Джастин фыркнул.

— Поначалу мы кое-как изворачивались, — ответил он. — Но вскоре я стал вполне joueur invétéré[22] в игорных салонах Парижа — настоящим хищником. И у меня оставалось немного драгоценностей матери, которые должны были достаться моей жене. Я продал все вещицы, кроме одной, чтобы купить дом в Марэ. Как я уже говорил тебе, я все еще владею им, хотя сейчас это место кажется мне унылым.

— В самом деле?

— Нет, это очень старый и довольно красивый дом, — признал он. — В действительности, даже изысканный. Но у меня нет желания жить в нем, и все же я не могу заставить себя продать его.

Мартиника, как показалось, долго обдумывала его слова.

— Думаю, moncher, что я понимаю тебя.

Он уронил голову на руки.

— Господи Боже, как ты можешь понимать? — проскрипел Джастин. — То, что я сделал — это грех, нарушение Божьего закона, Мартиника. Это непростительно.

Она одной рукой погладила его по волосам.

— Нет, не для меня, — ответила девушка. — Я слишком хорошо знаю, как расплывчата граница между правильным и неправильным; между добродетельным и безнравственным. Иногда мы делаем то, что, как нам кажется, должны сделать, чтобы выжить — или помочь выжить кому-то другому.

Он поднял голову и посмотрел на нее, его глаза были наполнены болью — и надеждой.

— Если ты понимаешь эту ужасную правду, Мартиника, то тогда я — самый везучий из людей. — Рискну предположить, что тебя предупреждали насчет меня — и к тому же сопровождали это большим количеством деталей. Старые слухи всегда бегут впереди меня. Я не могу избегать этого.

— Oui, я слышала кое-что из них, — ответила она. — Но большую часть из них мне не нужно было слышать. Ты — хороший и благородный человек, Джастин. Ничто из того, что ты сказал, не изменит этого.

Его взгляд потеплел от надежды.

— Мартиника, — прошептал он. — О, Мартиника, я знаю, что у меня недостойное прошлое. Но прошу тебя поверить, что я заплатил за свои грехи. И теперь это соглашение между нами — оно беспокоит меня. Я хочу… нет, мне нужно сделать нашу помолвку настоящей.

— Почему?

— Сейчас она кажется совершенно неправильной, — ответил он. — В моей жизни и так было слишком много обмана. И да, я знаком с тобой всего лишь две недели, но я уже понял, Мартиника, что… что я люблю тебя. Ты — словно луч надежды для моего разрушенного будущего. Сделаешь ли ты это? Поступишь ли ты ужасно неблагоразумно и выйдешь за меня замуж, несмотря на то, кем я являюсь?

Мартиника покачала головой.

— Я не могу, Джастин, и это не имеет к тебе никакого отношения, — прошептала она. — Неужели ты думаешь, что меня волнуют женщины в твоем прошлом? Все дело во мне. Что, если ты однажды проснешься, Джастин, и обнаружишь, что я — камень на твоей шее, каким оказалась твоя мачеха?

— Мартиника! — воскликнул он, крепко обнимая ее. — У нас с тобой никогда не будет ничего подобного. Ты — не Джорджина. Ты сильная и рассудительная. И верна себе. А я больше не глупый мальчишка. Я знаю, Мартиника, что такое любовь — потому что довольно тщательно изучил все то, что не является ею.

— Но ты не знаешь меня, — глухо прошептала она. — Думаю, люди меняются. Или… меняются обстоятельства. Что-то изменится. Ты устанешь от меня.

— Нет, не устану, — возразил Джастин. — Я люблю тебя. И я понял это так быстро и с такой уверенностью, что у меня закружилась голова. Веришь ли ты, Мартиника, в любовь с первого взгляда?

Девушка открыла рот, чтобы запротестовать, но он накрыл ее губы своими, и снова зацеловал ее до бесчувствия. Где-то в глубине дома часы пробили четыре раза. Джастин неохотно отодвинулся на дюйм от нее.

— Сейчас мне лучше уйти, — тихо проговорил он. — Но я собираюсь вернуться и принести тебе подарок. Попозже ускользни ото всех, любимая, и приходи на встречу со мной во фруктовом саду. И не давай окончательного ответа до этого. Я тебя прошу.

Каким-то образом Мартиника сумела кивнуть.

— Да, хорошо, — наконец согласилась она. — Во фруктовом саду. Я… я приду туда.

5

Начало

Мартиника без сна пролежала оставшуюся часть утра, а затем отослала обратно поднос с завтраком, не приподняв даже крышки. Вместо этого она поглубже заползла обратно в постель и натянула шерстяное покрывало до подбородка. Девушка представила, что может вдыхать запах Джастина на льняных простынях, и это ненадолго утешило ее в момент ужасной нерешительности.

Джастин любит ее. Он полюбил ее практически с первого взгляда. И она любит его; не только потому, что у нее быстрее бьется сердце и перехватывает дыхание рядом с ним, но со спокойной уверенностью. Он сильный, широкоплечий мужчина, как в прямом, так и в переносном смысле. Джастин станет мужем, с которым можно как посмеяться, так и положиться на него во время неизбежных радостей и трудностей жизни. Мартинике на самом деле повезло, что она так быстро нашла его. И теперь она готова отказаться от него? По правде говоря, должно быть, она сошла с ума. Мартиника отбросила покрывало и начала ходить по комнате.

Будь уверена в своей ценности, и все остальные последуют твоему примеру, сказала миссис Харрис.

Мудрые слова, вне всякого сомнения. Но как применить их к собственной жизни? Может быть, настоять на том, чтобы получить то, что она заслуживает? Мартиника считала, что она — хороший человек. Разве она не заслуживает любить, и быть любимой в ответ? Но, может быть, важнее этого, она заслуживает того, чтобы с ней обращались честно и с уважением?

Девушка поняла, что она должна сделать. И, догадавшись об этом, что-то в ее сердце, кажется, встало на место. Страх был подавлен, и ему на смену пришла твердая решимость. Мартиника позвонила горничной, а затем подошла к гардеробу и вытащила свое лучшее прогулочное платье.

Она нашла его в одиночестве в библиотеке, на столе был разложен экземпляр «Таймс» вместе с вездесущими кипами папок и бухгалтерских книг, аккуратно сложенных слева от него, и чашкой кофе у его локтя. Девушка слегка постучала по дверному косяку, но не стала ожидать его разрешения, вошла и закрыла за собой дверь.

Ротуэлл услышал, немедленно поднял голову, его быстрый, темный взгляд изучил ее лицо и руки, которые она как-то опасливо сжала перед собой. Вспомнив совет миссис Харрис, Мартиника опустила руки по бокам и решительно расправила плечи.

— Мартиника, — прошептал он. — Доброе утро.

— Доброе утро, милорд. — Она твердо выдержала взгляд опекуна. — Я хотела бы отнять у вас немного времени.

Тот окинул девушку оценивающим взглядом и лениво указал на одно из кресел перед столом.

— Разумеется, — ответил он. — Но если ты здесь, чтобы протестовать против твоей помолв…

— Я здесь не для того, чтобы протестовать, — прервала его Мартиника, усаживаясь в предложенное кресло. — С должным уважением, сэр, дни, когда я спорила с вами, прошли.

В его глазах промелькнул отблеск какой-то невыразимой эмоции.

— Я и в самом деле рад слышать это.

— Я решила, что буду принимать собственные решения, — мягко проговорила она. — И что я приму решение насчет этой помолвки, помимо всего прочего.

— Мартиника, я твой опекун, — холодно заявил Ротуэлл. — Я несу ответственность за твои решения.

— Да, милорд, но мне девятнадцать лет, — возразила она. — Меньше чем через шесть лет я вступлю в права наследства. Я стану совладельцем «Невилл Шиппинг», со всеми сопутствующими правами и ответственностью. Но и сейчас я уже достаточно взрослая, чтобы стать независимой и делать собственный выбор, хорошо это или плохо.

— Говоря о плохом выборе, Мартиника, две недели назад ты сделала самый прискорбный из них, — глухо произнес Ротуэлл. — Но даже если оставить без внимания это ошибочное суждение, факт остается фактом: ты женщина. Тебе нужен муж.

— У Ксантии нет мужа, — парировала Мартиника. — Она принимает собственные решения — и к тому же многие из них касаются бизнеса.

— Это едва ли одно и то же, — проговорил он. — Ситуация Ксантии… необычна.

Мартиника приподняла одно плечо.

— Я не стану оспаривать это, — ответила она. — Я пришла сюда не для того, чтобы ссориться из-за Ксантии.

— Тогда из-за чего, умоляю тебя, ты пришла ссориться? — спокойно спросил Ротуэлл.

Мартиника внимательно наблюдала за ним; ей не хотелось ни на одно мгновение недооценить его решимость или его безжалостность.

— Я хочу знать, милорд, почему вы отослали меня прочь, — заявила она ясным, тихим голосом. — Более того, я желаю знать, почему я не могу теперь вернуться домой. И будьте любезны не приукрашивать свои ответы пустыми словами вроде «долг» и «ответственность». Я давным-давно оставила любую надежду на то, чтобы угодить вам, или на то, что вы полюбите меня. Теперь мне нужна от вас только правда.

К его чести, Ротуэлл не стал ни уклоняться, ни колебаться.

— Не имеет большого значения, угождаешь ли ты мне или люблю ли я тебя, Мартиника. — Его голос был угрожающе спокойным. — Точно так же мало значит то, что ты думаешь обо мне. Любовь не имеет ни малейшего отношения к жизни. Мне выпала задача обеспечить твою безопасность, и я сделал все, что было в моих силах.

Ее безопасность? Такой странный выбор слов.

— Но почему меня отослали прочь, милорд? — снова спросила девушка. — Неужели вы настолько сильно ненавидели меня, что не смогли выносить моего вида? Умоляю, говорите прямо, сэр, потому что эти слова уже не ранят меня. Если я собираюсь продолжать жить, что сначала должна попытаться понять прошлое.

При этих словах его лицо, казалось, смягчилось, но не до доброты или хотя бы до симпатии, а до почти неоценимой усталости. И в первый раз Мартиника задумалась, чего это опекунство стоило ему.

— Никто не хотел бы понять прошлое больше меня, Мартиника, — тихо проговорил Ротуэлл. — После смерти твоего отчима мне выпало разобраться с делами и делать то, что я считал лучшим. И я сделал именно это. Я нашел тебе место в одной из самых знаменитых школ в мире. Я внимательно следил за твоими академическими успехами и твоим благополучием. Я оплачивал все твои расходы до последнего пенни и обеспечивал тебя всевозможной роскошью. Что сверх этого ты хотела от меня?

— Но почему вы заставили меня уехать из единственного дома, который я когда-либо знала, милорд? — настаивала девушка. — Зачем отсылать меня за тысячу миль, когда я могла бы остаться с вами и Ксантией? И почему в Англию? Неужели вы не понимали, что для меня это чужая страна? Это не мой дом, Ротуэлл. Это ваш дом. Но не мой.

— Не могло быть и речи о том, чтобы тебе остаться на Барбадосе. — Эти слова казались категоричными и холодными. — И эта ситуация не изменилась.

Мартиника была непоколебима.

— Почему, сэр? Я требую объяснений.

Она наблюдала, как побелели костяшки его пальцев, и поняла, что перо в его руке вот-вот сломается.

— Ты требуешь? — Его губы искривились в презрительной усмешке. — Ради Бога, Мартиника, ты ведь не имеешь понятия, на что похож Барбадос сейчас? Там небезопасно для любого белого рабовладельца — и тем более для кого-то вроде тебя.

— Кого-то… вроде меня, — эхом откликнулась Мартиника. — Вы имеете в виду, смешанной крови?

— Именно это я и имею в виду, — отрезал Ротуэлл. — Со времени мятежа в воздухе носится закипающее недовольство, и ситуация становится только хуже. Плантаторы подозревают своих рабов, и совершенно обоснованно. Рабы не доверяют хозяевам — и по еще более разумной причине. А такие люди, как ты, оказываются между двух огней. Мартиника, ты красивая юная женщина — очень, очень богатая и красивая юная женщина смешанной крови и неясного происхождения. Неужели ты полагаешь, что ярые сторонники приличий среди белой аристократии будут этому рады? А рабы, как ты считаешь, неужели они будут довольны больше? Твоя мать никогда не делала секрета из своего происхождения, хотя теперь я считаю, что ей следовало это сделать, ради всех нас.

— Но… но ее смерть — это несчастный случай, не так ли? — прошептала Мартиника. — Мятежники подожгли тростниковые поля. Не так ли?

Ротуэлл заметно помрачнел.

— В свое время мы считали, что это маловероятно, — ответил он. — Этот экипаж, который попал в ловушку, словно крыса, посреди горящего тростникового поля — и при этом никаких подобных пожаров не было в радиусе нескольких миль. Мятеж мог стать всего лишь удобным предлогом.