Мария Фашсе

Правда по Виргинии

Посвящается моей матери

Самое ужасное то, что, не зная что такое правда, мы отлично знаем что такое ложь.

Чезаре Павезе

I

1

– Слышишь?

Августин остановился на углу Ботанического сада и поудобнее приладил рюкзак. На самом деле это был просто предлог избавиться от моей руки, которую я положила ему на плечо после того, как мы перешли улицу.

– Львы. Слышишь?

– Нет… не слышу. Ты же знаешь, я немного глуховата. – Мой сын это выдумал – рев львов никак не мог доноситься до Ботанического сада.

Наши ботинки увязали в красноватой грязи дороги, и солнце, проглядывая через ветки и листья, усиливало запах дыма. Справа от нас два старика раскладывали шахматную доску на каменном столе.

– Ты поведешь своего друга в зоопарк?

– Может быть, – ответила я, – я еще об этом не думала.

Я снова приобняла его, но он тут же наклонился и принялся гладить белого кота, который лизал туфли женщины, одетой в черное. Это были старые туфли танцовщицы фламенко, которые на других ногах, в сочетании с другой одеждой, могли бы показаться современными. Я бы такие надела.

– А он будет спать в моей кровати?

– Если ты разрешишь.

– А он и папин друг тоже? – спросил Августин, рассматривая каменные плиты.

– Нет, но здесь они, возможно, станут друзьями.

– Он еще будет здесь, когда я вернусь?

– Не думаю.

Яркий утренний свет и кислый запах кошачьей мочи заставляли нас щуриться. Мы перешли улицу, и Августин, сняв рюкзак, взъерошил волосы перед витриной булочной.

– Смотри, микроавтобус уже стоит, – сказал он, когда мы завернули за угол.

В конце квартала уже толпились дети, родители и учителя. Какая-то коротко стриженная девочка в зеленых бриджах помахала моему сыну и смешалась с толпой, где я уже не могла ее различить.

– Лучше давай попрощаемся здесь, – сказал Августин.

– Хорошо.

Мне тоже не нравились эти прощания. Мы спрятались на каком-то крыльце, чтобы я смогла обнять сына, но чтобы этого никто не увидел. Я прижала его к груди и почувствовала, как он носом вдыхает аромат моих волос, а руки застыли на моих щеках.

– Поцелуй меня, – попросила я его.

Он поцеловал меня куда-то между носом и глазами. Я еще раз обняла его, дотянувшись руками до карманов рюкзака, затем посмотрела ему вслед: он шел, потирая щеку, словно хотел стереть след поцелуя, хотя у меня не были накрашены губы.

Коротко стриженная девочка в зеленых бриджах снова отделилась от толпы. Августин снял рюкзак, чтобы поздороваться с ней. Они обменялись парой слов и направились к группе ребят. Перед входом в автобус у детей, одного за другим, проверяли багаж, будто они были на таможне. Родители приникли к окнам, раздавая последние наставления и посылая воздушные поцелуи. В этот момент они напоминали фанатов какой-нибудь рок-группы.

Августин высунул голову из последнего окошка и поискал меня глазами на крыльце. Я водила рукой из стороны в сторону, как «дворники» на машине очищают стекло, пока не потеряла микроавтобус из виду в потоке транспорта.

2

Феминистский манифест. Химический анализ женщины. Еще один анекдот о бен Ладене. Список подписей для ООН. Предупреждение об электронном вирусе. Я удалила все эти письма. Даже не открывая. Затем нашла Сантьяго Айкала среди отправителей.

«Виргиния, приезжаю во вторник четвертого, в двенадцать. Инч-Ала. Целую». Сколько раз я уже это перечитывала? Подписываться сейчас именем Инч-Ала являлось по сути подстрекательством; после многочисленных терактов мусульмане были объявлены врагами народа, но Сантьяго не был подстрекателем, просто он был немного циничным. На следующий день после падения «башен-близнецов» он написал: «Вот она, возможность переехать в Нью-Йорк, сейчас это, должно быть, очень дешево». На самом деле, привлекало внимание это «целую», учитывая то, что раньше он писал: «обнимаю» и «до скорого».

Я всегда писала на прощание «целую» и много раз ему объясняла, что здесь мы всегда так прощаемся. Сантьяго никогда не хотел это принимать. Но это все было в первых письмах, девять лет назад. Я рассказывала ему об Аргентине, как добросовестный сотрудник туристического агентства, опасаясь, что самого факта моего проживания здесь недостаточно, чтобы он прилетел сюда из Боготы. Я говорила о танго, о Палермо, о Сан-Тельмо, о реке, о местах, где он никогда не бывал. Я никогда не посылала ему открыток. Мне хотелось, чтобы он представлял себе Буэнос-Айрес таким, каким его описываю я, или таким, каким ему самому хочется его видеть; фотографии могли ему не понравиться.

В то время еще не было электронной почты. Я по нескольку раз перечитывала вслух свои письма, чтобы убедиться, что они в точности передают все мое душевное волнение. Я всегда писала их небрежным почерком занятой женщины, выкроившей пару минут свободного времени, чтобы накатать несколько строк. Я отмечала в календаре даты отправки писем, чтобы между ними проходило не меньше двух недель. «Привет, красавица!» – отвечал Сантьяго на бумаге небесно-голубого цвета, по размеру гораздо меньшей, чем та, на которой обычно пишут письма, – на листе, вырванном из блокнота. «Я сейчас заканчиваю работу над новым сценарием. Напишу тебе позже, потому что сейчас у меня мало времени». Я подолгу смотрела на этот листок, пока слова не начинали сливаться. Затем я просматривала его на свет, чтобы убедиться, что там нет другого письма, и перечитывала его наоборот, потому что слышала, что если диск проиграть наоборот, то можно услышать сатанистские послания. «Сейчас у меня мало времени». Вертикальные палочки букв впивались мне в мозг, как булавки. Сантьяго не мог бы выразиться более спокойно и непринужденно. Дело в том, что он и был спокойным и непринужденным. Просто у него не было никакой необходимости увидеться со мной.

Эти нежно-голубые бумажки хранили в себе голос Сантьяго. Стоило всего лишь развернуть их, чтобы услышать его. Сейчас, с появлением электронной почты, все стало более хрупким, более нереальным. Даже я сама могла написать себе это письмо. Но его написал он. И он приезжает в Буэнос-Айрес.

Я выключила компьютер и уставилась в открытый шкаф. Любой бы сказал, что у меня полно одежды. Диего все время повторял это. Но мне всегда было сложно что-нибудь подобрать. Все равно что искать маскарадный костюм в магазине маскарадных костюмов: всегда вкрадывается сомнение, что не хватает чего-то такого, что подошло бы в данной ситуации. Как бы мне одеться на встречу с Сантьяго?

Я открыла записную книжку и записала: «Аэропорт». Я сняла с себя джинсы и рубашку Диего, которую я надевала, чтобы проводить Августина в школу, и примерила белую футболку и бежевые шорты. Мне было необходимо купить пару кожаных башмачков – тех, которые спереди похожи на туфли, но без пятки. Немного макияжа – и такой вид, словно я поставила обед готовиться и пошла посмотреть, все ли в порядке. Я была похожа на голливудскую актрису в домашней обстановке. Джуди Фостер или Джулиана Мур, застигнутая папарацци на выходе из супермаркета.

Как на меня посмотрит Сантьяго после того, как я родила Августина? Я рассмотрела свою грудь, потрогала ее. Она стала больше и обвисла. Но дело не только в этом, было еще кое-что. Что-то в глазах и с кожей. Я видела, что это происходит с другими женщинами после родов; они не остаются такими, какими были раньше, они перевоплощаются в другой тип женщин – становятся матерями.

«Неофициальная одежда: бриджи цвета хаки, черный топик и кожаные сандалии». Затем я стерла «кожаные сандалии» и написала «туфли без задников». Решено, я обязательно должна купить эти туфли, от них зависит весь мой наряд. Кроме того, это было именно то, что нужно, чтобы спрятать мои ноги. Мои ноги. Я нашла в своей записной книжке понедельник 3 декабря и записала: «Педикюр».

Далее я добавила «вечер дома», «вечер вне дома», «вечер вне дома-2», оставила немного свободного места, чтобы дополнить эти фразы, и пошла на кухню приготовить себе кофе. У дверей в комнату Августина я остановилась.

Он только что уехал, а я уже по нему скучала. В то же время меня радовало, что его отъезд в лагерь совпал с приездом Сантьяго. Как будто это было запланировано заранее: Сантьяго может жить в моем доме, и при этом я не буду чувствовать на себе укоряющего взгляда сына. Я полагала, что в этой ситуации мне будет проще с мужем, чем с сыном. Но что должно быть проще?

Я изучала комнату как тогда, когда мы с Диего собирались купить эту квартиру. Стены покрашены в желтый – желтый, который приобрел зеленоватый оттенок, отличный от того, который мы брали за образец в лавке художника. Плакаты с футболистами, флажок команды «Ривер», кровать, которая, скорее всего, будет маленькой для Сантьяго, покрывало, привезенное нами из Мексики, слишком яркое для декабря. Удобно ли здесь будет Сантьяго?

Я бы могла принести сюда несколько своих книг, только надо убрать футбольные трофеи и коллекцию игрушек «Робин Гуд». Понравятся ли ему «Сандокан», «Айвенго» или «Последний из могикан»? Я никогда не читала эти книги. Я купила их для сына, чтобы он рассказал мне, про что они, но Августин только рассматривал картинки. Зато он прочитал все истории из «Крошки Лулу» и «Болтушки», эти книги лежали на первой полке. Я подарила их ему как доказательство того, что я тоже когда-то была ребенком, хотя иногда мне и самой с трудом в это верилось. В душе я надеялась, что он мне скажет, что я похожа на Крошку Лулу, как мне всегда говорил это отец, когда я была маленькой. Но Августин не заметил этого сходства, может, я и вправду уже на нее не похожа. Заметит ли это сходство Сантьяго, если прочитает книгу? Может, он уже читал ее? «Крошка Лулу» – это сборник мексиканских сказок, должно быть, она распространена во всей Латинской Америке.

Я легла на кровать и уткнулась лицом в подушку. От яркой расцветки покрывала рябило в глазах. Я вдохнула еле ощутимый запах солнца, земли и кондиционера для белья – это был запах моего сына. Лежа в кровати Августина, я не могла думать о Сантьяго, по крайней мере пока Сантьяго не будет спать в ней.

Я откинула покрывало и обнаружила маленький комочек. Это была одна из кукольных фигурок, которые кладут в упаковки с конфетами «Сугус»; они сделаны из липкой резины, поэтому ко всему прилипают. Августин обычно засыпал с одной фигуркой, прилепленной под носом, другой – в руке и третьей – зажатой между пальцами ног. Он вцеплялся в этих куколок так, словно снова стал младенцем, которому нужна соска. Та что завалялась между простыней и одеялом, была фигуркой синего динозавра, которому не хватало головы и кончика хвоста. Я аккуратно поставила ее на ночной столик рядом с фигурками из сериала «Всемирный», разрисованным блокнотом и обертками от нуги и шоколадок. В одной из оберток еще оставались две дольки шоколадки, и я их съела.

Диего понравилось, что Сантьяго остановится у нас и будет жить в комнате Августина. В тот день, когда я собиралась спросить его об этом, я вдруг поняла, что совершенно не знаю, что он ответит на это и что я буду делать, если он откажет.

– Как фамилия Сантьяго?

– Айала.

В тот момент мы обедали. Я неподвижно сидела за столом, не притрагиваясь ни к бокалу, ни к приборам, потому что боялась, что у меня все вывалится из рук. Диего подлил мне еще вина.

– Говоришь, он колумбиец?

– Да.

– Ты никогда мне о нем не рассказывала… Чем он занимается?

– Кино. Поэтому он и приезжает. Его пригласили на какой-то небольшой фестиваль в Рио, и он по пути заедет в Буэнос-Айрес. Он здесь никогда не был…

Диего больше ничего не спрашивал. Я подумала, что профессия Сантьяго дает ему определенную характеристику. Но как тогда характеризует Диего его профессия историка? В чем это выражается? Единственным проявлением были книги по истории в нашей библиотеке и возможность уточнить у него какую-нибудь дату, исторический факт, места сражений или детали и ход военных событий. Он был добрый и общительный, не знаю, присущи ли эти качества всем историкам, но это мне особенно нравилось в моем муже. Он умел вести разговор, интересовался другими людьми. Меня же, напротив, люди обычно сердили, раздражали или утомляли; в основном я говорила из страха, что все заметят, что я молчу. Я вела разговор, как рыбак-новичок аккуратно натягивает леску на удочке. Любопытно, но все находили меня милой и обаятельной. И Сантьяго тоже. Но он был не как все остальные, с ним никогда не было проблем в общении.

Ответ на электронное письмо Сантьяго наглядно демонстрировал мою общительность; это был единственный ответ, который я не перечитала перед тем, как отправить, – такую возможность предоставляет электронная почта. «Если хочешь, можешь остановиться у меня дома. Мой сын уезжает в лагерь, и его комната свободна», – написала я. Нажала «Отправить», и было слишком поздно что-то менять.