– Вот хорошо, что вы пришли, – затрещала она. – Мне, понимаете, уходить пора, а тут как раз этот факс… – Она протянула ей листок. – Поздравляю, рукопись принята к печати.

Эллен почувствовала, как у нее громко забилось сердце.

– Грандиозно! А где Рихард?

– У него обход, не хотелось его отрывать, но надо сообщить непременно. Можно я вас попрошу?

– Ну конечно.

Эллен прочла текст три раза подряд, и с каждым разом лицо ее становилось все счастливее:


Уважаемый доктор Вандерманн! Мы с чувством гордости за издательство опубликуем вашу рукопись «Биение сердца». Книга настолько для нас важна, что будет выпущена вне очереди, и, согласно вашим пожеланиям, первый тираж появится уже ранней весной. Поздравляем вас с замечательно выполненной работой.


Эллен не терпелось увидеть, как просияет лицо Рихарда, когда он это прочтет. Она уже представляла себе суперобложку книги: белая, блестящая, а посередине большое красное сердце, фамилия и заглавие крупными черными буквами, а на обратной стороне, разумеется, его красивое лицо. Вот так будет эта книга лежать на журнальном столике в ее квартире, да нет, в их общей квартире.

Она помчалась к телефону, набрала по внутренней связи номер дежурной сестры и услышала, что доктор Вандерманн, закончив обход полчаса назад, уехал. То ли лекция в университете сегодня чуть раньше, то ли пытается избежать встречи с защитниками животных. Можно, конечно, позвонить ему в пансион, оставить сообщение у администратора или на автоответчике, но как-то уж слишком буднично получится.

И тут ей пришла в голову блестящая мысль, даже глаза загорелись от восторга. Она взглянула на календарик: как там у него завтра складывается день? Так, утром он оперирует, известно, что в третьей операционной. Ну, так она положит записочку на столик, где все его инструменты, приготовленные на завтра, уже разложены в стерильных упаковках. Только он войдет в операционную и сразу же увидит. И она быстренько черкнула: «Отличная новость – рукопись принята к печати, отпразднуем сегодня, ладно?» Уж как-нибудь она сдержится, не станет ему сегодня звонить, хотя ужасно хотелось бы, зато какой утром его ждет сюрприз!

Там, где располагались операционные, стояла полная тишина, только легким гудением напоминала о себе система подъемников, скрытых в стенах, – по ним все необходимое круглосуточно доставляется и в палаты больных, и в кабинеты врачей. Как она и предполагала, инструменты к завтрашней операции уже были приготовлены, правда, не на столике, а на тележке рядом с той самой операционной, где она смотрела, как он, подобно Богу, кого-то возвращает из мертвых. В последнюю минуту она решила, что лучше всего прикрепить записку к монитору, уж там он ее непременно заметит.

Чуть не захихикав от восторга, она прокралась в полуосвещенную операционную и замерла. У нее сжалось горло, она замигала, не веря собственным глазам, словно увидела только скверный сон, который сейчас пройдет. Но он не прошел.

Рихард, усевшись на краешек операционного стола, откинулся, широко расставив ноги, а Джина приникла к его промежности – и только вздымалась вверх – падала вниз копна ее рыжих волос.

Потрясенная, не сознавая, где она и что делает, Эллен выскочила из операционной и помчалась по коридору, ничего перед собой не различая из-за нахлынувших слез.

Она бежала все быстрее. Куда, зачем, об этом она не думала, лишь бы не останавливаться, лишь бы прогнать эту картинку, испепеляющую ее при каждом воспоминании. Обогнула угол, кинулась дальше, не представляя, куда ее занесло. Ткнулась в стену, прижалась к ней лицом и зарыдала в голос.

Вдруг она почувствовала, что кто-то поглаживает ее по плечу.

– Оставьте меня, – пробормотала Эллен, захлебываясь от рыданий. Не нужно ей никаких состраданий, ничего ей сейчас не нужно. – Все в порядке, уверяю вас, только уйдите.

– Милая, ну успокойтесь, пожалуйста, – ласково говорила сестра Кларита. – Чем я могу вам помочь?

Эллен попробовала привести себя в чувство, чтобы монахиня, не заподозрив дурного, ушла, но слезы все не отступали и не прекращались. Сестра Кларита терпеливо ждала, мягко и ласково поглаживая Эллен по спине.

Когда, наконец, Эллен чуточку пришла в себя, сестра протянула ей платок. С благодарностью схватив его, Эллен принялась утирать потоки слез на щеках.

– А вам не кажется, дорогая моя, что самое время попить чайку из ромашки? Пойдемте-ка.

И, не дождавшись ответа, взяла Эллен за руку, повела за собой. Ощущая свою полную беспомощность, Эллен позволила себя увести по коридору, потом вниз по лесенке. Куда это они направляются? А, все равно.

– Вы уж мне поверьте, – втолковывала ей сестра Кларита, – какие там лекарства ни напридумывают, а лучше чая из ромашки ничего нет и не будет.

Эллен молчала. Сестра Кларита все тянула свою песню:

– А в каморке моей вы ведь не бывали, да? Там очень уютно, скажу я вам. Да, в общем-то, это целая квартира, особенно если вспомнить, какая келья у меня в обители была.

Кажется, они теперь были в подвальном этаже – вон по потолку какие-то большие трубы тянутся. Пациентов, конечно, сюда не водят. Эллен думала, что все работающие в больнице монахини живут в специально для них оборудованном корпусе дальше по улице, однако сестра Кларита всегда не как все.

Словно читая мысли Эллен, она объяснила:

– Раньше тут и другие сестры жили, а теперь предпочитают, отработав, уйти. Но я лучше уж всегда буду поблизости, если вдруг что понадобится.

Она отперла узенькую дверь, ввела Эллен в комнату.

– Посидите тут, отдохните, а доктор Кларита пойдет лекарство приготовит.

Эллен окинула взглядом скудно меблированное помещение без окон. Длинный деревянный ящик, вроде комода, тонкая накидка черного цвета, на стене распятие и перед ним скамеечка, на книжном шкафчике лампа размерами со свечу. Да еще узкая раковина, а под ней закрытые полочки для посуды.

Сестра сняла чашку с облупившимися боками, плеснула воды и включила кипятильник.

Эллен смотрела, не говоря ни слова, как ягненок сознающий, что его ждет заклание, и смирившийся со своей судьбой.

Прошла минута-другая, сестра Кларита, точно на роликах – под одеянием ног ее не было видно, – подкатилась к ней, и в руках у нее был чай из ромашки.

Долгий глоток – ох, горячо! Эллен отхлебнула еще. По ее телу будто побежали теплые волны. Волшебное питье сестры Клариты.

– Спасибо вам, сестра, действительно, помогает. – Это были самые первые ее слова с той минуты, как монахиня нашла ее рыдающей в коридоре. – Спасибо большое.

Сестра Кларита так и просияла.

– Да не за что меня благодарить, что вы. Лучше расскажите, что такое с вами приключилось, глядишь, я и тут чем-то помогу.

С Эллен чуть не случилась истерика. Рассказать вот ей? Да видите ли, сестра, дело в том, что я застукала своего хахаля: вытащил свой причиндал из штанов, чтобы этой сучке, сестре, которая с ним в операционной работает, было удобнее дотянуться до него губами. Недурно прозвучит, особенно в этом вот месте. Эллен что было сил замотала головой.

– Ну хорошо, не хотите говорить – не надо. Богу-то все видно. На Него положитесь в трудную минуту, на Него одного.

Эллен была ей так благодарна, уверившись, что больше вопросов не последует. Удивительная она, эта сестра Кларита, ничего толком не знает, но каким-то непостижимым чутьем уловила: до глубины души потрясена эта ее пациентка сегодняшняя. Да что уж там, она просто замечательная, сестра Кларита то есть. Ведь монахиня – значит, мужчина ни разу в жизни к ней не прикоснулся, но она вовсе не чувствует себя из-за этого обделенной. Помогает другим, ободряет их, и в этом для нее истинное счастье. Как-то она призналась Эллен, что двенадцать лет провела в очень строгом монастыре, предаваясь созерацанию с утра до ночи, – она принесла обет и молчала все эти годы. Наверное, оттого и умеет так внимательно слушать. И даже без слов понимать чужую боль.

Эллен допила остатки чая и ощутила в себе какую-то странную умиротворенность.


Когда она переступила порог своей квартиры, Бен сидел перед телевизором.

– Привет, незнакомка! – крикнул он ей. Всякий раз, как они сталкиваются друг с другом, он преисполнен радости. – Вы поглядите-ка! – На экране была скоростная трасса, а прямо посередине ее пылал автомобиль. – Хоть бы раз в жизни что-то хорошее в новостях показали! – Бен покачал головой. – Хотя для вас, которые в больнице работают, такие новости в самый раз. Еще один пациент, тащи его на операцию!

При слове «операция» Эллен вздрогнула, точно ее хлестнули кнутом. С минуту она стояла оцепенев, только подрагивал подбородок, а потом разрыдалась.

Бен, ошарашенный таким поворотом дела, кинулся к ней со всех ног.

– Что с вами? Неужели из-за этого? – он кивнул в сторону телевизора. – Но ведь случай несмертельный. – Он обнял ее, прижал к себе, точно стараясь задушить ее боль голыми руками. – Ну полно, полно же, – приговаривал он, гладя ее волосы.

Совсем не похож Бен на сестру Клариту, но ведь, надо же, и он тоже сумел ее успокоить, хотя бы немного. Рыдания стихли.

– Вот так-то лучше. – Бен усадил ее на кушетку. – Минуточку, хорошо? Не уходите, прощу вас.

Она слабо кивнула.

Он побежал на кухню и вернулся с бокалом в руке. Подал бокал Эллен, и она проглотила его одним духом.

Тут же у нее запершило в горле, она попробовала выплюнуть, только было уже поздно. Эллен чувствовала ужасный вкус во рту. Какой кошмар, в жизни такой гадости не пробовала.

– Господи, да вы что… – выдавила из себя она. – Что это?

– Луковый сок.

– Луковый сок? Ах, так это луковый сок? – и Эллен безудержно расхохоталась.

– Ну, сами ведь видите. Все как рукой сняло, вот вы уже и смеетесь. А минуту назад плакали навзрыд.

– Чудовище вы настоящее, вот вы кто, – ответила она, не в силах подавить смех. – Шуточки надо мной шутите?

– Клянусь вам, никакие это не шуточки. Старое русское средство, вот и все. Еще спасибо скажите, что я туда ничего добавлять не стал.

Эллен покачала головой:

– Старое русское средство, говорите? А от чего?

– От гриппа.

– От гриппа? На кой черт мне лечиться от гриппа?

– Я ничего другого и предположить не мог, когда вы в таком виде заявились. – Теперь уже смеялся и он тоже. – Знаете, всякий раз теряюсь, когда вижу плачущую женщину, такое чувство, что я, как младенец, беспомощен.

– Хорошо, я вас прощаю. А у вас не припасено старое русское средство, чтобы снять вкус лука во рту?

– Припасено, не сомневайтесь. – Он пошел на кухню и вернулся с ломтиком лимона.

– Клин клином, так, что ли? – Эллен впилась в лимон с жадностью изголодавшегося в пустыне.

– Стало быть, так, – Бен говорил властно, уверенно. – Выкладывайте, что случилось? Что там за трагедия такая? Больница сгорела до фундамента или еще что?

Она помотала головой.

– Или вашего друга в шею погнали?

Эллен смежила веки и сидела молча. Опять затрясся подбородок, вот-вот она снова утратит контроль над собой.

– Ясно, след взят правильно, какой-то непорядок с этим вашим приятелем, да?

– Не совсем, но в общем вы почти угадали, – прилив ярости вернул ей силы.

– А точнее?

Она вскочила на ноги.

– Вот что, я не хочу его видеть и прошу больше никогда о нем не упоминать, поняли?

– Ах даже так! Ну, ничего, мне-то кажется, что все не может быть до такой степени плохо. Послушайте, Эллен, что он такое натворил? – Бен, взяв ее за руку, усадил Эллен рядом со собой на кушетку.

Она молчала.

– Знаете, у меня дочь психотерапевт, так она считает, что в подобных случаях лучше выговориться.

Глядя прямо перед собой пустыми глазами, Эллен тяжело вздохнула:

– Понимаете, пришел факс, что его рукопись принята к печати. И мне захотелось сделать ему приятный сюрприз… – голос ее прервался.

– И что?

– Ну, я пошла его искать, а вот это было зря, совсем зря.

– Так вы нашли его?

– Да, в операционной… он сидел на столе, а эта сестра, с которой она работает, стояла на коленях и лицом прямо туда… ну, вы поняли.

Бен тихо присвистнул.

– Фу, кошмар какой это увидеть.

– Я с подонком этим больше слова не скажу, никогда.

– Ну конечно, конечно, сейчас вы только так и способны о нем думать. Я понимаю. Вы в ярости, и уж точно есть причина. Но вы послушайте меня, прошу вас, не надо делать бесповоротных шагов, вот так сплеча, не подумав…

– Не подумав? А что тут думать, когда он такое устроил? – Она еле сдерживала снова подступавшие слезы. – А еще говорил, что хочет, чтобы мы поженились… И я ему верила… а он…

– Эллен, бедная вы моя, я все понимаю, – прервал ее Бен, боясь, что тоже заплачет на нее глядя. – Он нанес вам жестокую обиду. Но ведь сами подумайте, мы все друг друга когда-нибудь обижаем, только больше или меньше, вот и все. Даже если любим человека – все равно. Надеяться можно на одно: те, которые тебя любят, постараются обижать пореже. Но чтобы совсем нет – так не бывает.