Тут мсье Розье, умевший, кажется, все на свете, явился, чтобы причесать старую даму, после чего они отправились на прогулку.

При этом Казанова поддерживал мадам де Фонсколомб под руку, а мсье Розье старался держаться поблизости, чтобы помочь достойной даме преодолеть лестницу, спускавшуюся двумя крыльями в парк. Внизу ступени образовывали нишу, выложенную ракушечником и укрывавшую мраморное изваяние старика, – в котором, по правде говоря, не было ничего почтенного, кроме патриаршей бороды, и который держал на своих мускулистых руках обнаженную красавицу. Нимфа, как положено, заливалась слезами – то ли оттого, что ее соблазнили, то ли оттого, что этого, напротив, не случилось.

Мадам де Фонсколомб попросила разъяснить смысл композиции, и Казанова охотно откликнулся на ее просьбу.

– Работа называется «Время, уносящее Красоту», – для начала пояснил он.

– Увы, как же это верно! – согласно вздохнула мадам де Фонсколомб.

– Сатурн пожирал своих сыновей, но художник, создавший эту композицию, по-видимому, считал, что с девочками поступали иначе, – заметил неугомонный венецианец, снова возвращаясь к теме инцеста явно лишь для того, чтобы вывести из себя аббата Дюбуа. Однако тот, следуя мудрому совету старой дамы, сделал вид, будто ничего не расслышал.


Пообедали почти сразу после полудня. Разнообразие блюд, предложенных мсье Розье, возбудило бы аппетит у мертвого, и аббат Дюбуа щедрой рукой отпускал грехи молодым куропаткам и форели, оказывавшимся в пределах его досягаемости. Полина и тут не появилась, вновь передав через слуг свои извинения, и Казанова уже не мог думать ни о чем другом. Лишенный возможности ухаживать за девушкой, он придумывал способы добиться хоть какого-нибудь соглашения с нелюдимой амазонкой, чей независимый вид и строгая репутация лишь разжигали в нем аппетит. Он готовил наступление с особой тщательностью, терпеливо оценивая преимущества прямой атаки и сравнивая их с риском нападения на противника с тыла; в следующее мгновение он уже раздумывал над трудностями длительной осады и наконец пришел к выводу, что красноречие и дипломатия, неоднократно выручавшие его в подобных делах, помогут ему и на этот раз.

Шевалье, разумеется, сознавал, что с прекрасной противницей их разделяет почти пятьдесят лет, и путь, который ему предстояло преодолеть, становился от этого особенно долгим и тяжелым. Но, как известно, любая, даже самая охраняемая крепость не может считаться окончательно неприступной. Тем более что Джакомо понимал: эта победа будет для него последней. Но именно такой победы он и хотел. После Полины он уже никогда не полюбит. Ради этой любви он даже готов был пожертвовать обольстительными нимфами, не дававшими покоя его воображению. В жизни он влюблялся, движимый любопытством, которое постоянно толкало его в объятия все новых прелестниц. Каждая новая женщина или девушка являли собой увлекательную тайну, к которой ему непременно хотелось подобрать ключи и которая, увы, будучи разгаданной, тут же становилась ему неинтересной. И он без сожалений и угрызений совести оставлял одну, чтобы где-то еще, с другой женщиной вновь посвятить себя разгадыванию вечной тайны своего влечения. Каждая из тех, кем он обладал, была для него первой, и всякий раз он был очарован, потрясен своей победой, изумлен красотой женского тела, поражен собственной способностью одаривать женщину счастьем, впрочем, так же, как и возможностью получать счастье взамен. Каждая в его объятиях ощущала себя единственной. И в этом не было ни лжи, ни притворства. Сознавая, что, пусть даже на одну ночь, она становится несравненной Евой, воплотившей собой красоту мироздания, ни одна из них не могла долго противиться настойчивым призывам своего тщеславия, жаркий огонь которого Казанова разжигал ласковым голосом и нежными словами.

Наутро, когда соблазнитель объявлял, что уходит навсегда, осчастливленная жертва не могла отрицать, что произошедшее между ними превзошло ее самые смелые мечты. И, даже будучи столь скоро оставленной, всю оставшуюся жизнь, в объятиях других мужчин, хранила воспоминание о том, как в одну из ночей была единственной страстью самого прекрасного любовника, которого когда-либо носила земля.

Полине предстояло стать последней возлюбленной Казановы. Одна-единственная, она будет значить для него больше, чем все остальные. Возможно, в этом и заключалось ее предназначение: стать последним восхитительным похождением, завершившим земное существование этого необыкновенного любовника, почти сверхчеловека. Именно так следовало закончиться истории его жизни, и именно это событие должно было придать ей особый смысл. Таким было окончательное решение, принятое Казановой в тот момент, когда добрейший мсье Розье подал на десерт тщательно отобранную свежую землянику.

Однако и после обеда Полина продолжала оставаться в своей комнате. Обеспокоенный Джакомо предложил позвать доктора, который должен был помочь справиться с недомоганием его будущей возлюбленной. Но мадам де Фонсколомб рассудила, что лучше предоставить событиям следовать своим естественным чередом, поскольку в таких случаях Полина имела обыкновение выздоравливать самостоятельно. К тому же при необходимости мсье Дюбуа ловко заменял девушку, вместо нее ухаживая за старой дамой, ловко причесывая ее и даже помогая совершать приготовления ко сну. Впрочем, и во всем остальном он с легкостью мог бы заменить очаровательную гувернантку, поскольку был почти столь же ловок и деликатен. Хотя Казанова и не был согласен с такой точкой зрения, высказать вслух свои доводы он не решился.

Зато ему в голову пришла идея предложить старой даме составить ее гороскоп. Из своего опыта он знал, что, не в пример мужчинам, женщины обожают осведомляться о своем будущем, как, впрочем, и переноситься в прошлое, чтобы вдоволь пообщаться с дорогими покойниками. В свое время Казанова частенько пользовался этим, предсказывая внезапное и неизбежное возникновение любовной лихорадки тем, кого хотел поскорее уложить в постель, и обещая добропорядочного жениха в ближайшем будущем для тех, от кого ему хотелось избавиться. Сейчас он надеялся, заворожив мадам де Фонсколомб чудесными сказками, сюжеты которых ему подскажут созвездия, через нее внушить Полине желание также заполучить свой гороскоп. Для него Казанова не пожалел бы самых блистательных небесных светил, а после преподнес бы их так, как в более славные времена преподнес бы бриллианты.


Полина появилась ближе к вечеру, в платье с короткими рукавами из тонкого белого муслина. Поясом к нему служил завязанный сзади на талии красный бант. Волосы свободно ниспадали на плечи. Расположенные по-старинному складки одежды чудесным образом подчеркивали все ее движения. Казанова предположил, что молодая красавица так долго не выходила из спальни лишь для того, чтобы наконец появиться именно в лучах заходящего солнца, раздевающего ее в глазах окружающих с нежностью трепетного возлюбленного.

И хотя настойчивый интерес шевалье к здоровью мадмуазель Демаре никак нельзя было счесть приличным, он ясно дал понять, какой жесточайшей пытке был подвергнут, не видя ее столь долгое время, пусть даже он и получил вознаграждение теперь, когда его взору столь откровенно предстало восхитительное зрелище ее прелестей.

Поскольку вечер выдался теплым, они оставались в саду до самого захода солнца. Казанова пообещал мадам де Фонсколомб, что составит ее гороскоп ночью, а уже утром даст его прочитать. И, поскольку истинной целью его усилий было, таким образом, возбудить любопытство в Полине, шевалье предложил ей тоже составить гороскоп, если только она согласится сообщить ему день и час своего рождения.

– Астрология – лженаука, – незамедлительно возразила красавица, – и меня удивляет, что такой человек, как вы, считающийся к тому же философом, не понимает, что стремление узнать будущее – просто одна из человеческих слабостей.

– Тем не менее лучшие умы во все времена верили, что именно созвездия управляют нашими судьбами, – заявил в свою защиту Казанова. – Ошибки же происходят из-за того, что довольно часто особый язык светил бывает неверно истолкован, поскольку его загадочный характер оставляет непонятым смысл сообщений, а то и вовсе не поддается расшифровке.

– Во всяком случае, вы помогли мне понять одну очень важную вещь, мсье: можно не сомневаться, что, вопреки мнению астрономов, пустот между звездами не существует, ибо ветер ваших слов с легкостью заполняет пространство вселенной, – съехидничала Полина.

Мадам де Фонсколомб пришла на выручку неудачливому любителю разглагольствовать, рассудительно заметив:

– По правде говоря, это пространство настолько необъятно, что разум отказывается считать его пустым, и тогда мы начинаем сами заполнять его фантазиями, порожденными нашим воображением. Мне, например, занятно слушать истории, рассказанные сведущими в каббалистике людьми, и хотя я совсем не верю в их фокусы, мне нравится внимать их мастерским рассказам. Разумеется, мсье Казанова не настолько наивен, чтобы серьезно относиться ко всему этому вздору, который, к тому же, он сам сочинил. Он просто предлагает нам развлечься, и я с удовольствием к нему присоединюсь.

– Благодарю вас, мадам, что вы помогли мне избавиться от облачения дурачка и простофили, в которое меня пыталась обрядить мадмуазель Демаре. Если мне и случалось развлекать публику, демонстрируя ей видимость своей проницательности, обманутыми всегда оказывались лишь те, кто сам этого хотел, и я здесь совершенно ни при чем.

– Очень верно сказано, – заметила Полина, – и посему вам придется смириться с тем, что у меня нет никакого желания заниматься таким ребячеством!

Это ее последнее замечание заслужило полное одобрение со стороны аббата Дюбуа. Служитель культа был глубоко убежден, что гадание, как и любое другое колдовство, отвлекает ум от истинных, действительно важных вещей.

Но старая дама и здесь не осталась в стороне, заявив:

– Не можем же мы постоянно заниматься заботой о своем спасении! Произойдет еще немало всякого, прежде чем придет пора вновь воскреснуть. Так что, прежде чем умереть, какое-то время придется еще пожить.

– Но жизнь, увы, будет продолжаться еще долго после нас, – с горечью пробормотал Казанова.

Дальнейший ужин проходил под тягостным впечатлением от этой беседы. Старая дама тщетно пыталась развеселить приунывшего хозяина и, стремясь в очередной раз поддержать его, по секрету сообщила, что ей ужасно наскучило путешествовать в компании аббата и маленькой якобинки, похожих друг на друга своим серьезным нравом.


Следующее утро огорчило Джакомо гораздо более, нежели состоявшаяся накануне беседа. Из письма своего друга Загури он узнал, что Венеция оккупирована войсками генерала Бонапарта, что заразный ветер якобинства гуляет над лагуной, что французских солдат везде чествуют и принимают как освободителей, что графиня Бензона танцевала голая на площади Сан-Марко у подножия «Древа Свободы», и этот ее возмутительный поступок вызвал всеобщее одобрение.

Из-за слез, застилавших глаза, Казанова не смог дочитать до конца ужасное письмо. Этот вечный изгнанник, бывший заключенный Пломб как никто другой бесконечно любил свою неблагодарную родину. И был, быть может, последним, кто оставался ей верен.

Великая республика разваливалась на глазах, и факелы длившихся тысячелетия праздников тускнели, прежде чем угаснуть навсегда. Разумеется, Казанова никогда особенно не интересовался политикой, но ему более чем кому-либо другому был близок дух его родного города, с которым был неразделим. Целый час он просидел, удрученный, размышляя о том, что этот век, похоже, закончится новой победой варваров. И Рим, и Афины ожидали новые разрушения.

Потом он отправился к мадам де Фонсколомб. На этот раз вовсе не затем, чтобы повидаться с Полиной. Напротив, он рассчитывал, что старая дама окажется у себя одна, и он сможет без помех поделиться с ней своим горем.

Мадам де Фонсколомб пила шоколад в компании аббата и была чрезвычайно удивлена появлению шевалье, молча застывшего на пороге, бледного, с блуждающим взглядом и небрежно убранными волосами, с застывшим на лице выражением боли и негодования.

– Что произошло? У вас что-нибудь болит? – заволновалась старая дама.

– Сегодня я надел траур по моей родине, мадам. Прошу вас, послушайте!

И он пересказал письмо, судорожно зажатое в руке. При первых же фразах мадам де Фонсколомб побледнела.

– Увы, – выдохнула она, – великого города больше не существует.

– Весь наш мир умирает, мадам. Весь.

Мадам де Фонсколомб порывисто поднесла к глазам ладонь, будто хотела скрыть слезы.

Не решаясь обратиться к старой даме, застывшей в позе безысходного отчаяния, аббат Дюбуа повернул обеспокоенное лицо к Казанове и вопросительно посмотрел на него. И тот снова принялся объяснять:

– Французские войска оккупировали Венецию. Эта Богарне, ставшая собственностью их генерала, задала роскошный бал во дворце Пизани. Весь город, включая аристократов, приехал к разнузданной якобинке. Скоро они начнут устраивать празднества в церквях города, слывшего столицей Разума.