К этому времени они свернули в крыло с гостевыми комнатами, где была спальня Трента.

– И вот, оказывается, не только эта сестра не умерла, но там имеется еще одна, – продолжил Дейн. – И, к всеобщему удивлению, живет с Марсом, у которого своих девять детей и еще один на подходе, хотя жене его по меньшей мере сорок пять минуло.

Маркиз толкнул дверь спальни Берти.

– Эйнсвуду следовало мне рассказать.

– Ну, и мне он ничегошеньки не говорил тоже, – вставил Берти, проходя следом за Дейном.

– Тебя он почти не знает, – напомнил Дейн. Он протопал обратно в коридор и громогласно позвал камердинера.

Вернувшись, маркиз сказал:

– Я женат уже шесть месяцев. Мог приехать за этими девочками в любое время и забрать их жить к себе. У нас что, места мало? И Джессике пришлась бы по душе женская компания. Не говоря уже о том, что это дочери Чарли. Одного из самых отличнейших парней, которых мне довелось знать. Да я бы в тот же миг оставил Париж, чтобы поехать на его похороны, кабы этот идиот, мой дружок, сподобился прислать мне весточку. Но к тому времени, когда я услышал новость, Чарли уже неделю как покоился в земле.

Дейн отыскал чемодан Берти и бросил его на кровать.

Потом появился Эндрюс, но Дейн отослал его прочь.

– Я сам помогу Тренту, – заявил он. – Иди, пакуй мои вещи. Ее милость объяснит тебе, что нужно взять.

Эндрюс удалился.

Дейн прошел в гардеробную и продолжал говорить, пока опустошал ее содержимое.

– Мне следовало там присутствовать, когда они предавали земле прах Чарли. И я должен был быть с Эйнсвудом, когда они хоронили парнишку рядом с отцом. В такие моменты мужчине стоит окружить себя друзьями, а Эйнсвуд не ладил с сестрами Чарли, я бы сказал. И с их мужьями. – Он бросил ворох одежды на кровать и посмотрел на Берти. – По крайней мере, в этот раз он попросил помощи. Не сомневаюсь, что это проделки моей кузины. – Дейн вернулся к гардеробной. – Ты отвезешь туда мисс Прайс…

– В общем-то, – встрял Берти. – Она мисс Придо.

– Неважно. – Дейн вытаскивал из комода завернутые жилеты. – Короче, твою суженую. Ты отвезешь ее в Лондон и останешься там, и будешь делать в точности то, что прикажет моя кузина. Лидия знает Лондон, как свои пять пальцев, и у нее такие источники, поставляющие ей сведения, что с ней по этой части не сравнится сам министр внутренних дел.

– Ты считаете, их девчонки доберутся до Лондона? – спросил Берти. – Глядя по тому, как они никогда не доехали до Липхука, может, решили поехать домой.

– Возможно, – согласился Дейн. – Вопрос в том, где он, этот дом?


.

Вир продирался сквозь лесную чащу, густо заросшую, словно тропические джунгли. Будто из-под земли вырастали и змеями извивались корни, хватали его за ноги, и он спотыкался, падал, сражался и проталкивался вперед. Темно и холодно, мучительно холодно. Ни лучика луны, ни света звезд не проникает сквозь сплетенные сучья над головой. Он не видит, куда идет, но слепо следует на звук плача, детского плача, от которого пробирает ужас.

Рубашку пропитал холодный пот.

Я иду. Рот Вира складывается в слова, но ни звука не слетает с губ. Мальчик не слышит его, не узнает, думает, что дядя бросит его.

Это ложь. Я никогда не оставлю тебя. Никогда. Никогда.

Но Вир бросил мальчика Чарли, оставил его на дураков и трусов… обрек на самое худшее.

И вот почему Вир сейчас наказан, его лишили голоса и душат, пока задыхается ребенок… пока гнойная дифтерийная пленка-убийца разрастается внутри его.

Рука Вира хватает мрамор. Пальцы скребут по нему, ищут ручку. Преграду не сдвинуть. Закрыто. Он колотит в дверь, решительно, твердо.

Нет!

Он дергает замок, срывает его. Толкает тяжелую дверь и бежит на голос, теперь еле слышный и медленно затихающий вдали.

У изголовья гроба горит свеча. Вир сталкивает крышку, срывает саван, хватает мальчика на руки.

Но в руках остается только холодный туман, исчезающая тень, которая становится все прозрачнее… и исчезает.

«Нет. Нет! Робин!»

Вир пробудился от собственного крика.

Он стоял на коленях, крепко прижимая к груди подушку.

Руки тряслись. Кожа покрылась липким потом. По щекам струилась влага.

Он отбросил подушку и вытер ладонями лицо.

Потом встал и подошел к окну. За окном царила тьма, наполненная сгустившимся туманом, который клубился вокруг них последние изматывающие мили, прежде чем они против желания остановились, поскольку было поздно, и измотанных слуг требовалось накормить и дать им отдохнуть. В отличие от хозяина их не мучила совесть и жестокая тревога, лишившие его сна и желания есть.

Вир отворил окно. И прислушался к шелесту дождя. Хотя Эйнсвуд не различал ни единого проблеска дневного света, воздух нес в себе обещание рассвета.

Итак, уже вторник, подумал он. Девочки отсутствовали целую неделю, и не удалось найти ни малейшего их следа.

Вир умылся и оделся сам. Джейнза он оставил с Гренвилл. В Лондоне камердинер со своими знаниями всех городских уголков и закоулков нужен больше. Он мог спуститься в любую из городских преисподней и чувствовать там себя как дома.

Виру не хотелось думать о преступном мире Лондона, в который, как многие беглянки, могли угодить его подопечные. Мисс Прайс, к примеру. В когти Корали.

Если вы препроводите эту сводницу в тюрьму…

В тот день на Винегар-Ярде Гренвилл просила от него не более того, что является долгом любого британца, особенно если он принадлежит к правящему классу.

Он, Вир, позволил Корали уйти, позволил другим девушкам стать ее добычей. А Бриз ведь одна из многочисленных хищниц.

Но стыд превратился в груз, который Вир тащил с субботы. И в придачу к этому, он мучительно чувствовал, как растет эта тяжесть.

Он вынул ящик для письменных принадлежностей, который его заставила взять в дорогу Гренвилл, вытащил бумагу, откупорил чернильницу и взялся за ручку. Он должен отчитаться.

Гренвилл назначила себя генералом. В Лондоне находилась штаб-квартира, и все ее «офицеры» обязаны были рапортовать дважды в день. Слуги и друзья выступали курьерами, туда-сюда разнося записки.

Армия слуг должна была прочесывать Лондон в радиусе пятидесяти миль, хотя место самых настойчивых поисков ограничивалось тридцатью. Группы объезжали главные дороги, по которым проезжали почтовые кареты. Дейн, например, был на страже на Эксетерской и Саутгемптонской дорогах, которые сходились в сорока пяти милях от Лондона.

Вир и Марс пребывали в Мейденхеде, где встречались пути из Бата, Страуда и Глостера.

Вир и Дейн находились довольно близко друг от друга, чтобы постоянно обмениваться посланиями. Как и прошлым вечером, Дейн ничего не разузнал.

Вир с тем же послушанием отчитывался в собственных поисках за предыдущий день и о дневном маршруте следования.

«Придется, наверно, исключить Милли из этих замыслов, – продолжил Вир, ломая голову, что бы такое написать хоть сколько-нибудь обнадеживающее. – У нее появилась прискорбная привычка отклоняться от назначенных ей дорог и блуждать невесть где. Впрочем, она бродила в поисках местных слухов и находила таковых множество, правда, немногие из них имели отношение к делу. Простой люд не так смущается при ней, как при нас. Вчера мы раздобыли для нее повозку и отрядили одного из слуг Марса возить ее. Прошлым вечером Милли к нам не присоединилась. Однако ты заверила меня, что ей можно доверять, да и с ней крепкий выносливый парень. Я сказал себе, что она идет по следу своим собственным путем, и желаю всем сердцем, чтобы это могло оправдать себя».

Он нахмурился, перечитав то, что написал. Повествование получилось сухим и сообщало только о фактах. Вдобавок не обо всех фактах.

Вир встал, пометался по комнате, снова сел. Вытащил чистый лист бумаги и еще раз взялся за ручку.


Любовь моя.

Дважды в день я пишу тебе, и все, чего достигнуто: мы не обнаружили наших девочек. Я не упомянул, что же нашел я сам.

Их брат здесь повсюду. И нет от него избавления. Мы путешествовали по этой дороге, Робин и я. Куда не кинь взгляд, я вижу то, что когда-то мы видели с ним вместе. Из окна кареты. Со спины лошади. Пешком, и время от времени с ним у меня на плечах.


Я вычеркнул его из памяти выпивкой, шлюхами и драками, избегая всех и вся, всего, связанного с ним. С тех пор, как ты вошла в мою жизнь, прекратилось это мое трусливое бегство. Ты остановила последнее из них, когда попросила меня взять тебя в Бедфордшир. Я понял, что ты хотела. У меня на попечении две сиротки – журналисту ведь нетрудно докопаться до этих сведений – и ты захотела взять их под свое крыло, как предоставила приют мисс Прайс, Бесс и Милли. Я знал, что ты выбрала этих троих сама, и, должно быть, выбирала тщательно, иначе все бродяжки или сиротки в Лондоне набились бы под твою крышу на Сохо-сквер. Впрочем, я вспоминал, что сотворила леди Дейн, как она заставила Дейна взять к себе его ублюдка, потому что Дейн нес за него ответственность. Я сомневаюсь, что твое представление о долге было бы менее суровым, чем ее.

И, тем не менее, если джентльмен может распознать неизбежное, это не значит, что он примет его без борьбы. Особенно тот представитель этого племени, за которого ты вышла замуж.

И вот она, награда за мою глупость, и я теперь коротаю время, занимаясь самобичеванием и мучая себя всевозможными «если бы да кабы». Вспоминаю, например, свою трогательную речь о всех преимуществах для тебя брака со мной. Боже, что за идиот. Все, что мне нужно было сделать, это сказать тебе, что у меня две сиротки на попечении, и ты нужна мне, чтобы помочь присмотреть за ними. Но я никогда даже не думал о них. Вычеркнул из памяти, как Робина. Чарли оставил мне самые драгоценнейшие дары, своих детей, а я… а, ладно, я превратил все в дерьмо, любовь моя. И могу лишь молить, чтобы мне удалось все исправить.


Лидия сидела за туалетным столиком и перечитывала письмо Эйнсвуда по меньшей мере уже раз десятый. Его доставили поздним утром, она отдала первый листок Тамсин, которая отслеживала передвижения поисковых партий по карте, расстеленной в библиотеке. Вторую же часть письма Лидия перечитывала в одиночестве в кабинете во время слишком частых перерывов между докладами.

Сейчас уже было далеко за полночь, и у нее на руках имелось с тех пор второе письмо, но на сей раз вполне обычное, оповещающее ее о месторасположении мужа.

На это послание она ответила с легкостью. Ей самой нечем было похвастаться, кроме нескольких припасенных советов, основанных на сведениях, почерпнутых из истеричных писем Дороти, которые приходили по несколько раз на дню. Постепенно Лидия выяснила, что, например, взяли с собой девочки, и передала мужу эти мелкие подробности.

Вчера она наказала тем, кто занимался поисками, добавить к описанию беглянок очки. Ее люди могли бы попытаться поспрашивать о молодой вдове, путешествующей с горничной, или о молодой женщине, сказавшейся компаньонкой или гувернанткой. Возможно, кто-то увидел не двух сестер, а обманулся, думая, что девушки представляют собой что-то иное.

Лидия передала несколько посланий по своей сети осведомителей в Лондоне. Слова же, которые ей хотелось бы послать Эйнсвуду: «Я приеду к тебе». Впрочем, это невозможно. Она не могла оставить согласование действий полностью на Тамсин. Девушка славилась собранностью и уравновешенностью, но просто было слишком много работы: отслеживать пути, отвечать на послания, внушать спокойствие и следить, чтобы всем нашлось полезное дело.

И посему вместо этих слов Лидия написала мужу следующее:


Не ты единолично превратил все в дерьмо. Тебе великолепно в том помогли. Я считаю, что Чарли был последним из плеяды братьев и сестер, обладавшим крупицей разума. После чтения писем Дороти я ничуть уже не удивляюсь, что твои подопечные обвели ее вокруг пальца. Однако меня ставит в тупик, чем можно оправдать Марса – ведь его, заседающего в Парламенте по меньшей мере двадцать пять лет, одурачила парочка молоденьких школьниц. Во всяком случае, если девочки смогли обмануть его, то уж, без всякого сомнения, им под силу перехитрить бесчисленное множество возниц, трактирщиков и простодушных арендаторов. Мужайся, дорогой. Из тех сведений, что я собрала, совершенно ясно, что они пара отвратительных девчонок. Мне уже не терпится прибрать их к рукам.


Писать о Робине было куда труднее, но она пошла и на это.


Я прекрасно понимаю тебя, когда ты пишешь о маленьком привидении. Пятнадцать лет меня не оставляет Сара. Когда мы с тобой окажемся вместе, то поделимся ими. А сейчас я приказываю тебе отставить все эти «если бы да кабы», оглянись вокруг вместе с ним, как уже сделал однажды. Они сестры Робина. Возможно, если ты посмотришь вокруг сквозь призму его глаз, то сможешь точно также увидеть и их глазами. Ты жил с ним шесть месяцев, как просветила меня Дороти, а когда мальчик вернулся, она с трудом его узнала, так он изменился. Каким уловкам ты научил его, грешный ты человек? Попытайся вспомнить, какими знаниями он мог бы поделиться с сестрами. Как ты думаешь, может, они улыбались так, что окружающие верили, что черное – это белое?