Лаура даже не осознавала, что задерживает дыхание, пока от облегчения и слабости не присела на землю около него. Его сердце билось под ее рукой сильно и уверенно. Он был жив.

Но как он сюда добрался? Лаура с тревогой оглядела подлесок. Не было видно ни признаков лошади, ни следов перестрелки. Он стал жертвой чьего-то подлого обмана? Возможно, попытки похищения или нападения разбойника? Такие преступления были почти неслыханными в сонной маленькой деревушке Арден и ее окрестностях, но, с другой стороны, и такие красивые незнакомцы в элегантной одежде тоже были здесь большой редкостью. Лаура порылась в карманах его дорожного пальто. Его кошелек был не тронут, как и тайна его появления.

Как будто он с неба свалился.

Она осела на пятки, ее глаза расширились.

Невозможно было отрицать, что у него лицо ангела. Не пухлого розового херувима, которых Лотти так любила рисовать в своем учебнике, а высокого серафима, который с пылающим мечом охраняет врата рая. Его лицо было чисто по мужски красивым: выразительные брови и суровая челюсть. Его выдающиеся скулы придавали лицу слабый славянский оттенок, но намек на ямочку на правой щеке рассеивал любые подозрения, что он может быть чересчур серьезен.

Лаура наклонила голову и критически оглядела его. Несмотря на еле заметный золотистый пушок на тыльных сторонах ладоней, основная часть его светлых и волнистых волос вроде бы росла у него на голове, а не в ушах или носу. Она наклонилась к нему и осторожно принюхалась. Аромат мыла для мужчин — свежий и дорогой — исходил от его кожи. Она закрыла глаза и глубоко вздохнула. Даже грубый запах его пота был странно притягателен.

Она открыла глаза и обнаружила, что ее лицо находится на одном уровне с его носом. Едва заметная горбинка портила его орлиный профиль, придавая его лицу обаятельное очарование.

Лаура осела на пятки и покачала головой собственным причудам. Она такая же глупая, как и Лотти. На какое-то мгновение она позволила себе развлечься смехотворным предположением, что он может быть ответом на ее молитвы. Но нельзя найти мужчину в лесу и просто оставить его себе. Так не делается. Она задумчиво вздохнула, разглядывая безупречный покрой его брюк из оленьей кожи и соблазнительные локоны волос, лежащие на накрахмаленном воротнике. Особенно такого мужчину, как он. По такому мужчине точно будут горевать те, кто имел несчастье его потерять.

Ее взгляд метнулся к его рукам. На руке не было обручального кольца, которое могло бы указывать на то, что его ждет дома обеспокоенная жена. Не было дорогого кольца с печаткой, которое могло бы подсказать его личность. Сама того не осознавая, она потянулась к его длинным и узким пальцам, но потом отдернула руку.

Ему гораздо больше нужна мягкая постель и горячая припарка для головы, чем ее причитания над его телом. Ей не хотелось объяснять местным властям, что он умирал, пока она тратила драгоценные секунды, восхищаясь формой его красивых, ровных и твердых губ.

Лаура начала подниматься на ноги, но потом заколебалась. Она и так уже слишком долго тянула. Ему не может повредить, если она только одним глазком взглянет на его зубы. Именно это говорила она себе, снова наклоняясь к нему.

По его благородным чертам лица струились лучи солнца, и он был похож на принца, который ждал тысячу лет, пока кто-нибудь не придет и не пробудит его от заколдованного сна. Просвеченные солнцем золотистые пылинки кружились вокруг них обоих, словно сверкающий волшебный ореол.

Позже она могла бы поклясться, что, должно быть, попала под колдовские чары леса, поскольку это было единственное объяснение тому, к чему привел ее шокирующий импульс — ее, Лауру Фарли, дочь набожного приходского священника, которая никогда не позволяла никому из кандидатов в мужья даже держать ее за руку — она склонилась и коснулась губами его губ.

Они были на вкус еще лучше, чем на вид, и она ощутила их заманчивую силу и мягкость. Ее дыхание, смешиваясь с его, перешло в головокружительный вдох. Поскольку она никогда раньше не целовалась с мужчиной, ей потребовались несколько ошеломленных секунд, чтобы понять, что он тоже целует ее. Даже от небольшого усилия, его губы раскрылись под ее губами. Когда кончик его языка прошелся по ее нижней губе, резкая дрожь прошла через Лауру, предупреждая, что она, наконец, нашла опасность, которую искала всю свою жизнь.

Его хриплый стон потряс ее до глубины души. Она медленно подняла голову и испытала еще большее потрясение, когда поняла, что он стонет не от боли, а от удовольствия.

— Кто?… — прошептал он, глядя на нее затуманенными янтарными глазами.

Лаура не была так обижена даже тогда, когда приходила в себя от фантазии, в которой она прогуливалась по улицам Ардена в одних чулках и воскресной шляпке.

Она рывком отодвинулась от него, и слова полились из нее возбужденным потоком.

— Меня зовут Лаура Фарли, сэр, и я могу вас заверить, что, независимо от произошедшего, я не имею привычки целовать незнакомцев. — Она убрала волосы с пылающих щек. — Вы, должно быть, думаете, что я совершенная бесстыдница. Сама не понимаю, что на меня нашло, и почему я повела себя в такой возмутительной манере, но могу вас заверить, этого никогда больше не повторится.

Но прежде, чем она смогла вскочить на ноги, он схватил ее за руку.

— Кто? — повторил он свой вопрос, его голос перешел в отчаянный отрывистый хрип. Его глаза сузились, пытаясь сфокусироваться на ее лице. — Кто? Кто… я?

Без сомнения, его глаза выражали мольбу. А пальцы вцепились ей в руку, требуя ответа, который она не могла дать.

Даже зная, что собирается совершить самый ужасный грех в своей жизни, Лаура не смогла удержаться от нежной улыбки, которая разлилась по ее лицу.

— Ты — мой.

Глава 3

Иногда мне кажется, что ты совсем незнакомый для меня человек…

За все эти годы Лаура развлекала себя не одной фантазией о том, как ее суженный приезжает в Арден Менор, чтобы просить ее руки. Иногда он приезжал на сверкающем черном коне с белой звездой во лбу; а иногда появлялся из красивой кареты с древним гербом известной и благородной семьи. Но ни разу она не представляла себе его появление лицом вниз на спине осла, которого вел раздраженный кокни (кокни — слэнг, на котором говорили низшие слои общества в Лондоне, а также те, кто говорит на этом слэнге — прим. переводчика), которого она оторвала от стада и который теперь сыпал ругательствами так, что уши у нее просто горели. К счастью, даже после почти сорока лет жизни в этой стране, последние двадцать из которых он служил доверенным мастером-на-все-руки у леди Элеоноры, акцент у Довера все еще оставался настолько сильным, что Лаура почти ничего не разбирала из его ругани.

Когда осел дотащился до двора, на встречу своему мужу из кухни выбежала Куки, но тут же остановилась, теребя в руках передник.

— Святые небеса! Что же случилось с этим бедным парнем?

— Как же, бедный он! — фыркнул Довер. — Наверняка, он преступник, сбежавший от Лондонской виселицы. Он зарежет нас в наших постелях в первую же ночь.

— Он не беглый преступник, — в десятый раз попыталась объяснить Лаура. — Он джентльмен.

Довер глубокомысленно кивнул.

— Знал я однажды такого джентльмена, его звали Гарри. Все были очарованы его прекрасными манерами да сладкими речами — до тех пор, пока не просыпались с рваными ноздрями (в Англии 18 века одним из наказаний и клеймений преступников было рвать ноздри — прим. переводчика) и без кошельков.

Вся в сомнениях, Куки схватила незнакомца за просвеченные солнцем волосы и покрутила его голову из стороны в сторону.

— Мне кажется, у него вполне честный вид. Как у джентльмена.

Незнакомец застонал, без сомнения протестуя против проявленного к нему неуважения. Лаура осторожно вытащила его волосы из руки Куки и пригладила их к воротнику.

— Если мы сейчас не внесем его в дом и не приложим что-нибудь к этой шишке у него на голове, я сомневаюсь, что он проживет достаточно долго, чтобы рвать кому-либо ноздри.

Она и сама уже была готова застонать, когда из амбара выбежали Лотти и Джордж, а за ними по пятам последовала стайка котят. Она надеялась подготовить их к новоприбывшему, до того, как они смогут обрушить на нее град вопросов.

— Кто это?

— Как его зовут?

— Он упал с лошади?

— Он свалился с дерева?

— На него напали грабители?

— Он потерял сознание?

— Он умер? — спросила Лотти, осторожно тыкая его в бедро, обтянутое оленьей кожей.

— С той стороны это не выяснить, — заметил Джордж, трогая красивый кашемир дорожного пальто незнакомца.

— Он джентльмен, — объявила Куки с немалой толикой гордости.

Довер покачал головой.

— А может, он беглый преступник. Пришел, чтобы убить нас в наших постелях, едва мы успеем закрыть глаза.

Голубые глаза Лотти засияли.

— Ты говоришь, убийца? Как это здорово!

Лаура сжала зубы, задаваясь вопросом, чему надеялся научить ее Господь, дав в наказание эту семейку сумасшедших.

— Он не беглый преступник и не убийца. Он просто путешественник, которому не повезло и который нуждается в капле христианского милосердия. — Она вытащила из руки Джорджа край камзола незнакомца и повысила голос. — И я скажу тебе, что мы будем делать. Мы проявим к нему милосердие. И ей-Богу, мы сделаем это прямо сейчас, пока он не успел испустить дух.

Все четверо уставились на нее с открытыми ртами. Даже Довер, который богохульствовал чаще, чем король говорил по-английски, выглядел озадаченным.

Возвращая себе апломб, Лаура чопорно пригладила волосы.

— И я бы очень оценила, если бы ты, Довер, без дальнейших промедлений отнес нашего гостя в дом.

Продолжая ворчать себе под нос о преступниках, сбежавших от виселицы и разорванных в ночи ноздрях, Довер повиновался и взвалил незнакомца на плечо. Несмотря на то, что старик был кривоног, а его лицо было сморщенным и темным, словно ломтик сушеной говядины, его плечи, грудь и руки состояли сплошь из мускулов, заработанных за много лет работы с хартфордширскими овцами, которые были еще более вздорными, чем он сам.

И чем ближе Довер подходил к двери дома, тем более смелым на язык становился.

— Потом не говорите, что я вас не предупреждал, мисси. Помяните мои слова, этот дьявол нас всех уничтожит. Точно говорю.

Вся, что могла сделать Лаура, это плестись следом и молиться, что старик был неправ.


Лунный свет омывал лицо незнакомца.

Лаура сидела в кресле около его постели и думала о том, очнется ли он вообще когда-нибудь. Хотя он, казалось, не страдал, только слабо дернулся, когда Довер свалил его на ситцевые покрывала. С тех пор прошло уже больше семи часов. Она проверила, не сползла ли горячая припарка, которую Куки поставила на огромную шишку на его макушке, а затем коснулась лба, пытаясь определить, нет ли лихорадки. Она уже начинала бояться, что, какой бы ни была его травма, она повредила ему не только память.

Она шокировала домочадцев, настаивая, чтобы его положили в комнате леди Элеоноры. Несмотря на то, что Куки держала ее комнату в чистоте и регулярно меняла постельное белье, ни Лаура, ни дети не смели нарушать ее неприкосновенность с тех пор, как умерла леди Элеонора. Просто слишком много было воспоминаний о последних днях, которые они были вместе с ней, в до сих пор ощущаемом в воздухе апельсиновом аромате — горьком и сладком.

Но ее изящная кровать с балдахином была самой удобной в доме, и Лаура твердо решила, что гостя нужно положить именно на нее.

Она должна была дать ему хотя бы это.

Сперва Куки отказывалась оставить ее с ним наедине, утверждая, что неприлично для незамужней девушки ухаживать за джентльменом в его спальне. И только, когда Лаура разрешила Доверу спать в кресле по другую сторону двери со старинным мушкетом на коленях, Куки смягчилась, хотя и продолжала неодобрительно прищелкивать языком всю дорогу до кухни. Храп старика был слышен даже через закрытую дверь.

Незнакомец лежал, вытянувшись на покрывале, стеганное пуховое одеяло с собственной кровати Лауры накрывало его до талии. И хотя Довер снял с него камзол по просьбе Лауры, именно на ее долю выпало развязывать его шейный платок и расстегивать воротник. С просвеченными солнцем волосами, в беспорядке разметавшимися по подушке, и длинными ресницами, темнее румянца на его щеках, он выглядел больше мальчиком, чем мужчиной. Но золотистая поросль уже начинала предъявлять права на его щеки, предупреждая ее, что невинное выражение его лица всего лишь иллюзия.