И, черт возьми, могло ли это его не завести! Она была Золушкой – мечтой любого ковбоя. Он даже не подозревал, что такие существуют. Но вот она, сидит перед ним...

– Ну что, оценил? – спросила его попутчица. – Если интересно, я должна была переодеться после самолета. Это моя рабочая одежда. – В уголках ее рта снова заиграла улыбка. – И, как ни удивительно, дорожный костюм.

Шейн перестал разглядывать Дарби и посмотрел ей прямо в глаза. Он заметил, что, пока они разговаривали, щеки девушки слегка порозовели.

– Не любишь летать, да?

– Ага, просто сама не своя от этого. Несмотря на черный юмор, Шейн понял: она очень неловко себя чувствует. Он не знал наверняка, что ее смутило: собственная внешность или его присутствие. Скорее, последнее. Пока они ехали по шоссе навстречу судьбе, Шейн лениво смотрел в окно. Он ненавидел себя за мысль о том, что ему потребуется не просто немного обаяния и сексапильности, чтобы выбраться из этой ловушки.

– Что-то не так? – нехотя спросила она.

Теперь и он понял, каково это, когда на тебя смотрят вот таким взглядом. Шейн не испытывал этого уже давно. Он натянуто улыбнулся.

– Скажем так, не только ты здесь по делу. Она скрестила руки, поглядывая на хрустальную туфельку, лежащую рядом с ней. Действительно, Золушка-ковбойша.

– Моя бабушка перешла в мир иной пару недель назад. Я приехал, чтобы разобраться с наследством.

Ее лицо мгновенно стало печальным.

– Мне очень жаль.

Почему-то колкой она нравилась Шейну куда больше.

– Не стоит, – проговорил он, стараясь придать своему лицу нормальное выражение. – Мы не были близки. А она была не таким уж хорошим человеком.

Девушка почти улыбнулась, хотя и довольно сухо.

– Не то что ее внучек, я полагаю.

– Вот именно. Ее внучек обаятельный и потрясающий. Просто обалденный парень!

– Так что же, у бабушки был второй внучек? Он откинулся на сиденье и сдался под ее натиском.

– Нет, только один.

– А... Забавно. Ничего такого я не заметила.

– Моя улыбка затмила все остальные качества.

– Да-да, что-то точно затмило мне взор. Он рассмеялся.

– Я рад, что встретил тебя, Дарби Ландон с восточного побережья. Я в пути уже семь дней, пятнадцать часов и, – он глянул на часы, —двадцать три минуты.

– А я-то думала, мне досталось с моими тремя днями, шестью часами и, – она посмотрела на свои воображаемые часы, – сорока пятью минутами.

– Не такой плотный график, да?

– Я живу на ранчо, смотрю за лошадями. Мой обычный рабочий день – от восхода солнца и до заката. Все остальное идет само по себе.

– Такой график по мне.

Дарби промолчала, разглядывая его в ответ. Ничуть этого не смущаясь.

– Выводы? – спросил Шейн, когда она закончила. Будь он проклят, если это его не задело. Ему бы сейчас самому ковбойскую шляпу. На колени, а не на голову. Как будто бы случайно Шейн положил ногу на ногу. Его походные ботинки были не в лучшем виде.

– В людях я разбираюсь хуже, чем в лошадях, – ответила она.

– На своем опыте я узнал, что лошади разбираются в людях лучше, чем сами люди разбираются друг в друге.

– Ты ездишь верхом? – спросила она удивленно.

Он мог бы ей рассказать, что все Морганы с детства привыкают к седлу. Правда, к седлу лошадки для игры в поло. Шейн тоже пытался играть в поло, но в отличие от своих предков мало преуспел в этом деле. Гораздо веселее было, когда он провел два сезона на скачках.

– Скажем так, я знаю, с какой стороны подходить к лошади.

– Обе стороны опасны. Весь фокус в том, чтобы определить, с какой стороны в данный момент подходить не стоит.

– Да, это я сразу понял. Это и еще то, что никогда не надо быть под лошадью.

– Эй, да ты быстро учишься.

– Пытаюсь.

– Я думаю, – сказала она почти шепотом. Он улыбнулся.

– Так сколько там детей в клане Ландонов с восточного побережья? Это старшенький или младшенький подвел тебя к этому краю? – Он поднял руку. – Подожди, дай угадаю. Люди старше тебя, вину которых ты можешь взять на себя, обычно являются твоими родителями. Значит, кто-то младше тебя.

– У меня только одна сестра. И ты прав, она моложе меня.

– О, младшая сестра. Можешь больше ничего не говорить.

– Вы так авторитетно это заявляете, мистер Единственный Ребенок.

– Я заявляю это как человек, который в своей жизни встречался и со старшими и с младшими сестрами.

Дарби повела бровью. Естественной, не накрашенной, не выщипанной – уж он-то знал в этом толк. Но ее брови были самыми сексуальными из тех, что он видел.

– Которые жили вместе? – спросила она.

– Конечно нет, – парировал Шейн. – Они жили в разных местах.

Девушка закатила глаза, но он заметил предательское подергивание ее губ.

– Так во что тебя втянула младшая сестра? Она не сразу ответила. Помолчала, выдохнула и проговорила:

– Я должна играть роль личного шофера, спутницы и любвеобильной хозяйки для шведского финансиста. У него какая-то сделка с моим отцом, и я должна себя вести как пай-девочка.

Бтаза Шейна расширились от удивления.

– Звучит, как...

– Как будто с тебя заживо снимают кожу маленькими кусочками.

– Так плохо?

Она едва заметно улыбнулась.

– У всех есть свой ад.

– Так зачем самой в него нити?

– Моей сестре нужно вернуть доступ к трастовому фонду, а она сейчас за границей. Я ее выручаю. – Она подняла руки и опустила их на колени. – Мне не следовало на это соглашаться. Я слишком часто это делала раньше. Но я не могу сказать ей «нет».

Шейн ухмыльнулся.

– Вот, значит, в чем дело.

Дарби посмотрела на него, будто говоря «сам напросился».

Машина притормозила и поехала по длинной полукруглой аллее.

– Похоже, приехали. – Он посмотрел в окно на старинный викторианский особняк, который Авроpa получила после смерти мужа. Шейн раньше думал, что, когда у них наладятся дела, они переедут в более современный дом. Огромный и сверкающий. Но сейчас, глядя на разукрашенные, сияющие белым ставни, башенки и балюстрады, на парадный вход, скрытый кустами азалий, на безукоризненные газоны, на старые дубы, заросли орешника... Он понял, что именно это и есть корпорация «Хрустальная туфелька». И что это подходило его крестной намного лучше, чем стекло и хромированная сталь, из которых сейчас строили дома.

Неожиданное чувство захлестнуло Шейна, удивив его. Он вдруг немедленно захотел увидеть крестных, обнять их, выслушать отповедь по поводу его долгого отсутствия. Быть одурманенным ароматом их духов и безупречными фигурами – по крайней мере, это касается Вивьен – и почувствовать их гостеприимство. Шейн и не думал, что это для него так важно. Но так оно и было, ибо это был его единственный дом на свете.

Дарби шевельнулась, и он снова обратился к ней.

– Тебе не обязательно ехать в «Хрустальную туфельку», – сказал Шейн. – Уверен, ты поразишь этого шведа своей красотой.

Черт, да он же в ногах у нее будет валяться.

– Спасибо за поддержку, хоть и запоздалую. – Она выглянула в окно. – Ты прав, я могу прямо сейчас отсюда уехать. Но что-то мне подсказывает, что этого делать не стоит. Я стала слишком далека от этого мира.

– И?

Дарби повернулась к нему.

– Понимаешь, во мне нет ничего такого, что заставляло бы меня думать, какой дизайнер в моде этой осенью, какой декоратор самый популярный, почему мне понадобится устроитель вечеринок для ужина на шесть персон. На самом деле мне чихать на новый клубный комитет Баффи, на успехи Теда в гольфе и особенно на тот факт, что я неправильно живу, так как мой оттенок волос не соответствует модному на этой неделе. Это же сумасшедший мир для Барби. – Она покачала головой. – Это не про меня.

Шейн тихо засмеялся.

– У меня были времена и потяжелее, когда я пытался искренне общаться с теми людьми, которых интересовали только мои вклады.

– А у тебя есть вклады?

– Тебя это удивляет? – Он усмехнулся. – Спасибо на том. На самом деле последнее, во что я вкладывал деньги, были новые сети для ныряльщиков за жемчугом на острове Пуло. Если учесть, что одним из них был я сам, это нельзя расценивать как жест альтруизма.

– Ты знаешь толк в альтруизме? Шейн пожал плечами.

– Я знаю толк в том, как получить удовольствие от жизни. И если людям вокруг меня тоже хорошо, тем лучше. Я никогда не считал личное счастье следствием большого заработка.

Она криво улыбнулась.

– Значит, ты нечастый гость здесь, в Вашингтоне? Шейн засмеялся.

– Приезжаю сюда, когда отвертеться уже никак нельзя. – Он скрестил руки и тихонько вздохнул. – Сейчас как раз такой случай.

– Я вижу. Вот я могла бы избежать своей участи.

– Тебе что-то перепадет с этого всего? Дарби отрицательно покачала головой.

– Все ради сестры. Она много для меня значит, Я у нее вроде матери, хотя это и плохо у меня получается. Но больше у нее никого нет.

– Ваш отец...

– Бесчувственный ублюдок. – Она передернула плечами. – Все в порядке.

Шейн поднял бровь, едва сдержав улыбку.

– Скажем так, – продолжала она, – мне гораздо ближе те люди, для которых любовь – не разменная монета. А отец счастлив, что я не верчусь вокруг, оценивая каждый его поступок...

– Думаю, что понял, – ~ улыбнулся Шейн. – Твоя сестра живет с тобой или здесь?

– Здесь. – Она помолчала, потом добавила, пожав плечами: – Ей несладко приходится с отцом, но она заключает с ним сделки. Мне нужно поблагодарить сестру за то, что она, по крайней мере, пытается сделать из него настоящего отца.

– А как насчет поиграть в Барби?

– О, – ответила Дарби с нежностью и теплотой. – Она для этого создана. Высший свет Вашингтона для нее дом родной. По-моему, Пеппер воспринимает это как игру.

Шейну показалось, что он заметил легкую дрожь в ее голосе. Он снова улыбнулся. Они оба были изгоями в привилегированном обществе, хотя и по совершенно разным причинам. Его бабка пыталась слепить из него бессердечного и жадного богача, а отец Дарби вместо настоящей женщины с настоящими чувствами хотел видеть ее послушной куклой. Они были действительно похожи друг на друга.

– А я говорю, ты можешь послать их всех подальше и остаться собой.

– Возможно, – ответила она сухо. – Но я решила, что мне пригодится любая помощь.

Впервые за время их долгого разговора он почувствовал ее уязвимое место. Надо было что-то срочно предпринять. Во время поездки она не выказала неприязни. Шейн поднялся и подсел к ней.

Судя по выражению ее лица, девушка удивилась, но промолчала.

– Знаешь, я никогда ни о чем не жалел, – сообщил он ей. – Вот почему я хочу сначала извиниться.

– За что?

– За то, что я тебя поцелую.

Ее глаза округлились, она криво улыбнулась.

– Дану?

– Нет, правда.

– Зачем же извиняться? Ты же не будешь об этом сожалеть.

– Нет, не буду.

Дарби вспыхнула, и в ее глазах, в которых могли быть неприязнь или отвращение, он увидел интерес. Очевидный, ярко выраженный интерес.

– Тебе женщины говорили когда-нибудь «нет»? – спросила она.

– Насчет поцелуев или в целом?

– И так и этак.

– Обычно нет.

– А ты думал, что такая женщина может тебе встретиться?

– Думал, но давно. – Он улыбнулся. – Не удивляйся. Женщины не единственные создания, которых заводит приятный внешний вид и обаяние.

– Почему ты допускаешь это?

– Легче жить, когда делаешь то, что у тебя хорошо получается.

Дарби вздохнула и покачала головой.

– Трудно спорить с успехом, да?

– Вроде того. Значит, твой ответ «нет»?

– Что-то не припомню, чтобы меня спрашивали, – ответила она, усмехнувшись, и встряхнула головой. – Знаешь, наверное, это самый странный разговор в моей жизни.

Шейн не ответил. Он все еще любовался ее солнечной детской улыбкой. Это было прекрасное зрелище.

– Скажи я, что ты просто сногсшибательна, когда улыбаешься, ты бы...

– Была польщена? – опередила его Дарби.

Ее тон заставил Шейна внутренне содрогнуться. При всем его опыте это было незнакомое ему ощущение. Он даже не мог определить, нравится оно ему или нет.

– Я хотел сказать, ты бы ударила меня? Но «польщена» – гораздо лучше.

– Я просто ненавижу себя за предположение, но похоже, что да. – Дарби посмотрела на него. – Обаяние снова берет верх.

Он придвинулся.

– Правда?

Дарби отстранилась.

– Не будь таким настойчивым.

Шейн протянул руку и убрал прядь волос с ее лица. К его удивлению, сейчас она не отпрянула. И не ударила его ниже пояса.

– Ты сногсшибательна, – проговорил он. – Улыбаешься ты или нет.

– Теперь ты слишком настойчив.

– Это моя величайшая ошибка. – Он погладил ее щеку. – Настойчивость, я имею в виду.

Шейн дотронулся до ее губ. Слегка надавил на нижнюю так, чтобы кончик его пальца оказался у нее во рту. Дарби же, вместо того чтобы укусить его, сделала маленький вдох. Его тело мучительно напряглось.