Возможно, дама и эксцентричная, подумала о ней Джоанна, но явно не дура.

- Мадам справедливо заметила, что черный цвет делает фигуру более стройной, - уклонилась она от прямого ответа.

- Значит, я не буду выглядеть толстой?

Джоанне не хотелось настраивать против себя Вивьен. Тех, кто осмеливался подвергать сомнению слова директора салона, рассчитывали в первую очередь во время летнего сокращения штата сотрудников. Причем без рекомендаций.

На шее у нее болтался выбившийся из пучка локон. Чтобы выиграть время, она неторопливо принялась заправлять его в прическу.

- Вы действительно не толстая, миссис Уилсон.

И это была правда. В определенном смысле. Если бы Джоанна могла быть честной до конца, то она высказала бы свое соображение о том, что Бертье не тот модельер, который нужен этой женщине не первой молодости.

Бертье исходил из того, что все женщины делятся на две категории - малорослых лошадок для игры в поло, то есть кругленьких коротышек, и породистых - высоких и стройных. Он гордился тем, что создает модели одежды для породистых. Если оценивать миссис Уилсон с точки зрения Бертье, подумала Джоанна, то он, вероятно, определил бы ее высокую крепкую фигуру как лошадь-тяжеловоз.

- Я всегда отличалась крупнокостностью, - как бы прочитав ее мысли, сказала Холли. - И все равно я думаю, что это платье меня толстит.

Врожденная честность боролась в Джоанне со здравым смыслом. И хотя она тряслась от страха, честность победила.

- Пожалуй, - произнесла она, избегая тяжелого, колючего взгляда Вивьен, - если мы используем более мягкую ткань вместо атласа, ну хотя бы матовое джерси… и скроим вот так… - Она заложила ткань по-другому, и сразу исчезли коротковатая талия и широкие бедра, зато выделилась четкая линия высокой груди.

Глаза Холли засветились одобрением.

- Именно то, что требовалось. - Она повернулась к директрисе. - Месье Бертье согласится внести изменения?

- Конечно. - Тон Вивьен был холодноватым, но по-прежнему услужливым. - Это ваше право, мадам, вносить любые угодные вам изменения.

- В таком случае мадам угодно. - Уладив это дело, Холли взглянула на свои ручные часы, усыпанные бриллиантами. - Мадам также умирает от голода.

- Мы сделаем перерыв, - уловив намек, прожурчала Вивьен. - Сочту за удовольствие принести вам ланч, мадам Уилсон.

- Не обижайтесь, Вивьен, - сказала Холли, - но я бы предпочла что-нибудь посущественней, чем ваша кроличья еда. - Она посмотрела на склонившуюся у ее ног Джоанну. - А вы как?

- Я?

От удивления Джоанна выронила коробочку с булавками, и те рассыпались по серому ворсу коврового покрытия. Вивьен мгновенно опустилась на колени и бросила три пригоршни булавок через плечо. Джоанна уже успела привыкнуть к царящим в мире моды предрассудкам. Сделаете наметку зелеными нитками - и считайте, что загубили сезон. Откажетесь бросить через плечо рассыпанные булавки - и вам обеспечен конфликт. Легендарная модистка Лили Даш устраивала показы своих моделей только по тринадцатым числам или отказывалась устраивать вообще. Коко Шанель дожидалась, пока администратор Антонио Кастильо составит расписание его выставок, а затем составляла собственное, назначая свои показы на те же дни. Ходили слухи, что обозленный модельер в отместку даже прибег к колдовству с использованием куклы, изображающей Коко, и булавок. О Бертье было известно, что он перед показом своих моделей не бреется.

- Я не привыкла есть в одиночестве, Джоанна, - заявила Холли. - Вас ведь зовут Джоанна?

- Да, миссис Уилсон, - ответила девушка, ползая по полу и собирая рассыпанные булавки.

- Ну тогда, - продолжала Холли категоричным тоном женщины, которая привыкла к тому, что все ей повинуются, - раз уж я ненавижу есть в одиночестве, а вам все равно надо поесть, почему бы вам не позволить мне оплатить ваш ланч?

Джоанна почти физически ощущала раздражение, исходящее от застывшей фигуры Вивьен.

- Благодарю вас, миссис Уилсон, но боюсь…

- Если вас беспокоит мнение вашего босса, то я уверена, что месье Бертье не стал бы возражать. - Холли бросила многозначительный взгляд на Вивьен. - Если принять во внимание ту сумму, которую я кинула в его сундуки на этой неделе.

Ледяная особа сигнал приняла - он прозвучал громко и отчетливо.

- Джоанна, почему бы тебе не пойти с мадам на ланч? - предложила она, будто именно ей эта идея только что пришла в голову. - У месье Бертье открытый счет у «Максима». Если, конечно, мадам одобряет русскую кухню. - С последней фразой она обратилась к Холли.

- Пусть будет «Максим», - грубовато согласилась та.

Через десять минут Джоанна уже восседала в кресле в банкетном зале знаменитого ресторана. Франко-русский ресторан, расположенный над магазином, где продавали икру, издавна был любимым местом клиентов кутюрье, когда им нужно было убить время между двумя примерками.

Там же, наискосок от них, сидела восхитительная Твигги в алом брючном костюме под цвет губной помады и увлеченно беседовала с Ив Сен-Лораном. Неподалеку пресс-атташе фирмы «Карден» изо всех сил пытался очаровать закупщицу магазина «Сакс», что на Пятой авеню. Знаменитая своим прямолинейно-деловым, без поблажек подходом к профессиональным вопросам, дама, представитель «Сакса», до этого ушла с показа моделей салона Бертье, не дождавшись его окончания.

- Ты американка, угадала? - спросила Холли, накладывая на теплый блин белужью икру.

- Да, мэм.

- Тогда чем ты, черт возьми, занимаешься в Париже? Втыкаешь булавки, подгоняя безумно дорогие платья на женщин, у которых больше денег, чем здравого смысла?

Не зная, как реагировать на вторую часть вопроса, Джоанна ограничилась рассказом о цели своего приезда в Париж.

- Сколько себя помню, я всегда хотела стать модельером. У моей матери какое-то время было собственное дело, связанное с пошивом одежды, но потом она осталась без мужа… Отец ушел от нее еще до нашего с братом рождения, мы с ним близнецы… Забота о двух детях отнимала у нее слишком много времени и не позволила ей заниматься дизайном, поэтому она ограничилась тем, что брала в переделку одежду из универсальных магазинов и от владельцев прачечных. - Она нахмурилась, машинально играя с ножом. - Из-за этого я постоянно испытывала чувство вины перед нею.

- О, я уверена, у твоей матери и в мыслях не было, что она приносит себя в жертву! - живо откликнулась Холли и сделала жест рукой, как бы снимая с Джоанны бремя вины. Ее полная рука была обременена очень крупными бриллиантами.

- Вот и она всегда так отвечала, если я заводила разговор на эту тему, - подтвердила ее слова Джоанна. - Между прочим, это она меня научила всему, что я знаю о пошиве одежды. Я была еще совсем маленькой, но уже придумывала фасоны и шила платья для своих кукол. А потом настолько наловчилась, что стала обшивать и маму.

- Счастливая леди! - заметила Холли. - А как она относится к твоей работе у Бертье?

- Она умерла раньше, чем я приехала в Париж.

- Извини.

- Она долго болела. В каком-то смысле смерть стала для нее избавлением от ужасных физических страданий. А я не закончила институт, но проработала несколько лет в Вашингтоне на Пятой авеню. - Джоанна вкратце описала свою работу в фирме по дизайну одежды.

- Бьюсь об заклад, что ты приехала во Францию совсем не для того, чтобы стать закройщицей, - бросила Холли, поливая черную икру сметаной.

Джоанна пожала плечами, не желая выдать свое нетерпение. Мать не раз предупреждала ее: не торопи судьбу! Ей было свойственно вечно спешить.

- Всю жизнь я стремилась к тому, чтобы найти свое место в дизайне одежды. А Париж - это дизайн. И Бертье в этом мире самый лучший.

Когда она еще училась в средней школе, она развесила возле кровати на стене фотографии Бертье, вырезанные из журналов мод. Она поклонялась ему, словно идолу, как другие девушки поклоняются рок-звездам. И хотя время тех фотографий ушло в прошлое, она по-прежнему хранила в душе тайную любовь к модельеру.

-  Был самым лучшим, - поправила ее Холли. - Но в этом сезоне его барахло навоняло до небес. Если говорить честно, то я бы скорее облепила себя грязью, чем появилась на людях в одном из платьев этого мужлана.

В глубине души Джоанна и сама была ошеломлена тем новым направлением в стиле, который выбрал ее кумир. Это обстоятельство помешало ей сказать хоть слово в защиту его последней коллекции.

- Зачем же тогда покупать то, что не нравится, да еще в таких количествах?

- Покупаю не я, а мой муж, который очень скоро станет бывшим, - уточнила Холли. - А поскольку твой босс самый дорогой из всех модельеров, выбор определился сам собой. Даже после провала его показа на прошлой неделе.

Джоанна поняла только одно - Холли Уилсон приехала в Париж за туалетами, на которые ей было в высшей степени наплевать. Клиентуру элитного законодателя моды традиционно составляли люди богатые, связанные между собой солидными денежными узами, протянувшимися через континенты, однако значительную часть завсегдатаев салона Бертье составляли любовницы денежных мешков и их сердитые жены в отставке.

Американские женщины имели дурную репутацию - они копировали модели во время показа. Всегда славившиеся своей бережливостью француженки покупали выкройки. Полную стоимость платили только японцы да державшиеся в тени жены южноамериканских наркобаронов и арабские невесты. Фактически от банкротства Дом моделей Бертье спас один заказ в связи с недавно состоявшейся свадьбой в Саудовской Аравии.

- Разумеется, весь этот гардероб я отдам в благотворительный комитет, как только вернусь в Майами. У меня на сердце легче становится, как подумаю, что мой лживый слизняк закупает модный гардероб для какой-нибудь голливудской старушенции. - Холли зло усмехнулась. - Хотя, знаешь, то, что ты проделала с тем вечерним платьем, совсем преобразило его. Пожалуй, только это платье я и оставлю себе. - Она задумчиво пожевала. - А если его выполнить в красном цвете, как ты считаешь?

Джоанна, обожавшая яркие основные цвета, улыбнулась.

- В красном оно будет смотреться изумительно! Коко Шанель говорит, что именно красный цвет, а не синий больше всего идет голубоглазым.

Холли кивнула, не скрывая удовольствия.

- Значит, красное.

Она явно не торопилась покидать ресторан. Наконец после третьей чашки кофе Джоанна, у которой нервы натянулись до предела, напомнила клиентке о дневной примерке.

- Но сначала я хочу увидеть твои рисунки, - заявила Холли.

- Мои рисунки?

- Разве у тебя нет собственных наработок?

- Конечно, есть. Только…

Честолюбие Джоанны вступило в борьбу с чувством осторожности. С одной стороны, она знала, что Вивьен ждет не дождется их возвращения. С другой - ей безумно хотелось услышать чье-нибудь, ну хоть чье-нибудь мнение о своей работе.

Папку с набросками она передала Вивьен в надежде, что они попадут в руки Бертье. Неделями она ждала хоть одного слова ободрения от мастера. Не дождалась. Не склонная к отчаянию, она приступила к новой серии рисунков.

Уступив просьбе новой подруги, Джоанна повела Холли в свою квартиру. Она находилась двумя этажами выше над булочной в доме, гордость которого составляли хоть и привычные для Парижа, но бесподобного изящества чугунные решетки, слуховые окна, крыша мансарды и красные глиняные трубы. Джоанна получила эту квартиру в субаренду от ассистента помощника редактора «Ле Тан Модерн», который взял положенный ему раз в семь лет годовой отпуск и уехал в Грецию писать роман.

В первые дни, переехав туда, она подолгу простаивала у окна спальни и, очарованная, не могла налюбоваться оградой Люксембургского сада на противоположной стороне улицы. Она считала, что эта панорама с лихвой компенсирует своенравность старомодного лифта, который заставлял жителей дома полагаться на собственные ноги чаще, чем им этого хотелось бы.

Вот и теперь Джоанне оставалось только проклясть собственное невезение, когда непредсказуемый лифт отказался тронуться с места. Но Холли проявила неординарные спортивные данные, хотя к тому моменту, когда они добрались до дверей квартиры, едва дышала.

- Ах! - воскликнула она, войдя в комнату и оглядевшись. - Да здесь просто великолепно!

- Я была так счастлива, когда нашла эту квартиру. - Осмотрев помещение как бы глазами своей спутницы - человека старше ее по возрасту, Джоанна увидела прежде всего не те следы, которые оставило на нем время, а его очарование.

Возле окна, выходящего в сад, стояло обитое ситчиком кресло, заваленное лоскутами ярких тканей. На столе рядом с ним возвышалась большая коробка карандашей всех цветов радуги и лежала папка. Швейцарские карандаши, те самые, которым отдавал предпочтение Пикассо, были расточительным подарком матери ей на день рождения. Через месяц Маргарет Лейк умерла. Но желание ее исполнилось - карандаши остались овеществленной памятью о ней, и Джоанна, приступая к работе над эскизами, мысленно всегда была с нею.