Сюзан Руа - После грозы

– Ты побудешь с ней? Никуда не уйдешь? – спрашивает он.

– Конечно! Не оставлю ее одну ни на секунду, можешь не волноваться.

Я подхожу, чтобы погладить его по щеке. Карл задерживает мою руку, в его глазах – благодарность. Он не говорит этого вслух, но я понимаю, чего он боится – что его мать придет в себя, а рядом никого нет. И что она может умереть в одиночестве. Я знаю об этом, потому что пережила это с Алексом. Когда чувствуешь себя виноватой за то, что отлучилась в туалет, и боишься пропустить малейшее колебание кривой на экране… И я еще раз повторяю, что не отойду от кровати ни на шаг, что Бренда скоро проснется и все будет хорошо. Странно произносить слова, которые в свое время мне было так неприятно слышать, но больше в голову ничего не приходит.

Карл отпускает мою руку, говорит, что скоро вернется и чтобы я позвонила, если будут хоть какие-то изменения. Я смотрю ему вслед, пока он не скрывается в лифте. Потом беру свой чемодан, поворачиваюсь лицом к двери, набираю в грудь побольше воздуха и вхожу.

Меня ждет зрелище, знакомое до мелочей. Несколько месяцев назад я уже переживала все это – с Алексом. Бренда лежит на кровати, на теле у нее – датчики, подключенные к монитору возле кровати. Единственное отличие – она дышит самостоятельно и ее лицо не закрыто повязкой. Какое-то время я стою на пороге, рассматривая обстановку, медицинские приборы, пока мой взгляд наконец не обращается к Бренде. Такое впечатление, что, прежде чем подойти к ней, сначала мне нужно было убедиться в том, что в палате все в порядке.

Я сажусь на стул для посетителей и с минуту смотрю на руку Бренды. Потом собираюсь с силами и сжимаю ее в ладонях. Бренда не реагирует на прикосновение, и я шепчу:

– Бренда, здравствуйте! Это я, Шарлотта! Я приехала!

Мне на глаза наворачиваются слезы, и я, всхлипывая, придвигаю стул поближе к кровати. Подношу руку Бренды к своей щеке, поглаживаю ее пальцы и тихонько повторяю то, что только что произнесла. А потом говорю, что она обязательно должна проснуться и выслушать меня, потому что мне так много надо ей сказать. Не знаю почему, но я боюсь, что времени у нас мало и Бренда может сыграть со мной ту же злую шутку, что Алекс сыграл с Карлом, – то есть внезапно умереть. Что ж, тем хуже для меня: придется рассказать ей все прямо сейчас.

Торопливо и сбивчиво я объясняю, какое это для меня горе – потерять ребенка; я люблю ее, Бренду, и не хочу, чтобы она умирала; вычеркивая ее из своей жизни, я пыталась избавить ее от лишней боли; все мои мысли были заняты малышкой, и я не хотела, чтобы страдал кто-то еще. Я рассказываю Бренде о своих сожалениях, которых ох как много; что я так и не догадалась признаться ей в том, что она была мне как мать; что нужно было все-таки написать ей это растреклятое письмо, потому что, если Бренда умрет, я буду злиться на себя до конца своих дней, хоть мне и без того несладко… Поэтому она обязательно должна жить, она так нужна Карлу. И мне тоже… Звучит нелогично, потому что последние несколько месяцев я не хотела общаться с Брендой, и все-таки это правда. Я не хочу, чтобы она умерла! Она должна жить. Должна побороть свой недуг!

И вдруг я чувствую, как трепещут ее пальцы. Вздрагиваю, всматриваюсь в ее черты.

– Бренда!

Не знаю, радует меня этот неуловимый жест или пугает, но я пожимаю ее руку в ответ. Я говорю:

– Бренда, это я! Я с вами.

Она поворачивает голову, стонет, открывает глаза и ищет меня взглядом. Движения у Бренды замедленные и даются ей с трудом. Ее губы раскрываются, словно она хочет заговорить, пальцы пытаются ответить на пожатие.

– Шарлотта! – произносит она.

– Я тут!

Я прижимаю руку Бренды к щеке и снова рыдаю – на этот раз от радости. Она улыбается. Или мне просто так кажется – видно, что ей трудно выражать эмоции, и в конце концов получается только болезненная гримаса. Голос Бренды едва слышен, дышит она с трудом. И все-таки пытается говорить:

– Шарлотта, я… Прости меня!

– Нет, это я должна просить прощения! Я сама во всем виновата. Мне просто было слишком… больно.

– Знаю.

– И я боялась, что…

– Не надо. Я понимаю.

Думая, что Бренда хочет, чтобы я замолчала, я так и делаю. Она гладит меня по щеке, но мне приходится поддерживать ее руку, потому что для нее это еще слишком тяжело. Бренда шепчет, что рада моему приезду, это такой приятный сюрприз. Я пла́чу, потому что все равно не могу высказать все, что у меня на сердце.

– Ты со мной, и это – самое главное, – произносит Бренда.

Проходят минуты. Я знаю, что должна позвонить Карлу, но не могу ни отвести от Бренды взгляд, ни отпустить ее руку. Чрезвычайно глупо с моей стороны, но я боюсь, что она уйдет навсегда, если я разожму пальцы. И я твердо настроена быть рядом с ней, что бы ни случилось – как будто моего присутствия достаточно, чтобы удержать ее в этом мире.

Мы понимаем друг друга без слов, но вот Бренда нарушает молчание:

– А где Карл?

– Я отправила его отдохнуть.

Свободной рукой я тянусь к мобильному, но Бренда меня останавливает. Голос у нее слабый, говорит она медленно, но даже сейчас ей удается улыбнуться:

– Пускай поспит. Умирать я пока не собираюсь. И никуда не убегу, пока он не приедет.

Я глотаю слезы, прижимаюсь головой к ее плечу. Бренда перебирает мои волосы. Думаю, ей хотелось бы их погладить, но не хватает сил. Я накрываю ее руку ладонью и, пряча глаза, шепчу:

– Бренда, простите, что я не смогла сохранить ребенка.

– Чш-ш, не надо.

– И за Алекса простите. И за Карла. И за то, что я не звонила…

– Не надо об этом. Ты приехала, и все теперь будет хорошо.

Ее слова – бальзам для моего истерзанного сердца. Я рыдаю, уткнувшись в подушку Бренды, удерживаю ее руку возле своей головы, умоляю не бросать меня. Быстро, словно опасаясь, что времени может не хватить, я говорю, что люблю ее, и что она – единственная родная душа, которая у меня осталась, и что я не успела написать ей письмо, но хочу, чтобы она знала о моих чувствах.

Бренда тихонько смеется, потом спрашивает, о чем бы я хотела сообщить в своем письме. Но я боюсь рассказывать, потому что это может выглядеть как прощание, поэтому сажусь прямо и говорю, что обязательно все изложу на бумаге. И очень скоро. Но если Бренда хочет это прочесть, ей придется побороться за свою жизнь. Она отвечает, что не собирается умирать; она знает, что нужна мне, и не хочет со мной расставаться. Потом говорит шепотом, что теперь я – ее доченька… У меня из глаз снова бегут слезы, и я глотаю слова, которые рвутся на волю. Бренда слишком добра ко мне, а я – я не заслуживаю такой любви!

Я смотрю на часы и думаю о Карле. Надеюсь, ему удалось хоть немного отдохнуть… Бренда замечает мой взгляд и тут же впадает в беспокойство:

– Ты побудешь еще?

– Я никуда отсюда не уйду, – обещаю я.

– Я имела в виду… в Англии?

– Не знаю…

Она понимающе кивает, но я спешу уточнить:

– Бренда, я буду с вами столько, сколько понадобится. Вещей и одежды я, конечно, захватила не много, но как только вы поправитесь, мы вместе совершим набег на магазины. Согласны?

Она улыбается уже увереннее и пожимает мне пальцы.

– С удовольствием!

И знаком показывает, чтобы я опять прилегла на подушку, что я и делаю. В палате снова становится тихо, но мне есть к чему прислушиваться. Я прижимаюсь ухом к плечу Бренды и улавливаю размеренное биение ее сердца. И я от души надеюсь, что, когда вернется Карл, оно все так же будет биться.

За те двадцать минут, которые я провела с Брендой, я немного успокоилась, но с приходом доктора это спокойствие улетучивается. Он называет свое имя и должность, а я из страха, что меня прогонят, спешу заявить, что я – жена Карла и присматриваю за Брендой, пока мой муж отдыхает. Доктор улыбается и говорит, что Карл действительно нуждается в отдыхе: с тех пор, как его мать попала в больницу, он практически не отходит от нее.

Я наблюдаю за тем, как доктор осматривает Бренду, которая снова проснулась. Он проверяет состояние ее глаз, измеряет давление, поправляет закрепленные на теле датчики, задает массу вопросов и терпеливо дожидается ответа на каждый из них. Бренда говорит, что ей тяжело дышать. Доктор успокаивает ее на этот счет, заверяет, что ее состояние улучшилось и прогноз – самый оптимистичный. Она переводит взгляд на меня и говорит, что надеется в скором времени поправиться. Сквозь слезы я вижу, что доктор мне улыбается. Наверное, он догадывается, как я обрадована и взволнована, потому что кладет руку мне на плечо и обещает, что скоро они с медсестрой заглянут к нам снова.

Не проходит и трех минут после его ухода, как в палату входит Карл. Лицо Бренды светлеет, и она указывает на меня взглядом, а потом произносит:

– Посмотри, кто приехал!

– Я же тебе говорил…

– Я думала, ты меня обманываешь.

Карл присаживается по другую сторону кровати и целует мать в лоб. Улыбка у него при этом встревоженная. Потом он поднимает глаза на меня.

– Давно она проснулась?

Я даю подробный отчет: описываю, как Бренда очнулась в первый раз, повторяю слова доктора о том, что состояние пациентки обнадеживает, но нужно сделать еще кое-какие анализы. Карл кивает, и его внимание снова обращается к матери. Когда он говорит, что это – прекрасные новости и что ей ни в коем случае нельзя волноваться, выражение лица у него уже более спокойное.

– Это не я волнуюсь, а ты!

Карл улыбается. Да, он сам не свой из-за волнения, и я прекрасно понимаю почему. Бренда – единственный родной человек, который у него есть. А я… я на себе испытала, каково это – потерять то немногое, что имеешь. Мама, Алекс, моя малышка… Я не только понимаю, но и разделяю опасения Карла. Мне тоже не хочется, чтобы Бренда нас покинула.

Может, следовало бы дать матери и сыну возможность побыть наедине, но я так устала, что не могу встать со стула. Наверное, в этом виноваты смена часовых поясов и пережитый страх. И я остаюсь на месте и наблюдаю за тем, как Бренда успокаивает Карла. Каждое движение все еще дается ей с трудом, но она тянется, чтобы погладить его по щеке. Он помогает ей, поддерживает руку матери, подносит ее к своему лицу. Бренда спрашивает, удалось ли ему поспать, – выглядит он по-прежнему скверно. Карл смахивает слезу и кивает.

– Да, мамочка, я спал.

– Ты должен выспаться как следует.

– Ты меня знаешь! Я беспокоился… В общем, мне проще поспать тут.

– Я нормально себя чувствую, Карлтон!

– Не спорь со мной, – настаивает он.

Бренда смотрит на меня.

– Шарлотта со мной. Теперь все будет хорошо, правда?

– Конечно.

Я растерянно улыбаюсь, беру ее протянутую руку, пожимаю. Бренда говорит сыну, что меня нужно отвезти домой, ведь я устала после перелета, а еще меня нужно хорошо кормить, потому что я очень похудела. Я удивляюсь, что она это заметила. Может, это и задумывалось как шутка, но никто не смеется. Ни Карлу, ни мне не хочется расставаться с Брендой. Но она упрямится, напоминает, что скоро придет врач, чтобы провести необходимые манипуляции. Глядя на Карла, она говорит:

– Я не собираюсь умирать, понятно? Мне еще нужно прочитать письмо Шарлотты.

Он вопросительно смотрит на меня блестящими от слез глазами, но я не нахожу в себе сил рассказать ему эту историю с письмом. Я даже не могу пошутить по поводу того, что Карл все-таки побрился.

Я вздрагиваю, когда в дверь стучат. Это сестра Бренды Марта. Карл зна́ком приглашает ее в палату. После обмена приветствиями я уступаю ей свой стул. Марта приобнимает меня за плечи и говорит, что рада меня видеть, а потом выражает соболезнования по поводу моей утраты. Я сдерживаю слезы, но это требует больших усилий. Я не ожидала, что Марта знает о том, что малышки больше нет…

Она обнимает Карла и говорит, что рассчитывает побыть с сестрой до вечера. Она захватила с собой отличный роман и почитает его Бренде, а он тем временем пускай едет домой и поспит. Бренда соглашается, твердит, что все будет хорошо и что она теперь не одна. Видя, что сын колеблется, она принимает суровый вид. Я невольно улыбаюсь: голос у Бренды слабый, но тон, как всегда, не допускает возражений. В конце концов Карл соглашается – чтобы не расстраивать мать, я это чувствую. Если бы речь шла только о нем, Карл наверняка бы остался, но он встает и жестом предлагает мне следовать за ним, предварительно пообещав матери, что к ночи вернется.

В машине мы едем молча, не глядя друг на друга. Карл везет меня к себе, а не к Бренде, потому что там вчера обосновалась Марта, но если я против, стоит только сказать… Я отвечаю, что мне все равно. Я настолько устала, что могу рухнуть и заснуть где угодно.

Я вхожу следом за Карлом в квартиру. Наше молчание, похоже, его стесняет. Он говорит, что переберется в гостевую комнату, потому что из его спальни вид лучше. Я могла бы ответить, что сейчас это не имеет никакого значения, но я слишком утомлена для словесных перепалок. Об этом можно поговорить и завтра.