Кирк Дуглас - Последнее танго в Бруклине

– Ну что ты, мне противно видеть, как мужчины потом обливаются, – лукаво подмигнула ему Эллен.

– А видеть это тебе и необязательно, можешь просто по пляжу погулять.

– Холодно уж очень. Постарайся поскорее там управиться, хорошо? Через два часа я буду здесь на машине. Успеешь обернуться?

– Я раньше успею.

– Ах, ну да, я и забыла. Ты же считаешь, что с гимнастикой не следует перенапрягаться.

– Вообще не надо перенапрягаться ни в чем.

– А в постели?

Он поцеловал ее в губы.

– Любое правило предполагает исключения.

Эллен смотрела, как по летному полю он шел к вертолету. На вид совсем еще молод, вон, чуть не приплясывает, такой у него шаг упругий.

У трапа он обернулся, помахал ей. Она помахала в ответ.

Лопасти вертелись все быстрее, ей в лицо ударил резкий ледяной ветер, но она не шевельнулась. Всегда стояла и смотрела, пока вертолет не исчезал за горизонтом.

Краешком глаза она видела, как приземляется самолет. Машина с Беном на борту ждала, пока очистится полоса.

Прошло несколько минут, пилот стал медленно разгонять вертолет.

Еще один самолетик – частный трехместный, кажется, – готовился к взлету. Что-то сегодня вовсю трудится аэропорт Беннетфилд.

Самолетик поднялся в воздух, полетев прямо к тому месту, где стояла Эллен. Она инстинктивно отшатнулась. На секунду вздымающий вертолет пропал из ее поля зрения. И почти тут же он закувыркался в воздухе, отлетела в сторону лопасть, и машина рухнула с громким треском. Она стояла окаменев, не веря собственным глазам. А тот самолетик, забравшийся в поднебесье, вдруг взорвался, охваченный пламенем.

Что происходило дальше, Эллен не замечала. Не видела, как вокруг нее падали горящие обломки, как дымился какой-то опаленный мусор, – она уже летела вперед, не разбирая дороги, и видела перед собой только одну груду обломков, только подрагивающую, смятую пластину из стали.

«Бен! – кричала она. – Бен!» – и не слышала своего голоса, да и не знала, правда ли она кричит или это что-то рвется из ее души.

У вертолета она очутилась за считанные секунды. Кабина разбита вдребезги, пилот без движения, без признаков жизни лежит среди кусков разломанного пластика и каких-то покореженных железяк. Похож на сломанную куклу. Она на него едва взглянула, все ее мысли были поглощены Беном, но только где он, Бен? В пассажирском отделении ничего не видно за спинками вздыбившихся кресел.

– Отойди, бабахнет сейчас! – орал на нее служащий, прибежавший из ангара, но она его не слушала. Ею овладело ужасное спокойствие. Чувства ее в этом попросту не участвовали, тело само передвигалось осторожно и неспешно, как бы методически приближаясь к намеченной цели. Она должна, она обязана высвободить Бена из-под этой груды обломков.

Эллен видела, во что превратился верх вертолета, потерявшего лопасти. Одни обрубки торчат. Из дыр сочится пар, или, может быть, это был дым – непонятно, капало на землю густое масло. Она подошла совсем близко. Дверь не отыскать, видимо, она оказалась наверху. Придется лезть.

– Назад! Быстрее назад! – к вертолету сбегались со всех сторон, тащили носилки, но она ничего не замечала.

Не почувствовала и жара от раскалившегося двигателя, когда, карабкаясь по наваленным друг на друга балкам и брусьям, нащупала, наконец, ручку дверцы. Тоже покорежена. Эллен потянула, но без успеха: не поддается. Она рванула что было силы, мускулы отозвались резкой болью. Щелкнул замок.

Она потянула дверцу на себя, заглянула внутрь. Бен лежал на полу, скорченный, как младенец в чреве матери. Не шевелился.

– Бен, послушай, Бен, это же я!

До ее ушей донеся тяжелый, мучительный стон.

Значит, жив. Ее захлестнула волна счастья. Все наладится, самое главное, что он жив. Выжил, какое счастье – выжил!

– Это я, Бен, ты меня узнаешь? Это Эллен.

Он попытался приподняться, взглянуть. Теперь стало различимо его лицо. Приоткрылся глаз, пустой, словно он ничего и не видит. Другой заплыл кровавым подтеком.

Господи, так он, значит, этот глаз потерял. Но ничего, как-нибудь. В конце концов, обходятся ведь и одним глазом.

– Назад, взорвется сейчас! – наконец-то услышала она чей-то властный голос. Взглянула вниз уверившись, что двигатель не отключился, – вон пар из него так и хлещет. И в эту минуту ее охватила паника. Надо же бежать отсюда, спасаться… А у нее как будто ноги к земле приросли. Она видела, как сквозь клубы пара к ней пробивается человек в перепачканной холщовой робе. У него была большая голова, вся заросшая вьющимися бесцветными волосами, а в руках он держал пожарный шланг – маленькую такую трубку зеленоватого цвета. Вот, глядите, сам архангел Гавриил явился покончить с пламенем. И чего же теперь бояться?

Она снова кинулась к Бену: «Все хорошо, милый, все в порядке. Я люблю тебя».

Он приоткрыл второй, еле видный из-за синяка глаз. Господи, так, значит, напрасно она испугалась!

Эллен попробовала подойти к нему ближе, прикоснуться к этому беспомощному телу: «Руку! Дай мне руку!»

– Ой, как больно, – простонал он, – там, в спине. Похоже, у него сломано ребро, может, и не одно. Ну, это в общем-то пустяки.

Теперь к вертолету подбежала целая толпа: пожарные, спасатели, рабочие аэродрома.

– Мисс, эй, послушайте, мисс, – кричал ей кто-то. – Вы давайте-ка уходите отсюда…

Она послушно кивнула.

Веки Бена поднялись, и он уставился перед собой в темноту. Похоже, кромешная ночь, сколько же может быть времени. Он попробовал угадать: три сорок? Обернулся к часам, но экранчик на них был темный. Странно, он же новые батарейки поставил всего неделю назад. Неужели хотел поставить, а забыл?

Вдруг он почувствовал, что в комнате есть еще кто-то. Вон там, в самом углу. Он напряг зрение и, кажется, различил смутные очертания женской фигуры.

– Кто здесь? – хрипло проговорил он.

– Это я, Бен.

– Бетти? Что ты тут делаешь?

– Не хотелось тебя будить, прости, я просто зашла сменить батарейки.

– Какая ты заботливая. Спасибо.

– Ну что ты. Спи, рано еще.

– Угу, – пролепетал он, послушно закрывая глаза. Когда он снова пробудился, то понял, что все это ему приснилось.

Перед ним было смеющееся лицо Эллен.

– Какое счастье, что ты здесь и жив, Бен!

– Что? – пробормотал он, плохо соображая. – Где я?

– А, так наш пациент наконец-то пришел в себя! – Откуда-то сбоку, перекрывая голос Эллен, уверенно заговорил незнакомый ему человек. Он обернулся на эти слова, и тут же все его тело пронзила острая боль. Живого места не было, просто не было живого местечка, словно его только что переехала камнедробилка, смяв и перемолов. Он застонал.

– Бедняжечка! – Эллен с нежностью погладила его по руке.

– Нечего рассусоливать! – опять этот голос сбоку, а так это, оказывается, женщина, нянька, видимо. Крупная такая, толстуха из толстух, то-то и тембр у нее такой – хоть в духовой оркестр отправляй. – Больно, так и хорошо, что больно, значит, паралича никакого нет!

«А ведь верно, – вынужден был про себя отметить Бен, – логика несентиментальная, конечно, но ведь логика».

Потихоньку все случившееся начинало для него выстраиваться в связную картину. Тот кошмар при взлете, потом его на санитарном вертолете доставили в госпиталь на побережье (ужас просто: один вертолет развалился, так его в другой запихивают!), а после его мучили, прощупывая и вертя перед рентгеном.

А потом объявили, что Бен легко отделался. Даже ни одного перелома не нашли, просто внутренние кровоизлияния там и сям, немножко полежит в больнице и выйдет как новенький.

– А пилот как? – спросил он у Эллен.

– Он в интенсивной терапии. Но ничего, жить будет.

– И который на самолетике летел тоже?

Эллен покачала головой.

– На самолетике летел совсем мальчишка, ему только-только двадцать один год исполнился. Произошел взрыв, и его убило на месте.

Бен что-то пробормотал себе под нос.

– О чем ты?

– Да он же по возрасту внуком мне мог быть!

– Ну, хватит ворковать! – Нянька с трубным голосом опустила полог над постелью. – Вот посуда, а ну, быстро, предъявите нам главные доказательства, что правда выжили! – и расхохоталась.

– Вы что, на конферансье учились, прежде чем в медицину идти?

А она все смеется да смеется.

Пока она измеряла ему давление и щупала пульс, Бен лежал не шевелясь. Любое движение откликалось болью то там, то здесь. Хуже всего, кажется, там, где желудок. И опять ему, ни с того ни с сего, экстренно понадобилась посуда, но он постарался подавить в себе позыв.

Сестра убрала инструменты.

– А теперь завтракать. Густая овсянка или недожаренный тост. Массу удовольствия получите.

– Спасибо, ничего не нужно, – чуть слышно отозвался Бен.

– Да ты не думай, туг не так уж плохо кормят, – сказала Эллен дождавшись, когда они останутся одни. – А поесть тебе бы не помешало.

– Может, потом и съем что-нибудь, – Бен поморщился от одной этой мысли. – А сейчас мне бы еще поспать.

– Хорошо, – она легко прикоснулась губами к его губам. – Отдыхай, я пока попробую с доктором поговорить.

Он кивнул. Даже хорошо, что она ушла. Просто терпеть нет сил, где же посуда? Ах да, вот же, желтая пластиковая утка, ее на столик поставили, чтобы удобнее было дотянуться. Не дождутся, чтобы он горшок просил. Собрав силы, Бен повернулся на другой бок, нажал на планку, отгораживавшую его постель, потом спустил ноги на пол. Даже и не поймешь, где болит всего сильнее. Стиснув зубы, он уперся руками в матрас и оторвал от постели свое тело, сбоку заболело при этом так, что голова едва не раскалывалась. Пот катил с него градом, когда, подчиняясь волевому усилию, он сделал первый шаг, прямо как был, босиком. Ванная словно находилась в другом конце города, – таких усилий потребовала от него необходимость пересечь комнату. Шаг, еще шаг, и тут потемнело в глазах – он рухнул на пол, задев при этом столик, который обрушился со страшным шумом.

Так он и лежал, глотая воздух, как выброшенная на берег рыба, когда в палату ворвалась сестра.

– Мистер Джекобс, что это с вами? Вы почему поднялись?

– Пописать захотел, – выдавил он сквозь зубы.

– А это для чего тут поставлено? – и она схватила утку, полетевшую на пол вместе со столиком.

– Не хочу туда.

– Не хотите, а надо, мы ведь должны на анализ это послать. Врач ваш так велел. А ну, назад в постель, да поживее.

Он чувствовал себя старой куклой, которую эта могучая тетка сгребла в охапку, мигом перенеся назад на кровать. Планка была водворена на место.

– И, пожалуйста, больше не надо так делать, мистер Джекобс. Вам лежать надо, поняли?

Она подала ему утку: «Закончите, в колокольчик позвоните».

Бен смиренно, словно ребенок, которого выпороли, спрятал под одеяло пластиковый сосуд. Делать было нечего, вот-вот лопнет у него там внутри.

Закончив, он так же безропотно позвонил.

Она тут же появилась – явно стояла за дверью на всякий случай.

– Ну вот и умница, – констатировала она, заглянув внутрь. – И цвет отличный, прямо янтарь. Хватит тут, должно хватить. Отлично, мистер Джекобс, благодарю вас.

Бен сам не мог понять, что для него хуже, – непереносимая физическая боль во всем теле, или боль от подобного унижения.

Эллен забегала к нему всякий раз, как только выкраивалась минутка. Принесла ему на подносе обед, себе приготовила сандвич.

Оба едва притронулись к еде.

Сестра, заступившая на ночное дежурство, в отличие от мисс Толстухи была сдержанной и безупречно вежливой. Она сделала ему укол димедрола и ушла.

Измученный болью, Бен почти тут же заснул.

На этот раз ему приснилось, что он едет в своей машине. Шоссе почему-то почти не освещалось. Мимо пронесся огромный черный «лимузин». Бен успел заметить шофера в форменной тужурке, но не было видно, кто сидит на пассажирском месте, – помешало толстое затемненное стекло. Бен чувствовал себя усталым, смертельно усталым. Вдруг под колесами зашуршал гравий. Быть не может, он, значит, уснул прямо за рулем и его занесло на обочину. Скорее вырулить назад, так ведь и в аварию вот-вот угодишь. Вон там впереди, кажется, бензоколонка. Он подъехал, остановился. Ни души. Закрылась уже, как видно. Но неожиданно распахнулась дверь, а из нее галопом вылетела прямо на него лошадь. Крупная лошадь черной масти, таких в экипажи запрягают. Она стремительно на него надвигалась, и ему стало страшно. Он еле успел отскочить – и проснулся, весь дрожа.

– Бен, эй, Бен, что это с тобой? – Эллен сидела рядом, тревожно на него глядя.

– Скверный сон приснился, – пробормотал он.

– Может, мне рядом прилечь, чтобы тебе стало полегче?

Он взглянул на нее. Столько на ее лице заботы, такая на нем написана нежность, она сегодня особенно красивая, просто ангел.