На этот раз, когда он ее поднял, она не сопротивлялась. Он обнял ее и поцеловал так, словно этот поцелуй был последним, словно мир рухнул и в нем остались только они двое, словно они стояли над краем пропасти, готовые броситься в бездну.

Сара боялась этого неизвестного будущего. Очень боялась. Но если с ней будет Вейн, она как-нибудь найдет в себе мужество взглянуть этому будущему в лицо.

Она сделала первый шаг в бездну.

— Я люблю тебя, Вейн, — прошептала она у самых его губ. — Так сильно, что меня это пугает.

Он замер. Она перестала целовать его скулы и подняла глаза.

— В чем дело? — «Только, пожалуйста, не говори, что ты передумал. Пожалуйста, скажи, что ты тоже меня любишь».

Она едва не начала молить его об этом вслух. Хотя, если бы пришлось его умолять, возможно, она опустилась бы и до этого.

— Я так долго ждал, чтобы ты мне об этом сказала, — выдохнул он, убирая волосы с ее лица и заглядывая ей в глаза. — И потому мне еще труднее признаться в том, что я не был до конца честен с тобой.

Нет! Она не могла в это поверить. Она едва не покачнулась, таким острым было ощущение падения. Он удержал ее. Его темные глаза заклинали выслушать, понять. Разочарование, страх, раздражение, грозящее перейти в гнев, — все это было ей так знакомо.

— Скажи мне. Скажи сейчас. Что случилось? Что ты сделал?

Он осторожно высвободился из объятий.

— Позволь мне вначале что-нибудь накинуть на себя.

Ежась от озноба, Сара потуже запахнула халат. Она пришла к нему в одном халате, под которым ничего не было. Она была готова отдать ему свое тело заодно с сердцем, готова была отдать ему все, что он хотел взять.

А сейчас он признается ей в предательстве. В том, что он действительно ее предал, она не сомневалась, достаточно было посмотреть ему в лицо. Зачем, зачем она опустилась перед ним на колени?

Когда Вейн вернулся из своей уборной, завязывая пояс халата, Саре показалось, что ее заковали в лед. Сердце рассыпалось на тысячу мелких осколков, но это не значит, что она позволит Вейну увидеть свое вдребезги разбитое сердце. Она примет этот удар с гордо поднятой головой.

И никогда, никогда больше не раскроет перед ним свою душу.

«Это Вейн, — повторял ей внутренний голос. — Не Бринсли». Вейн хороший, порядочный, честный. Не может быть, чтобы он сделал что-то очень плохое. Но, так дорого заплатив за ту свою прежнюю ошибку, она не имела права ошибиться вновь.

Но Вейн был смертельно серьезен, и она не могла проявить слабость. Она унизилась перед ним, она доверилась ему, она произнесла слова, которые поклялась никогда не произносить. И сейчас она узнает, что он недостоин этих даров. Она хотела быть сильной, она хотела одеться в гордость, как в панцирь, но в эту ночь ее гордость была подобна дырявым отрепьям нищенки.

— Ты не хочешь присесть?

Сара покачала головой. Она хотела как можно быстрее покончить с этим, и стоя она чувствовала себя сильнее. Для того чтобы пережить то, что ей предстояло, она должна быть сильной. Она до боли сжала руки.

— Ладно. — Вейн откашлялся и провел рукой по влажным волосам. Он невидящим взглядом уставился в пространство, мысленно вернувшись в прошлое. — В тот вечер, накануне гибели, Бринсли предложил мне сделку: ночь с тобой в обмен на десять тысяч фунтов. Как тебе известно, я не согласился. — Вейн замолчал. — Однако я предложил Бринсли другую сделку.

Сара едва не вскрикнула.

Вейн мгновенно перевел на нее взгляд, посмотрел ей в глаза. На его скулах заходили желваки.

— Я сказал, что немедленно заплачу ему пять тысяч фунтов и из оставшейся суммы назначу ежегодное содержание при условии, что он покинет Англию и больше никогда не станет с тобой встречаться.

Кровь отхлынула от ее лица.

— Ты заплатил моему мужу за то, чтобы он меня бросил?

Вейн раздраженно развел руками.

— Поверь мне, если бы я увидел другой выход, я бы поступил иначе. Но он пригрозил, что отыграется на тебе, если я не приму его предложение. Я не сомневаюсь в том, что он действительно сделал бы твою жизнь невыносимой, еще страшнее и горше, чем она была. Я дал ему чек на пять тысяч фунтов, но в ту ночь этот чек пропал. После нашей с тобой встречи у Питера Коула я приехал к вам на квартиру и обыскал ваши комнаты, но чека не нашел. Чек не был именным. Я думаю, что этот чек сейчас у того, кто убил твоего мужа.

— Почему ты решил рассказать мне об этом сейчас? — Сара сама поражалась тому, как спокойно она говорила. — Ты сделал это потому, что не смог отыскать уличающий тебя документ?

Вейн вздохнул.

— Я не стану тебе лгать. Я думал, я надеялся, что мне не придется говорить тебе об этом. Но как только я потребовал от тебя, чтобы ты честно взглянула на свои чувства к Бринсли, то понял, что было бы нечестно утаивать от тебя правду.

Сара пыталась мыслить спокойно, несмотря на головокружение и шум в ушах. В горле стоял ком, грудь сдавило. Никогда в жизни она так не мечтала о тихом уголке, где могла бы дать волю слезам. Вейн выбрал самое удачное время для своей исповеди — после того, как она встала перед ним на колени, после того, как сказала ему о своей любви. После того, как она безвозвратно отдала ему себя, душой и телом.

Она сказала спокойно и с расстановкой:

— Циник сказал бы, что ты выдумал эту историю, чтобы объяснить происхождение чека. Сказал бы, что ты боишься, что кто-нибудь придет ко мне с этим свидетельством сговора между тобой и Бринсли и я поверю в худшее: что ты заплатил ему за мои услуги в ту ночь. Разве нет?

— Да. Признаю, я боялся, что ты сделаешь ошибочное заключение. Но я, черт возьми, говорю тебе правду. — Он всплеснул руками. — После всего, что у нас было, неужели ты сомневаешься во мне?

Она не ответила, и Вейн сквозь зубы выругался.

— Если ты отказываешься верить так называемой любви, которую ко мне питаешь, подумай логически, Сара. Если бы я заплатил ему за ночь с тобой, почему я не явился к вам немедленно, чтобы потребовать то, за что уплачено? Ты думаешь, я мог бы ждать пять минут, не говоря уже о часах, днях? Ты думаешь, я бы позволил Бринсли промыть тебе мозги? Ты думаешь, что я настаивал бы на том, чтобы ты ждала меня в гостиной? Все это никак не укладывается в твою версию. Если бы ты тогда не была в таком взвинченном состоянии, ты бы уже тогда поняла, что Бринсли солгал тебе.

Ему так легко было поверить. Внутренний голос напоминал Саре, что все они лгут убедительно и пользуются любовью, заставляя сомневаться в собственной интуиции и уме.

— Я не думаю, что, заплатив моему мужу за то, чтобы он от меня сбежал, ты действовал исходя исключительно из моих интересов. Ты намеревался занять его место, когда он исчезнет?

Вейн с шумом втянул в себя воздух, словно она ударила его под дых.

— Я думал лишь о том, чтобы защитить тебя. Я понимал, что только так смогу его остановить. После того как он исчез бы из твоей жизни, ты могла бы вернуться к родителям. Это было бы закономерно.

Сара пребывала в смятении. Она не доверяла ему, но и себе доверять тоже не могла. Голова гудела, Сара чувствовала себя смертельно усталой, ее подташнивало. Сейчас она не в состоянии продолжать этот разговор.

Прикоснувшись к вискам, она прошептала:

— Я не могу об этом говорить. Я должна подумать. — Она обхватила себя руками, тщетно пытаясь унять озноб. — Я… я не могу думать, когда ты рядом.

Он отвернулся от нее и, опершись ладонями о письменный стол, опустил голову. Что означал этот жест: согласие ждать или признание поражения?

Ей очень хотелось подойти к Вейну и обнять, утешить. Это она виновата в том, что ему так плохо. И все же она не могла позволить себе слабость. Слишком часто в прошлой жизни она принимала любые отговорки и даже сама придумывала Бринсли оправдания, и все ради той любви, которую питала к нему. А он обратил эту любовь против нее, превратив чувство в орудие пытки. И в конечном итоге ее любовь перековалась в ненависть.

Да, Сара любила Бринсли. И ненавидела его. И эта ненависть превратила ее в очень плохую женщину. В бессердечную женщину, которая не знает, как можно любить кого-то так же беззаветно и благородно, как любит Вейн.

Она поверила в то, что говорил Вейн о том чеке. Этот поступок был вполне в духе того деятельного и решительного мужчины, каким был Вейн. Мужчины, привыкшего принимать решения и нести за них ответственность. Мужчины, которого она полюбила. Она верила в то, что он любит ее так, как только способен любить мужчина. Она знала, что сама любит его. Тогда почему же так трудно, так невыносимо трудно убрать щит и впустить его в душу?

— Сара? — Низкие вибрации его голоса заставляли ее сердце сжиматься от тоски. Тоски по нему. — Я бы отдал жизнь, лишь бы тебе не было больно. Что бы ты сделала на моем месте? Он хотел причинить тебе боль.

— Он не стал бы причинять мне боль. Физическую боль. — Существовало много иных способов…

— Откуда мне было знать об этом, Сара? Разве я мог рисковать? Видит Бог, я никогда не думал, что у него хватит жадности принять мои деньги и при этом все равно принудить тебя провести со мной ночь. Должно быть, он передумал уезжать.

— Возможно, он никогда и не собирался уезжать. Он любил меня, Вейн. То было извращенное, эгоистичное чувство, но по-своему он меня любил. Теперь я понимаю, почему он так хотел причинить мне боль в ту ночь. Он видел нас вместе, он догадался о том, что мы чувствуем друг к другу.

Горло ее болело. Голос охрип.

— Он сказал, что он все испортил. Полагаю, мы оба все испортили.

Вейн посмотрел на нее и поднял руку.

— Ты все еще хочешь попытать со мной счастья, Сара?

Ну, вот она и оказалась перед выбором. Она могла поверить Вейну на слово, довериться ему и шагнуть в пропасть. Такова цена доверия. Ты рискуешь всем, что имеешь, всем, что тебе дано. Она представила себя рядом с Вейном, любящей его всем сердцем и душой, без оговорок, и поежилась от страха и сладкого предвкушения.

Разум подсказывал ей, что Вейн никогда ее не предаст так, как предавал Бринсли. Он был слишком порядочным человеком, слишком честным. Даже зная о том, что он утаил от нее правду о том чеке, она верила в него. Она верила в то, что Вейн с самого начала действовал из лучших побуждений.

И все же сердце ее не было готово к этому последнему прыжку. Она думала, что все решено. Но всего лишь одно отступление от придуманного ею сценария, всего лишь одна неудача, и ее сердце вновь начало сомневаться.

Когда Вейн на следующее утро спустился к завтраку, дворецкий вручил ему письмо:

— Посыльный сказал, что это срочно, милорд. Вейн открыл письмо, и сердце его, как ни странно, упало. — Он нашел его. Он нашел мальчика.

Вейн не колебался. Он немедленно поднялся наверх, в спальню Сары. Постучав в дверь, он вошел.

Она сидела на подоконнике и смотрела в окно, любуясь ясным голубым небом и изумрудной зеленью сада. Волосы каскадом ниспадали с плеч, как раз так, как он любил. На Саре была простая льняная сорочка, не тот наряд из шелка и кружев, который купил ей он. Из этого Вейн заключил, что Сара не хочет, чтобы он к ней прикасался.

Вейн кашлянул.

— Прошу прощения за то, что побеспокоил тебя, но я подумал, что ты захочешь знать. Пришла весточка от Финча. Он нашел Тома.

Ее сердце сделало кувырок. Удивление, облегчение, радость — все это разом отразилось на ее лице, согнав с него болезненную бледность. Она словно просветлела. И глаза ее вдруг стали очень яркими и очень зелеными.

Она соскочила с подоконника и бросилась к Вейну. Схватив письмо, она любовно разгладила края листа. Вейн смотрел, как трепетали ее густые ресницы, когда она пробегала глазами по строчкам.

— Он пишет, что Том в добром здравии и вполне счастлив. — Она прижала руку к груди. — О, какое чудесное известие! Финч спрашивает, может ли он прийти к нам в десять, чтобы сообщить кое-что еще. Конечно, он может прийти! И почему он не пришел сразу? Вейн, вели ему прийти немедленно.

Вейна пронзила боль. Сара лучилась счастьем в предвкушении встречи с мальчиком, которого она даже не знала.

— Вначале поешь, — сказал Вейн. — Мальчик никуда не исчезнет за то время, пока ты позавтракаешь.

Она пристально взглянула на него, и на ее лицо легла тень. Возможно, потому, что она вспомнила прошлую ночь.

— Да, конечно. Ты прав. — Она взглянула на дверь. Очевидно, Сара не чаяла поскорее от него избавиться. Она его не простила.

Сара вызвала горничную, дернув за шнурок, и подошла к туалетному столику со множеством маленьких серебряных горшочков.

— Поговорим о прошлой ночи? — спросил наконец Вейн.

Судорожный вздох.

— Я… я не могу думать об этом сейчас.