– Говори, дорогая! Расскажи нам все!

– Ладно… Еще Алекс говорил, что чувствовал себя здесь не в своей тарелке и… что бы он ни делал, все было недостаточно хорошо! И что Карл всегда был любимчиком…

Я совершенно не рада, что до этого дошло, но теперь я сказала все, что мне было известно. Словно желая загладить свою резкость, я начинаю рассказывать о том Алексе, которого я знала: как он гордился тем, что поставил на ноги фирму «Motorama», и как спешил повидаться с семьей, чтобы доказать, что он способен не только эффективно управлять магазином, но и вывести бизнес из кризиса.

Бренда глотает слезы, но они все текут и текут. Может, с моей стороны умнее было бы промолчать? Я не знаю, что сказать, поэтому бормочу извинения, но она качает головой и признаётся, что расстроилась не из-за меня. Она сожалеет, что Алекс так и не узнал, что она никогда в нем не сомневалась, просто в то время он еще не был готов к тому, чтобы…

– Ему очень хотелось всех вас повидать, – говорю я тихо. – И я уверена, он мечтал помириться…

По ту сторону стола Карл стоит, скрестив руки на груди, и смотрит вбок. Мне приходит в голову, что он тоже плачет, но я не решаюсь это проверить. Бренда поглаживает меня по плечу, наверное, хочет утешить, хотя в этой комнате только мне удается более-менее сохранять спокойствие. У меня ощущение, будто это я их расстроила, сама не знаю почему.

– Алекс рос избалованным мальчиком, – шепчет Бренда, – всегда получал что хотел, а Карл рано начал работать с Генри. И поэтому гораздо лучше разбирался в делах компании, понимаешь?

Я не отвечаю, потому что не хочу принимать чью-либо сторону. Разве могу я судить, справедливо это или нет – что не Алекс, а Карл унаследовал фирму? Он – старший сын, и этого часто бывает достаточно. Да и к чему сейчас об этом говорить? Алекс умер. Зачем ворошить прошлое?

На мое несчастье, Бренде все-таки хочется меня убедить. Она объясняет, что Карл старался помочь брату во всем разобраться, ведь их отец мечтал, чтобы сыновья управляли сетью отелей вместе.

– Мама, прошу тебя, хватит!

Дрожащим от волнения голосом Карл перебивает мать, но та знаком просит его помолчать. И продолжает рассказывать мне, до какой степени Алекс ненавидел эту работу и что, наверное, он был слишком молод для такого серьезного дела и все мысли у него были о развлечениях. Выясняется, что сыновья поссорились и, чтобы отомстить, Алекс продал свою часть в фирме тому, кто предложил больше денег, нимало не заботясь о том, что это – семейный бизнес. В устах Бренды это звучит ужасно, и я отвожу взгляд. Я не хочу слушать о том, как Алекс огорчал родных, потому что со мной он был само совершенство.

– Карл сделал невозможное, чтобы вернуть утраченное. Заплатил двойную цену, чтобы сохранить созданную Генри компанию. Можешь представить, каково ему было?

На сердце у меня тяжело, но я все равно упрямо скрещиваю руки на груди:

– То есть в итоге все сводится к деньгам?

– Дело не в деньгах, Шарлотта, а в отношении к семье. Алекс продал часть семейного бизнеса чужим людям. Он не подумал ни о ком, кроме себя, впрочем, как и всегда!

– Мама, хватит! Все это уже в прошлом.

Бренда машет рукой в сторону Карла, требуя замолчать, и становится напротив меня:

– Шарлотта, Александер – мой сын, и я его люблю. И так будет всегда. Скоро ты поймешь, что мать любит свое дитя больше всего на свете…

Теперь настает моя очередь плакать. Бренда поглаживает меня по мокрой щеке и прибавляет ласковым тоном:

– С тобой Алекс очень переменился. Я уверена, что благодаря тебе он стал лучше. Но это ничего не меняет: до того, как уехать, он… он сделал много плохого.

Если бы я не сдерживалась, я бы выпалила что-то вроде: «А мне плевать, потому что он умер!», словно это могло служить Алексу извинением.

Но уже по тому, что Карл тихо плачет в своем уголке, я понимаю: мой Алекс оставил после себя кучу проблем, и не только в моей жизни.

– Шарлотта, я не хочу тебя огорчать, – продолжает Бренда, – или омрачать твои воспоминания об Алексе. Но поверь, если все будут думать, что ты – с Карлом, тебе же первой от этого будет легче.

И она рассказывает, что многие родственники до сих пор злятся на Алекса за то, что он сделал, и она страшится, что я в связи с этим могла бы от них услышать. Дело осложняется тем, что я беременна, и неловкости было бы не избежать. О, это я и сама понимаю! Что можно подумать о двадцатичетырехлетней женщине, одиночке, без будущего, да еще и беременной от мужчины, которого уже нет на свете?

Бренда гладит меня по руке, как будто пытается утешить. Странная тоска, истоки которой мне не до конца понятны, поселяется у меня в сердце.

– Они бы смотрели на меня с жалостью, да? – спрашиваю я наконец.

– Пусть смотрят как хотят! – вставляет реплику Карл.

Он подходит ко мне, хотя Бренда и успела послать ему предостерегающий взгляд, а заодно напомнить, что она только хотела меня защитить. Ее голос начинает дрожать, когда она признаётся, что половина родственников даже не прислала открыток с соболезнованиями по поводу кончины Алекса, и им, конечно же, не понять, как много я для них с Карлом значу, и она боится представить, что они могут обо мне подумать.

Я догадываюсь, на что намекает Бренда: я – несчастная идиотка, которую Алекс обрюхатил. Простая официантка из кафе. Родственники Алекса вполне могут подумать, будто я приехала, чтобы втереться в доверие к Эвансам, подобраться поближе к их деньгам. Эта мысль меня пугает, и я отодвигаюсь и бормочу:

– Будет лучше, если я не пойду на праздник… Я уже не хочу никуда идти.

– Глупости! Конечно, ты пойдешь на праздник! Ты теперь – член нашей семьи! – сердито заявляет Карл.

Видя, что я хочу выйти из комнаты, Бренда встает между мной и дверью:

– Я сказала родственникам правду, Шарлотта. Вы с Карлом женаты. Пойми, я только хотела, чтобы наше Рождество было радостным. Без драм! Разве мало мы страдали?

Я киваю, глотая слезы. Да, я с ней согласна: после смерти Алекса нам всем пришлось тяжело. Мне-то уж точно. Пока я не приехала сюда, в Англию, не было ни дня, чтобы я не плакала. Можно считать, что это – знак. Еще не все потеряно, и в этой семье мне очень комфортно.

– Но они будут думать, что и ребенок – от Карла…

– Твой ребенок – Эванс, и точка! – вспыхивает Бренда. – Шарлотта, я не желаю доставлять тебе лишние проблемы. Я хочу, чтобы ты была счастлива, и чтобы твое Рождество было радостным, веселым, и ты провела его в семейном кругу…

Я закрываю глаза. Может, так и вправду для меня будет лучше? Не знаю… Конечно, я не знакома ни с кем из Эвансов, кроме Карла и Бренды, но лгать?.. Бренда все твердит, что проще представлять меня всем как супругу Карла и что мне тогда не придется выслушивать неприятные замечания, соболезнования, ловить на себе недоумевающие взгляды. Я жестом прошу ее замолчать и пытаюсь выйти из кухни, увернуться от удерживающих меня рук.

Сколько бы Бренда меня ни упрашивала, я запираюсь в своей спальне и довольно долго не могу прийти в себя. Слишком много мыслей кружится в голове, и их необходимо привести в порядок. Нужно постараться всему найти объяснение – поступкам Алекса, его отъезду, ссоре с семьей. А еще я думаю о своей беременности, о нашем с Карлом браке… С чего бы мне бояться реакции остальных Эвансов, после того как они узна́ют, что я – невеста Алекса и ношу его дитя? Но это сильнее меня, я страшусь, что не вынесу упреков в его адрес, которые могут обрушиться на меня. И почему я должна оправдываться за то, что он сделал?

«Проклятье! Алекс, ну почему ты не со мной? Почему ты оставил меня одну? Почему я не могу вот так просто взять и сказать им о том, какой ты был замечательный, как мы любили друг друга, и чтобы все мне поверили без лишних расспросов?»


Когда я спускаюсь в кухню, время уже позднее. Карл все еще тут, сидит на привычном месте. На столе – приборы для ужина. Он не сводит с меня глаз, пока я сажусь на стул. Думаю, Карлу хочется, чтобы я что-нибудь сказала, но там, у себя в комнате, я задремала и до сих пор окончательно не проснулась.

Бренда кладет нам на тарелки домашнее рагу, и по запаху я догадываюсь, что в духовке выпекается что-то сладкое. Мы обмениваемся приличествующими случаю банальностями, но дом почему-то кажется до странности тихим. Во время трапезы тишину нарушает только стук вилок о фаянс.

Насытившись, я решаюсь заговорить первой:

– Послушайте, я прекрасно знаю, скольким вам обязана! С самого начала вы были ко мне очень добры…

Бренда реагирует на мои слова легкой улыбкой, но ответить ей тем же у меня не получается. Я разрываюсь между горем и благодарностью и глотаю подступающие слезы.

– Не уверена, что имею право так говорить, но… благодаря вам мне было легче смириться со смертью Алекса. Может, это потому, что я чувствую себя не такой одинокой. Вы все сделали, чтобы облегчить мне жизнь, и с вами я по-настоящему поняла, как это – когда у тебя есть семья.

– Конечно, мы теперь твоя семья! – шепчет Бренда, растроганная моими словами.

Я стараюсь придать голосу больше спокойствия, чем испытываю.

– С Алексом у нас все было прекрасно. Если бы вы знали, как это больно – вдруг узнать, что здесь он был совсем другим… Как бы мне хотелось, чтобы вы увидели его нового, чтобы он успел приехать и рассказать о своей новой жизни! А в остальном… Все мы делаем ошибки. Почему бы вам просто не…

Карл кладет свои столовые приборы на стол и накрывает ладонью мою руку, в которой все еще зажата вилка. Его голос звучит устало:

– Шарлотта, мы знаем, что Алекс очень изменился. Плохо то, что мы… Словом, мы не успели это прочувствовать.

– И если для тебя это так важно, мы расскажем всем правду! Скажем, что ты… беременна от Алекса. И все!

Я высвобождаю руку и поднимаю ее над столом, прося Бренду помолчать. Потом мотаю головой.

– Поймите, я прекрасно осознаю́, что я вам не ровня и что ваши родственники могут подумать, будто…

– Это никого не касается! – подскакивает на стуле Бренда.

– Дело не в этом. Я все это понимаю, поверьте. Просто мне нужно было подумать получше, прежде чем соглашаться выйти за Карла замуж. Но я хотела одного: больше не быть одинокой…

Рука Бренды скользит по столу, находит мою руку и пожимает мне пальцы.

– Ты больше не одинока, Шарлотта! – ласково соглашается Бренда.

Карл кладет свою руку поверх наших, словно в подтверждение слов матери. Я заставляю себя улыбнуться в знак благодарности и продолжаю:

– Я должна была догадаться, что могут обо мне подумать остальные Эвансы – что я охочусь за вашими деньгами и использую свою беременность, для того чтобы…

– Не желаю это слышать! – перебивает меня Бренда. – Сначала ты даже не хотела этого ребенка. И мы знаем, что ты любила Алекса!

– Что другие подумают, меня не интересует, – твердо заявляет Карл. – Единственное, что важно, – это что думаешь ты, Шарлотта.

И он просит меня еще раз все взвесить. Если я захочу, он расскажет всем правду, или же пусть все остается как есть. В главном он с матерью согласен: мне нельзя волноваться, потому что это нехорошо для малыша. И для меня тоже.

Бренда смотрит на меня глазами нашалившего ребенка, словно вымаливая прощение. И, честно говоря, сейчас, накануне рождественских праздников, мне совсем не хочется снова погружаться в скорбь по Алексу. Я пожимаю плечами и стараюсь придать своему голосу необходимую непринужденность:

– Я с радостью побуду дома, пока вы…

– Об этом и речи быть не может! Ты пойдешь с нами! – настаивает Карл. – Рождество – семейный праздник, а ты теперь – тоже член нашей семьи.

От этих его слов я успокаиваюсь. Может, это потому, что мне очень хочется ему верить? Вместо ответа я киваю. И, похоже, этого оказывается достаточно, потому что разговор обрывается и мы возвращаемся к еде.


В камине в гостиной потрескивает огонь. Звук приятный, умиротворяющий. У меня вошло в привычку сидеть тут по вечерам до тех пор, пока усталость не заставит подняться к себе и лечь. В то время как я валяюсь на диване, Карл в кухне моет посуду.

Сегодня вечером Бренда достает альбомы с фотографиями и присаживается рядом со мной. Переворачивает страницы, рассказывает о детстве Алекса и Карла. Рассказ меня захватывает, и я с любопытством разглядываю снимки, на которые она указывает. Минут через десять я прыскаю от смеха: мы дошли до разворота с фотографиями Карла, одетого в костюм Супермена. Объект нашего внимания как раз входит в комнату и восклицает смущенно:

– Мама, бога ради! Только не эти фотографии!

– Ты здесь такой хорошенький! – Я все никак не могу успокоиться. – Не знала, что тебе так нравится Супермен!

– Карл надевал этот костюм на каждый Хэллоуин!

– Не на каждый! – защищается Карл.

– Пожалуй… Но до одиннадцати лет это был твой любимый костюм! – уточняет Бренда.