А в это время Алекс Гейл, спеша, входил в аэровокзал, с портфелем в одной руке и с саквояжем, болтавшемся на другом локте. Был он озабочен. Время в запасе было, но предстояло еще дозвониться в свою контору, прежде чем сесть в самолет. Остановившись у ряда телефонов возле книжного магазина, Алекс поставил на пол вещи и полез в брючный карман за мелочью. Быстро набрал свой номер и вложил дополнительные монеты, когда там взяли трубку. В последнюю минуту понадобилось известить кое о чем партнеров, растолковать секретарше оставленные поручения, и еще было важно узнать, звонили ли из Лондона, чего он очень ждал. Едва закончил задавать вопросы — и, оглядевшись, случайно увидел забавное зрелище: экземпляр самой новой книги его матери приобретался у книжного прилавка. Покупательницей оказалась дама в выдровом пальто и в черной шляпе с вуалью. Не без любопытства начал он разглядывать эту женщину, пока секретарша вынудила его подождать, пока ответит по другому телефону. И как раз тут же Рафаэлла направилась навстречу ему, вуаль чуть прикрывала ее глаза, книгу она держала в облаченной в перчатку руке. А когда проходила мимо него, то усладила ароматом своих духов, и Алекса вмиг осенило, что очи эти он видит не впервые.

— Господи! — вырвалось шепотом у него, стоявшего вперясь в незнакомку.

Ту самую, сидевшую тогда на ступеньках. И вот она здесь, растворяется в толпе пассажиров, с новой книгой его матери в руке. Охватило безумное желание окрикнуть, но приходилось дожидаться у трубки, не отойдешь, пока не отзовется секретарша с ответом на его вопрос. Взор его лихорадочно прочесывал кишащую без устали толпу. Лишь на секунду, невзирая на его старания не терять ее из виду, мелькнула она и вновь исчезла. В следующую секунду секретарша продолжила разговор, но только лишь чтобы огорчить своим ответом и сказать, что ей надо вернуться к другому аппарату.

— Так ради этого, Барбара, я столько прождал на телефоне?

Впервые за все обозримое время, подметила секретарша, он выказал себя сердитым, но лишь успела промямлить «Извините» и стала отвечать еще двоим позвонившим.

Потом, словно еще можно было отыскать ее, если поторопишься, он сам не свой устремился сквозь толпу, высматривая пальто из выдры и черную шляпу с вуалью. Однако вскорости стало ясно, что в обозримой окрестности ее нет. Но, черт возьми, что это меняет? Кто она? Ему никто. Незнакомка.

Он осудил себя за романтический порыв, заставивший гнаться за какой-то неведомой дамой через весь аэровокзал. Это походило на поиски белого кролика в «Алисе в стране чудес», только объектом поисков была для него темноглазая красавица в выдровом пальто и в черной шляпе с вуалью, да еще с «Любовью и ложью» Шарлотты Брэндон. Остынь, сказал он себе, пробиваясь сквозь толпу в тот сектор вокзала, где уже выстроилась очередь на получение мест и посадочных талонов. Народу впереди него оказалось видимо-невидимо, и пока подошел его черед, свободные места были только в двух последних рядах самолета.

— Отчего б вам не впихнуть меня в туалет? — угрюмо глянул Александр на молодого человека за стойкой, а тот лишь улыбнулся:

— Поверьте, кто бы ни пришел после вас, всех затолкнем в багажный отсек. Самолет набит под завязку.

— Ишь какая радость.

Работник авиакомпании, с разоружающей улыбкой, развел руками:

— Что поделаешь, мы популярны. — И оба рассмеялись.

Вдруг Алекс поймал себя на том, что вновь высматривает ее, по-прежнему бестолку. Ему сдуру захотелось спросить этого парня за стойкой, не видал ли он ее, но Алекс сообразил, что такие расспросы заведомо бредовы.

Представитель авиакомпании вручил ему билет, и Алекс присоединился к очереди на выход. Стоя там он думал о клиенте, с коим предстояло повидаться в Нью-Йорке, о своей матери, о своей сестре и Аманде, племяннице. Однако ж дама в выдре вновь не выходила у него из головы, как и в ту ночь, когда он увидел ее плачущей на ступеньках. Или он свихнулся, и это вовсе не та женщина? Тут и посмеялся над собой: сотворенные им призраки покупают произведения его матери. Ну чистая психопатия, непорядок в рассудке. Но предстоящее сулило надежду отвлечься. Хоть и медленно, очередь все-таки продвигалась вперед, наконец и он вынул посадочный талон из кармана. И опять обратил свои мысли к тому, чем предстояло заняться в Нью-Йорке.

Рафаэлла быстро нашла свое место, Том положил ее сумку под кресло, а невозмутимая стюардесса приняла в руки прелестного фасона пальто из темной выдры. Весь экипаж на борту с утра предупредили, что их рейсом в Нью-Йорк летит весьма важная персона, причем летит не в первом классе, а в общем салоне. Таково было ее всегдашнее предпочтение. Издавна она втолковывала Джону Генри, что так будет куда малозаметней. Кого надоумит, что супруга одного из богатейших в мире людей затерялась средь домохозяек, секретарш, коммивояжеров и детишек в салоне туристского класса. Когда ее, всегдашним порядком, впустили в самолет раньше общей посадки, она заторопилась в предпоследний ряд, тоже как всегда. Это была малозаметность, доведенная до полной скрытности. Притом Рафаэлла понимала, что служащие авиалинии приложат все старания, чтобы не помещать никого на соседнее место, так что почти наверняка она весь полет просидит в одиночестве. Рафаэлла поблагодарила Тома за помощь и стала смотреть, как он уходит из самолета, а навстречу спешат первые пассажиры.

ГЛАВА V

Пядь за пядью продвигался Алекс, в человечьей пробке, к двери самолета, через которую люди вливались один за одним в циклопический лайнер, предъявив и сдав посадочный талон, а где им положено сидеть, указывал букет сияющих стюардесс, выстроившихся для их встречи. Пассажиры первого класса уже поместились у себя, упрятались в свой мирок, защищенный двумя занавесками от любопытства посторонних. В центральной части самолета публика начинала устраиваться, прилаживая слишком крупный багаж в проходе или заталкивая портфели, свертки на полочку над головой, так что стюардессам необходимо было сновать туда-сюда, уговаривая каждого, чтобы все, кроме шляпы и пальто, клали под сиденье. Для Алекса то был тривиальный обряд, он автоматически выглядывал свое место, зная наперед, где его искать. Он уже сдал саквояж стюардессе при входе, а портфель он отправит под кресло, вытащив оттуда несколько документов, в которые наметил вчитаться с началом полета. Про то он и думал, продвигаясь в конец салона и стараясь притом не толкнуть на ходу пассажиров, тем более детей. Вдруг снова подумалось о той женщине, но разыскивать ее здесь было делом беспочвенным. Она не попадалась ему в толпе, ожидавшей посадки в самолет, так откуда ж ей появиться внутри этого самолета.

Он добрался до означенного ему кресла, аккуратно положил под него портфель, собрался усесться. С легким недовольством отметил, что какой-то багаж уже сунут под другое сидение в его ряду, значит, увы, в полете не обойдется без соседей.

Оставалось надеяться, что рядом окажется кто-то, у кого тоже работы в достатке. Не хотелось отвлекаться на болтовню во время рейса. Алекс быстро сел, вытащил назад портфель из-под кресла, извлек два комплекта нужных бумаг, радуясь, что сосед временно отсутствует. А чуть погодя почуял движение рядом с собой и автоматически перевел взгляд со страницы, которую читал, на пол. При этом в поле его зрения оказалась пара очень изящных и дорогих черных крокодиловых туфель. «Гуччи», равнодушно уяснил он по золотым буковкам, впечатанным по верху обуви. В следующее мгновение он не мог не отметить, что ножки еще привлекательнее туфель. Робея как школьник, он таки провел взглядом по длинным элегантным ногам вверх до полы юбки, далее по пространной поверхности отборного французского костюма до обращенного вниз на него лица, до слегка склоненной набок головы. Женщина вроде бы собралась задать какой-то вопрос и, похоже, не имела сомнений, что он сию минуту обозрел ее от туфель до макушки. Но вглядясь, Алекс испытал полнейшее потрясение, непроизвольно поднялся и сказал ей:

— Боже мой, это вы.

В ответ она посмотрела с неменьшим удивлением, глядела и недоумевала, о чем это он речь ведет и кто он такой. Надо предположить, она ему известна, и в приступе страха она предположила, что этот человек некогда встречал ее фотографию или прочитал что-то в прессе. Может, сам он тоже журналист, поэтому подступило настоятельное желание повернуться и убежать. Ведь несколько часов в самолете она будет в тюрьме, его пленницей. Она стала беспокойно пятиться от него, в расширившихся глазах стоял испуг, сумочку она прижала к себе. Собралась найти стюардессу и потребовать на сей раз, чтобы дали место в первом классе. Или, возможно, еще успеют ссадить ее. Тогда улетит следующим нью-йоркским рейсом.

— Я… не… — бормотала она, отпрянув, но не успела и шага сделать, как ощутила его руку на своей. Прочитав испуг на ее лице, он сам ужаснулся, что же такое натворил.

— Да не надо.

Она, сама едва ли заметив это, подалась ближе к нему. Хотя инстинкт упорно советовал ей сбежать.

— Вы кто?

— Александр Гейл. Я просто… видите ли… — Он скромно улыбнулся, подмеченное в прекрасных ее глазах ранило его. В них читалось печаль и непокой. А не то и боль, но этого он еще не распознал. Ясно было одно: уж на этот раз не дать ей скрыться.

— Заметил, что вы покупали в аэропорте. — Он указал взглядом на книгу, лежавшую на ее кресле. — Рафаэлле это показалось вовсе не к месту, просто бессмыслицей. — И я… я видел вас однажды на ступенях, меж Бродриком и Бродвеем, с неделю тому назад. Вы… — ну как ты ей скажешь, что она, мол, тогда плакала? Этим снова ведь обратишь ее в бегство. Но и сказанное вроде бы покоробило ее, долгий взгляд ныне был напряженным. Видимо, она стала припоминать, о чем это он, и постепенно на лице проступил легкий румянец.

— Я… — Она кивнула, отвела взгляд. Авось, он не репортер светской хроники. Может быть, просто псих или дурачок. И все одно не хотелось пять часов сидеть рядом с ним, гадая, с чего это он брал тебя за руку, да еще сказал: «Боже мой, это вы». Но пока она присматривалась, не сходя с места, и рассуждала, а он не сводил с нее глаз, старался одним взором удержать ее здесь, из репродукторов самолета строго раздалось указание занять свои места, и Алекс осторожно обогнул Рафаэллу, чтобы дать ей дорогу к ее креслу.

— Вы почему не садитесь?

Он стоял, крепкий, высокий, видный собою, и словно не в силах ускользнуть, она молча отправилась мимо него на свое место. Шляпу положила наверх, на полку, прежде чем Алекс явился на свой ряд. Ее волосы сейчас блеснули наподобие черного шелка, когда она наклонила голову и отвернулась, надо понимать, стала смотреть в окно. Так что Алекс не продолжил разговор и уселся сам, оставив сиденье меж ними свободным.

И заметил, как колотится сердце. Она действительно не менее красива, чем виделось ему в тот вечер, когда застал он ее сидящей на ступенях, в облаке рысьего меха, с обворожительными темными глазами, вскинутыми на него, и с ручьями слез, тихо скатывающихся по лицу. И вот та самая женщина сидит в нескольких пядях от него, и он всеми фибрами души желает податься к ней, коснуться ее, заключить в объятья. Да, сумасшествие, он понимает это. Она прекрасна, но совершенная незнакомка. Он улыбнулся про себя: слова-то в самый раз. Она совершенна во всем. Стоило глянуть на ее шею, ее руки, на то, как она сидит, во всем читалось совершенство, а едва обозрев ее профиль, уже не оторвешь взор от этого лица. Затем, понимая, сколь неловко ей делается, от его взглядов, он враз извлек свои бумаги и бессмысленно уткнулся в них — пусть она поверит, что он больше не любуется ею и мысли обратил на нечто иное. Лишь после взлета поймал Алекс на себе ее взгляд и краешком глаза уследил, что рассматривает она его долго и упорно.

Не в силах далее притворяться, он обернулся к ней с учтивым видом, с ненавязчивой, но доброй улыбкой.

— Простите, если я вас успел напугать. Просто… я не имею привычки поступать подобным образом. — Улыбка его стала шире, но ответной не последовало. — Я… я не знаю, как объяснить. — Тут он ощутил себя взаправду сумасшедшим, раз решился все объяснить, а она смотрела на него в упор, точно так, как в тот раз, когда он впервые ее увидел и был до крайности тронут. — Увидев вас тем вечером, на ступенях, как вы… — решился Алекс продолжить и высказаться, — как вы плачете, я почувствовал полное бессилие, когда вы на меня посмотрели, а после исчезли. Вот что было. Вы просто растворились. Не один день это мне покоя не давало. Все вспоминал ваш облик, слезы на лице. — Высказывая это, он рассчитывал, что ее взор смягчится, но не было признаков какой-либо перемены в выражении ее лица. Он опять заулыбался, пожал слегка плечами. — Видимо, мне просто невыносим вид страждущей девы. Всю эту неделю я волновался за вас. И вот нынче утром вы передо мной. Пока звонил в свою контору, разглядел даму, занятую покупкой книги. — Он кивнул на знакомую суперобложку, не объясняя, отчего эта книга столь знакома ему. — Узнал вас. Невероятно, как в кино! Неделю напролет меня преследует ваш образ, как сидите вы на ступенях, в слезах, и вдруг вы предо мною, та самая красавица.