- Номер тринадцать. «Люксембургский сад». - В этом сезоне Бертье назвал свои модели по улицам и площадям Парижа.

- Номер двадцатый. «Пале-Ройял»…

Довольно скоро все присутствующие отметили, что нынешняя коллекция Бертье более раскованна, чем обычно. То смокинг сверкнет широкими золотыми лацканами, то лиф платья неожиданно украсит вышивка, выполненная бисером.

Никому из зрителей, конечно, и в голову не приходило, что сверкающие дополнения были исключительной заслугой Джоанны. Поскольку коллекции кутюрье носили имя дизайнера, усилия его ассистентов, как правило, оставались невознагражденными.

Джоанне удалось в конце концов убедить Бертье попробовать ее модель шелкового костюма для вечерних приемов в каком-нибудь другом цвете, кроме черного и серого. Хотя он наотрез отказался от цвета аметиста, самого любимого ею, взрыв аплодисментов, которым зрители наградили костюм рубинового цвета, наполнил ее сердце гордостью.

- Повернись ко мне, крошка! - наперебой кричали мужчины-фотографы и одобрительно свистели, когда манекенщица охотно поворачивалась то в одну, то в другую сторону.

Известные с прошлого сезона модели в стиле пончо нашли свое место и в этой коллекции, только теперь уже с огромными шалями, перекинутыми через плечо, концы которых свободно свисали до пола. Одни шали были с бахромой, многие были предложены в плавно меняющейся гамме цветов, от неопределенного розовато-лилового через густой цвет вереска до насыщенного королевского пурпура, который, по мнению Джоанны, никак не смотрелся в костюме.

С каждым номером аплодисменты становились все более восторженными. А вот вскочили со своих мест редакторы «Вог» и «Базар», чтобы стоя поприветствовать еще одно достижение Джоанны - роскошный вечерний наряд из бархата, решенный в цвете стручкового красного перца, который добавил успеха всей коллекции.

К тому времени, когда демонстрация традиционно завершалась показом свадебного платья из белого атласа, усеянного жемчугом, вердикт был вынесен. В сиянии телевизионных юпитеров Бертье присоединился к двенадцати манекенщицам на сцене, а толпа зрителей громко скандировала: «Браво!»

В считанные секунды на его небритых щеках запечатлелись следы губной помады восторженных поклонниц. Он с блеском вернул себе принадлежащее ему по праву место в высшем эшелоне законодателей моды, он был, по общему признанию, гений.

- Ну что ж, - Милдред повысила голос, чтобы перекрыть шум дружных аплодисментов, - это уже вдохновляет. Теперь, полагаю, самое время привлечь Бертье к сотрудничеству с нашей фирмой.

- Похоже, шоу имело успех, - согласился Редклифф. Он выбрался из толпы и присоединился к обеим женщинам.

- Я говорила вам, что этот человек для «Сэвидж» просто находка, - ответила Памела. У нее было то блаженное выражение, которое в представлении Редклиффа обычно ассоциировалось с лицами на картинах религиозного содержания.

Ни он, ни Милдред не обмолвились и словом о ранее постигшем Бертье провале. После сегодняшнего триумфа в этом не было необходимости.

- Поговорить с этим малым о делах сегодня невозможно, - вынес заключение Редклифф, оглядев толпу из женщин, окружившую дизайнера.

- Завтра успеется, - согласилась Милдред. Она вдруг почувствовала сильную усталость, в которой ни за что не призналась бы своим спутникам. Потому что начиная с той истории, когда ее подвело сердце во время спиритического сеанса, Редклифф оберегал ее словно сторожевой пес, и пожалуйся она только на легкое недомогание, как он тут же упечет ее в больницу.

- Собираешься пойти на прием? - поинтересовался Редклифф у Памелы.

- Если ты не против, милый, я бы хотела остаться и составить расписание моих примерок с Вивьен.

- Прямо сейчас? - Судя по выражению его лица, он был чертовски против. Он-то рассчитывал вкусить с нею блаженство в самом влекущем к наслаждениям месте - в мраморной ванне.

- Знаешь, как говорится, никогда не откладывай на завтра то, что можешь сделать сегодня. - Улыбающаяся Памела напоминала ухоженную изнеженную кошечку.

Она обвила руками его шею и притянула к себе для поцелуя, как бы забыв об окружающих их людях, а тихое стрекотание камер запечатлевало жаркий поцелуй на пленку.

- Долго не задержусь, - шепнула она с нежностью. И, словно обещая чувственные радости, на мгновение прижалась к нему лобком. - В конце концов, мы не можем пропустить прием у Бертье.

Когда ее влажный язычок проник ему в рот, несмотря на его твердо сжатые губы, Редклифф оттаял. Умела она с ним обращаться.

Личный прием, устроенный Бертье по поводу триумфа, состоялся в помещении бывшей католической церкви в первом округе. Вместо алтаря и резных дубовых скамеек там появились три балкона, пять баров, гигантский видеоэкран и три танцплощадки.

В толпе приглашенных перемешались представители высшего общества, художники, манекенщицы. Случайно оказались здесь гонщик - обладатель Большого приза и футбольная звезда. Такая же мешанина царила и в музыке на танцплощадках - от танго и босановы до рок-н-ролла.

Джоанна держалась подальше от толпы, стоя возле одной из высоченных готических колонн, на которые опирался сводчатый золотой потолок, расписанный толстощекими херувимами. Она пила шампанское и наблюдала за человеческой суетой вокруг себя, когда рядом с ней вдруг оказался Бертье.

- Ты готова уйти, мое маленькое сокровище?

Она удивленно посмотрела на него.

- Так скоро? Тебе не хочется повеселиться?

- Именно это я и хочу тебе предложить. - Он отобрал у нее бокал и поставил его на поднос проходившего мимо официанта. Обхватив руками за плечи, он повел ее через плотную толпу веселящихся вовсю гостей, то и дело останавливаясь, чтобы услышать пышные дифирамбы в свой адрес.

В тесном салоне его лимузина витало ожидание. Одной рукой он взялся за руль, а другой изловчился и скользнул под край ее платья. Редкая женщина с таким цветом волос, как у нее, осмелилась бы надеть розовое платье столь пронзительного оттенка, но Джоанна доверилась своему безошибочному чувству стиля и теперь напоминала горящую свечу с перламутровым отливом.

- Хороший был денек, не правда ли?

Ласковое прикосновение к ее ноге подействовало на Джоанну расслабляюще.

- Чудесный день, - едва слышно выдохнула она.

- А впереди у нас ночь, которая будет еще чудесней. - Пальцы его сжались, впившись ей в ляжку, и Джоанна подумала, что синяка не избежать. Не в первый раз за прошедшие недели их близости он оставлял на ней следы своей страсти. И, судя по тону его внезапно охрипшего голоса, не в последний.

Он снова положил обе руки на руль, продолжая вести машину.

- Я получил хорошие новости сегодня вечером, - после паузы сообщил Поль. - От леди Сторм.

Джоанна видела, как он разговаривал с владелицей британского филиала фирмы «Сэвидж». Сопровождал Памелу незнакомый ей высокий красивый мужчина, чья голова буквально возвышалась над толпой гостей.

- Она купила твою коллекцию целиком, - предположила Джоанна.

- Лучше! Наконец-то открылись глаза у Милдред Сэвидж.

Джоанна вспомнила тот телефонный разговор, во время которого она впервые вошла в кабинет Бертье, чтобы показать ему свои рисунки. Тот разговор аннулировал предполагаемое сотрудничество модельера с фирмой «Сэвидж».

- Ты хочешь сказать?…

- Что скоро в каждом универмаге, принадлежащем фирме «Сэвидж» в Америке, появится коллекция Поля Бертье, - объявил он, но в голосе его не было и намека на чувство удовлетворения. - И, конечно, в Лондоне.

- Замечательно! Я так рада за тебя! - Джоанна ждала, что он скажет сейчас какие-то слова и о ее заслугах в создании новой коллекции, имевшей столь бурный успех. Вместо этого он произнес:

- Видимо, на этот раз старуха смогла оценить мою гениальность.

Джоанна напомнила себе, что не будь он столь самолюбив, то не стал бы тем человеком, в которого она влюбилась. Поэтому она постаралась не обидеться на столь явное пренебрежение к ее заслугам. Она понимала, что он не может отдать ей должное публично. Но как было бы приятно услышать от него хоть слово одобрения вот так, с глазу на глаз, убедиться, что он верит в ее талант.

Всегда стремившаяся видеть во всем только светлые стороны, Джоанна тут же подумала, что в скором времени богатейшие женщины мира будут носить созданные им модели платьев, и напомнила себе, как же ей повезло. Она в Париже, в самом романтическом городе на земле, и скоро окажется в объятиях мужчины, который годами грезился ей в самых тайных ее видениях. Не будет она портить себе настроение в такой момент, требуя от Бертье большего, чем он может ей дать.

Когда они миновали величественный Дом Инвалидов, последнее место упокоения Наполеона, Джоанна поняла, что он везет ее к себе домой. Такое случилось впервые. Сердце ее возликовало: возможно, это знак важных перемен в их отношениях.

- Добро пожаловать в мою скромную обитель, - сказал Поль.

Они вступили в его особняк. Совсем не похожий на его салон, решенный в авангардистском духе, где, как Джоанна была уверена, она никогда бы не почувствовала себя уютно, проработай там хоть сто лет. Парижскую резиденцию Бертье она нашла очаровательной. Весь декор был выдержан в цветах Франции XVIII столетия: солнечные оттенки золотого, пламенеющий красный и шоколадно-коричневый. Стены были искусно отделаны лакированными панелями под мрамор. Специальные маленькие столики выставляли напоказ фотографии дизайнера с Жаклин Кеннеди, Фрэнком Синатрой, с принцессой Грейс, свидетельствующие о высоком стиле жизни Бертье.

Пока он вел Джоанну вверх по лестнице в спальню, она успела рассмотреть висящие на стенах картины. Хотя и не большой знаток живописи, она узнала «Женщину-жирафа» Сальвадора Дали, «Цыганку» Моне, рисунок Пикассо.

Когда они вошли в спальную комнату, в окно светила полная луна, белая и невероятно огромная, словно наклеенная на полночное черное небо.

Джоанна протянула руки к любимому, готовая принять его поцелуй. Но он отвернулся, чтобы зажечь дрова в камине, приготовленные заранее невидимой прислугой.

- Снимай одежду, - бросил он ей отрывисто.

Такое отнюдь не романтическое начало было для нее неожиданным, особенно в эту ночь, когда ей хотелось совсем другого. Но Джоанна повиновалась. К тому времени, когда она освободилась от последнего лоскута из шелка и кружев, пылкость его мрачного взора, которым он обычно пронизывал ее до самых глубин, несколько поуменьшилась. Выражение лица оставалось таким же загадочным, но в глазах не было теплоты.

Она продолжала стоять опустив руки. Отблески огня в камине освещали ее обнаженное тело, и ей становилось все больше не по себе. Темные глаза Бертье продолжали удерживать ее напряженный взгляд одной только силой своего не такого уж большого желания, пока он снимал с себя одежду.

Когда он обнял ее и повел к постели, сердце Джоанны ожило. Сейчас придут и нежность, и любовь, которых она жаждала.

Бертье уложил ее на тонкие простыни. Но вместо долгожданного поцелуя внезапно впился зубами в мочку ее уха.

- Что ты делаешь?! - воскликнула она, потрясенная, и дотронулась до прокушенной мочки. Увидев на ногте каплю крови, Джоанна вздрогнула.

Он снова завладел ее взглядом и, взяв в рот ее палец, слизнул капельку крови. В его глазах таилась непонятная угроза, которая пугала ее.

- Как что? Занимаюсь с тобой любовью. А ты что подумала?

- Я не хочу так.

Тень облака, скользнув, закрыла призрачный свет луны. Другая шевельнулась возле сердца. В мочке уха пульсировала боль. Джоанне вдруг стало холодно.

Она попыталась отвернуться, но пальцы Поля крепко ухватили ее за подбородок и повернули ее лицо к себе.

- Ну что ты, конечно, хочешь, - сказал он. - Ты безумно хочешь, чтобы я вошел в тебя, овладел тобою.

- Пожалуйста, Поль, позволь мне уйти.

- Ты прекрасно знаешь, что хочешь вовсе не этого.

Она попыталась выскользнуть из его рук, но он сжал ее еще крепче. Глаза его угрожающе поблескивали, в какой-то момент Джоанна подумала, что он собирается ударить ее. Напуганная, но не желая показать, что боится, она вжалась спиной в постель и замерла.

Очевидно, он ошибочно принял ее молчание за согласие и улыбнулся жестокой незнакомой улыбкой.

- Я обещал тебе ночь, которую ты запомнишь навсегда.

Прежде чем Джоанна сообразила, что скрывается за его словами, Бертье зажал запястья ее рук у нее над головой и укусом вампира впился в ее пересохший рот, заглушив испуганный крик своими губами.

Она попыталась бороться, но силы были неравными.

И вдруг страшный удар по лицу наотмашь обрушился на нее внезапно, как выстрел.

Он взял ее с дикой, безжалостной, звериной жестокостью. Когда она обреченно подумала, что более не вынесет ужасной боли, он вдруг закончил, страсть его истощилась.