Лоретта Чейз - Последний негодник

– Только не умри тут у меня, ты, чудовище, – задыхалась она, слова обжигали горло. – Я ведь постепенно… привязалась к тебе. Давай, очнись. Я такого не хотела… Я буду ведь так несчастна. Как ты мог, Эйнсвуд? Это несправедливо… ты же игрок. Очнись. Ты же победил. – Она трясла его. – Слышишь меня, ты, тупоголовый шут? Ты победил. Я согласна. На кольцо. На священника. На всю чертову церемонию. На герцогиню. Твою герцогиню. – Она снова встряхнула его. – Ты ведь этого хотел? Приди в себя. Сейчас или никогда, Эйнсвуд. Это твой последний шанс. Очнись, черт ты эдакий, и ж-женись на мне. – Лидия подавила рыдание. – Или я брошу тебя тут, где нашла. – Она в отчаянии склонила голову. – Прямо здесь. В грязи. В канаве. Я знала, что ты… п-плохо кончишь.

Виру было очень паршиво. Безнадежный случай.

Ему следовало открыть глаза еще несколько возгласов назад, но он ужасно боялся проснуться и обнаружить, что это всего лишь сон: его девочка-драконша бранит его на чем свет стоит и убивается над ним.

Не сон то был, впрочем, и она наверняка промокла до нитки, а он, должно быть, величайшая скотина во всем подлунном мире, что из-за его никчемной личности она рискует заболеть.

И тогда Вир поднял руку и притянул ее прекраснейшее упрямое лицо поближе к себе.

– Я умер, и мне явился ангел, или то всего лишь вы, Гренвилл? – прошептал он.

Она было пыталась отпрянуть, но он не был столь слаб – или великодушен – чтобы позволить ей избежать поцелуя. Он ладонью накрыл ее затылок, притянул ее голову пониже, и драконша, как водится, в одно мгновение уступила. Тогда он окончательно понял, что ему не снится сон.

Ни в каком сне не попробуешь такую сочную сладость, как у ее нежных пухлых губ. И он наслаждался ими, углубляя и продлевая поцелуй. Вокруг бушевала буря, а он упивался своей девочкой…

Когда же он отпустил ее – неохотно, настолько против желания, что ему следовало поставить себе при жизни памятник за подобное самоотречение – правда прорвалась за его выставленные баррикады, и он сиплым голосом спросил:

– Ты желаннее, злая девчонка, чем все вместе взятые ангелы на небесах. Возьмешь меня, милая? Ты ведь это имеешь в виду?

Она судорожно вздохнула:

– Да, именно это, чума тебя забери. И я не милая. Вставай, ты, великий притворщик.

Берти не впервые было попадать в неприятности. Однако такое случилось впервые, когда экипаж разбился вдребезги, а правил им не он. Все же, как он втолковывал мисс Прайс несколько минут спустя после того, как мисс Гренвилл спешно бросилась к Эйнсвуду, даже самый искусный кучер не смог бы предотвратить этот несчастный случай. Испугавшись молнии, лошадь рванула с такой силой, что сломала одну оглоблю тильбюри. Другая треснула, когда экипаж перевернулся. Лошадь дала деру, волоча за собой остатки порванной упряжи.

Сам Берти, вовремя сообразив, выпрыгнул на дорогу. Он бы бросился к месту, где свалился Эйнсвуд, не останови свой кабриолет мисс Гренвилл и не сделай то же самое раньше его. Потом первой мыслью Берти стало «сначала леди», и он поспешил на помощь мисс Прайс, которой оставили на попечение явно ретивого мерина.

Как объяснил ей Берти, если Эйнсвуд умер, то ему уже никто не поможет. Ежели нет, то, похоже, понадобится подмога, чтобы вытащить его из канавы и доставить в Липхук. Раз тильбюри валяется в обломках, а кабриолет не сможет увезти четверых, то Берти махнет на нем с мисс Прайс попросить помощи в деревне.

Времени это заняло не так уж и много. Постоялый двор «Якорь» находилась не далее мили от места происшествия и был битком набит приятелями Эйнсвуда, с нетерпением ожидавшими исхода скачки. За считанные минуты снарядили чью-то карету и отправились в спасательную экспедицию.

Берти точно не был уверен, чья это оказалась карета, потому что к тому времени впал в состояние глубочайшего безумия.

Замешательство началось по пути в гостиницу, когда Берти приметил дорожный указатель, оповещавший путников о направлении и расстоянии до ближайших по соседству селений.

– О, гляньте, – моргая, произнес Берти. – Блэкмур. Вот оно что.

До сих пор мисс Прайс была несколько сурова, хотя значительно дружелюбней, чем когда он последний раз беседовал с ней в пятницу. Тогда она рассердилась на что-то, за что он казнил бы себя, имей он представление, за что именно.

Когда он взялся править кабриолетом, она не казалась такой уж раздосадованной, хотя, в общем, и не была такой разговорчивой и дружелюбной, как обычно ей свойственно.

Однако стоило ему упомянуть Блэкмур, она повернулась к нему и посмотрела более ему привычным острым изучающим взглядом.

– Вы узнаете это селение?

Берти помотал головой.

– Нет. Это портрет. Карл Второй, только не его, а его друга, уж не знаю, чем он заслужил такое звание, потому что их длинные бледно-желтые локоны вызывали у меня удивление: зачем парню хотелось бы выглядеть, как особа женского рода. И в тот момент я слушал только краем уха, но он именно тот, кого я искал. Понимаете, совсем не короля.

Какое-то мгновение мисс Прайс таращилась на него.

– Длинные белокурые локоны, – повторила она. – Друг короля Карла Второго. Роялист, скорей всего. Вы видели портрет придворного, друга короля.

– И он никак не может быть братом мисс Гри, – продолжил Берти, уже останавливая кабриолет перед входом в гостиницу. – Только он не мог, будучи в могиле несколько столетий. Первый граф Блэкмур, которого моя окаянная сестрица любит больше всех мужчин на портретах, по ее словам, потому что… Клянусь Юпитером, он тут, никогда бы не подумал, что он явится после столь позднего уведомления, и только молю, чтобы он не взял мою сестрицу с собой.

Мисс Прайс обратила свои огромные карие очи в сторону входа в гостиницу «Якорь», где собственной персоной стоял маркиз Дейн и метал свои знаменитые убийственные взгляды, которые были хорошо знакомы Берти, ибо ему доводилось испытывать их на себе, что вошло уже в привычку.

Мисс Прайс явно такой привычкой не обладала, потому что она воскликнула «О, Боже мой!» и упала в обморок. Вот в этот-то момент Берти и впал в состояние безмерного отчаяния.

– Конечно, я поддержу вас, – говорила Тамсин, ловко закалывая шпильками волосы Лидии. – Я совершенно пришла в себя. Это все волнение вкупе с голодом, вот от чего я ослабла. Но я ни в малейшей степени не чувствую себя плохо. Это самый волнующий день в моей жизни, и я решительно отказываюсь пропустить хоть минуту его завершения.

Обе дамы вели разговор в одной из спален на постоялом дворе «Якорь».

Лорд Дейн и Селлоуби появились в личном экипаже, когда Лидия и Эйнсвуд уже отправились месить грязь в направлении к Липхуку. Мужчины упомянули об обмороке Тамсин – от испуга при виде Дейна, как объяснил это Селлоуби – но Лидия была в сильном душевном смятении, чтобы еще волноваться за свою компаньонку.

Ее смятение не было связано исключительно с Эйнсвудом, ведь ее мягкосердечие – или размягчение мозгов, это как посмотреть – привело к тому, что она дала согласие на свадьбу, и сие согласие явилось причиной немалой суматохи. Но вместе с тем в большое замешательство ее привел и Дейн.

Хотя предположительно Лидия и являлась зеркальным отражением отца лорда Дейна, ни присутствующий маркиз, ни Селлоуби не выказали ни малейшего проблеска признания сего факта на протяжении короткого путешествия к постоялому двору или в те мгновения, когда все вошли в дом, и было решено, что свадьба состоится, как только невеста и новоиспеченный жених умоются и переоденутся. В то время Лидия была неспособна собраться с силами и выразить любой мало-мальски связный протест стремлению герцога незамедлительно надеть на них оковы.

Даже теперь после ванны и чаепития, очутившись в заботливых руках Тамсин, Лидия чувствовала себя суденышком, несущимся без парусов в огромном море. В ощущении того, что мир перевернулся с ног на голову, в том, что пошатнувшийся порядок вещей вышел из подчинения, было мало приятного.

– Мне следовало, по меньшей мере, настоять на том, что нужно отдохнуть, – пожаловалась она. – Но Эйнсвуд… ох, он так настойчив и нетерпелив и с ума сходит от беспокойства, когда кто-то говорит «нет».

– Имеет ли хоть малейший смысл откладывать свадьбу, когда он все приготовил, – заметила Тамсин. – Не поразительно ли, насколько он может быть деятельным, имея сильные побудительные мотивы?

– Скорее уж довольным собой и самоуверенным, – поправила Лидия. – Однако он все держит в руках, и друзья его уже собрались, и посему, кажется, и мы могли бы скорее со всем этим покончить.

Тамсин отступила на шаг, чтобы полюбоваться на изящную прическу, сотворенную ее же руками.

Лицо Лидии обрамляли несколько мягких волнистых локонов, а узел, который она закалывала обычно у основания шеи, был искусно забран вверх.

– «Когда конец кончал бы все, – так просто! Все кончить сразу!» – с улыбкой процитировала Тамсин «Макбета». – Леди Дейн заметила, что чем дольше мужчина вынужден ждать, тем более он вгоняет себя в неразумное состояние. Она рассказывала, что такое случалось с лордом Дейном, и с ним почти невозможно было иметь дело к тому времени, когда они поженились. Недели свадебных приготовлений почти свели ее с ума, как она мне говорила, хотя она не из тех, кого легко расстроить.

– Устроение той свадьбы, должно быть, было подобно битве при Ватерлоо, – пробормотала Лидия. – Свадьба получилась грандиозной. Церковь набилась битком, а еще больше народу присутствовало на свадебном завтраке.

– По словам ее светлости, у нее дорогие вкусы.

– Ну, уж такими грандиозными нам не бывать. – Лидия изучила свое отражение в зеркале. – Кроме прически. Какой ты меня сделала изящной – выше шеи.

Но и это всего лишь видимость, подумала она. Сейчас она даже не уверена, кто она на самом деле.

«Воображаешь себя высокородной леди?»

С какой издевкой спросил отец тогда, много лет назад. Очевидно, это было лишь фантазией жившей в ней частички матери, что она Баллистер по крови, вот и все. В ином случае Лидия наверняка что-то да обнаружила бы – удивление, досаду, может даже удовольствие – в мрачном выражении лица Дейна. А все, что он сделал – взглянул на нее мельком, приберегая внимание для своего давнишнего школьного приятеля Эйнсвуда.

По всей видимости, когда после свадьбы Дейна Селлоуби обронил свои замечания насчет тайного наблюдения за особой женского пола, словно сошедшей с портрета в галерее Аткорта, он просто издалека уловил смутное сходство, решила Лидия. При более близком взгляде, должно быть, сходство оказалось в самом деле весьма отдаленным, раз сегодня он, кажется, не более был впечатлен ее чертами, чем сам Дейн.

Могло быть вот что. Видимо, мама увидела предыдущего лорда Дейна в процессии или выходившим из кареты. Издалека она вообразила сходство с Лидией и позднее сочинила из этого длинную историю. Собственное вдохновение по поводу написания «Розы Фив» снизошло на Лидию после прочтения статьи из любившей посплетничать газетенки, описавшей обручальное кольцо леди Дейн, большой рубиновый кабошон в окружении бриллиантов.

– Не думаю, что герцогу есть дело до того, как выглядят ваши волосы, – заметила Тамсин, возвращая Лидию в настоящее. – Убеждена, что он женился бы на вас тут же на месте, не взирая на то, какой вы были: с мокрыми волосами, испачканным лицом и шляпой, мокрым комом свисавшей с вашей шеи.

– Да он сам далеко не Красавчик Браммел, – парировала Лидия, поднимаясь со стула перед туалетным столиком. – В любом случае он промок больше меня, и ему грозила простуда, если бы он выстоял церемонию в насквозь промокшей одежде. Я не хотела бы провести первые дни супружеской жизни, ухаживая за больным легочной лихорадкой. – Она повернулась и встретилась с Тамсин взглядом. – Ты считаешь, что я схожу с ума, или, по меньшей мере, капризничаю.

– Думаю, было бы ошибкой считать ваши чувства к нему «влюбленностью школьницы» или «супружеской привязанностью», или «иступленной похотью», как это делаете вы, – чуть хихикнула Тамсин. – У меня такое ощущение, что в вас все больше начинает расти к нему истинное расположение…

– Как плесень, ты имеешь в виду.

– И не пытайтесь притвориться, что вам до него нет дела, – продолжила Тамсин. – Я видела, как вы безрассудно выпрыгнули из экипажа, не думая ни о грозе, ни об этом бешеном мерине, а лишь о герцоге Эйнсвуде. – Она хмыкнула. – Это было куда как романтично.

– Романтично. – Лидия нахмурилась. – Мне плохо.

– Это предсвадебная лихорадка.

Тамсин направилась к двери.

– Полагаю, он в худшем положении, чем вы, и испытывает адские муки. Лучше позволим священнику положить конец вашим с ним страданиям.