительного процесса прокачки сердца и наполнения воздухом легких. Не знаю, сколько прошло времени, когда мы слышим стук во входную дверь, и суровый деловой голос сообщает:

― Служба спасения.

С того момента, как открываю дверь, я оказываюсь в ночном кошмаре. Я смотрю на мужчин в толстых куртках и белых рубашках, которые обсуждают и оценивают мою дочь, обмениваясь такими фразами, как «почти утонула» и «переохлаждение». Наблюдаю сквозь прутья своего личного ада, как двое мужчин кладут крошечные подушечки на грудь моей дочери и питают ее сердце электричеством, следя за жизненным ритмом, возникающем на маленьком экране. После второй попытки я слышу обнадеживающий писк. И странный навязчивый стон. Чувствую руки, обвивающиеся вокруг меня. И только когда Коул прячет мое лицо у себя на груди, я понимаю, что его издала я.

Двое мужчин работают очень эффективно и слаженно, подготавливая мою дочь к транспортировке, принимая все меры, чтобы спасти ее жизнь, мозг, органы. Чтобы вернуть ее мне в состоянии, максимально возможно близком к тому, в каком она убежала из дома.

Я смотрю, убитая горем и ужасом, желая, чтобы я смогла как-то помочь. И зная, что ничего не могу сделать, лишь оставаться рядом с ней и молиться, чтобы она проснулась.