Он прошел в гостиную, и в тот же момент слуга внес поднос с двумя хрустальными бокалами, а за ним следовал дворецкий с бутылкой шампанского, обернутой салфеткой.

Взглянув на него, маркиз удивленно сказал:

— Вы не Бэйтмен!

— Нет, милорд. Моя фамилия Траверс.

— А что произошло с Бэйтменом?

— Он на пенсии, милорд. По-моему, он живет в деревне, в коттедже.

— Не думал, что он так стар, — заметил маркиз. — Надеюсь, вы справляетесь с его работой и вам нравится в Хертклифе.

— Спасибо, милорд. Я буду стараться, чтобы вы остались довольны мной.

Манера говорить нового дворецкого произвела на Джастина приятное впечатление, а его военная выправка вызвала новый вопрос:

— У кого вы служили до Хертклифа?

— Я служил на флоте, милорд.

Маркиз ничего не сказал, но мысленно одобрил выбор своего управляющего.

Ему пришла в голову мысль, что теперь, после наступления мира, много бывших военных и моряков окажутся не у дел и начнут искать работу.

Однако во всех его поместьях существовало негласное правило: по возможности в услужение принимали людей из одних и тех же семей. Бывало, что одна семья служила не только отцу и деду, но и еще и прадеду маркиза.

В буфетной замка Верьен работали мальчики, которые представляли уже пятое поколение, и девочки, которые считали, что, когда они вырастут, их обязательно возьмут на службу в «большой дом».

Джастин думал, что тех же принципов придерживаются и в Хертклифе.

Он попытался вспомнить, как велика деревня, которая находилась всего в полутора милях от замка, но не смог даже примерно оценить, сколько там жителей.

— Ты что-то очень молчалив, Джастин, — заметил Энтони.

— Я размышляю, — ответил маркиз.

— А я настолько устал, что не могу размышлять ни о чем, кроме того, насколько удобная у меня будет сегодня постель.

— Тебе сегодня повезло уже в том, что ты не служишь дежурным кавалером Люси, выражаясь прилично, — с усмешкой сказал Джастин приятелю.

— Хочешь пари? Бичестер сегодня появится в Верьене и скажет, что он передумал и решил принять приглашение.

— Если он приедет, то найдет пустой дом, — сказал маркиз. — Ты можешь не сомневаться: Брэдли к этому моменту уже спровадил всех гостей в Лондон.

— Представляю их бешенство! — улыбнулся Энтони. — Они собирались остаться по крайней мере еще на неделю. У тебя вкусно кормят и хорошо поят.

— Лично я считаю, что эти приемы длятся всегда слишком долго, — заметил Джастин. — Первые несколько дней разговоры занимательны и остроумны, но потом начинают повторяться одни и те же шутки, а дом становится все больше похож на конюшню.

— Ты избалован, в этом все дело.

— Чепуха, — ответил маркиз. — Просто мы с тобой слишком интеллигентны для того круга, в котором нам большей частью приходится вращаться.

Энтони рассмеялся.

— Я хотел бы взглянуть на их лица, если бы они слышали то, что ты сказал.

— В данный момент у меня нет ни малейшего желания видеть никого из них, — раздраженно ответил Джастин.

Дворецкий объявил, что кушать подано, и они перешли в просторную столовую, окна которой выходили на другую часть сада.

Огромное окно, занимающее почти всю стену, было открыто, и видно было, как в золотом сиянии за деревьями садится солнце.

— Если бы я смог это написать! — сказал маркиз. — Почему я не обладаю талантом художника?

— Зачем тебе это? Ван дер Вельд сделал это прекрасно, — ответил Энтони. — Я видел несколько его превосходных работ у тебя на парадной лестнице.

— Там изображено море, поэтому отец и купил их, — объяснил Джастин.

Друзья сидели за столом, на нем горели четыре свечи в изысканно украшенных золотых подсвечниках. В центре стоял золотой корабль, которым Энтони любовался с нескрываемым восхищением.

— Должен сказать, что мне понятно увлечение твоего отца коллекционированием всего, что имеет отношение к морю. Но я совершенно не могу понять, почему тебя это так мало интересует и ты бросил все эти сокровища здесь, вместо того чтобы взять с собой в Верьен или в Лондон.

— Я никогда не думал об этом, — просто сказал маркиз. — Все это принадлежит Хертклифу, и мне нравится, когда все на своем месте.

Говоря это, он снова вспомнил о табакерках и решил, что не покажет их Энтони, пока все они снова не окажутся в комоде.

Обед был хорош, очевидно, рыба недавно выловлена из моря, а куропатки пойманы уже после того, как пришло сообщение о его приезде.

Мясо также было нежным и превосходно приготовленным, и Энтони, который каждому блюду отдавал должное, воскликнул, когда были поданы фрукты:

— Прекрасный обед! Я думал, что слишком устал для того, чтобы есть, но теперь я чувствую себя намного лучше.

— Всему причиной морской воздух, — объяснил Джастин. — Подожди до завтра, ты сможешь в одиночку съесть быка.

— Нам необходимо заниматься спортом, а то скоро нам придется менять весь гардероб.

— Мы можем плавать в море, и, как всегда к нашим услугам лошади. Я приказал Брэдли прислать нам по крайней мере дюжину.

Энтони засмеялся.

— Широкий жест.

— Я бы не хотел, чтобы ты здесь скучал.

— Я был бы больше тронут такой заботой, если б не был уверен, что ты в первую очередь думал о себе, — поддразнил его Энтони.

Я всегда считал, что в деревне должны быть свои развлечения, — глубокомысленно сообщил маркиз, — пока мы здесь скрываемся, я намерен развлекаться.

— Ты сказал, что мы скрываемся? — переспросил Энтони. — Значит, ты признаешь это?

— Конечно, признаю. Я не собираюсь возвращаться в Лондон до тех пор, пока не буду совершенно уверен, что меня не ждут там шторма и ураганы.

— Мне кажется, что в таком случае мы застрянем здесь надолго, — улыбнулся Энтони, — а зная, как быстро тебе все надоедает, Джастин, я уверен, что мир и покой, царящие в деревне, и полное отсутствие событий будут действовать тебе на нервы сильнее, чем все слезы и истерики леди Роз.

— Если это случится, ты узнаешь об этом первый, — пообещал маркиз, — но одно я знаю точно: этот коньяк послужит нам большим утешением.

Энтони отпил из бокала, который слуга только что поставил перед ним.

— Ты прав, — согласился он, — это превосходно.

— Он очень долго выдерживался в погребе, — сказал Джастин, — а может быть, пересек канал под самым носом у береговой охраны.

Контрабандисты! — воскликнул Энтони. — Что ж, если ты здесь действительно соскучишься, мы можем примкнуть к ним. Опасность очень возбуждает.

— Теперь, когда война окончена, в контрабанде нет смысла, — заметил маркиз, — если только не хочешь избежать уплаты пошлин.

— Да, это так, — согласился Энтони. — Мне кажется, что мир отнимет у нас много развлечений, если не считать женщин.

— Ты опять возвращаешься все к той же теме! — недовольно воскликнул маркиз. — Я отказываюсь даже думать как о прекрасной половине человечества, так и об опасностях ремесла контрабандистов. Я просто хочу наслаждаться миром и покоем.

— Я выпью за это, — сказал Энтони. — Да продлится твоя любовь к миру и покою хотя бы неделю!

— Ты, как всегда, циничен.

— Мы прекрасно подходим друг другу. Ты был циником с тех пор, как я тебя помню. И если твое идиллическое настроение продлится дольше одного вечера, я буду сильно удивлен. Вот и все, что я могу сказать.

Дворецкий поставил перед друзьями поднос с винами и вместе со слугой вышел из столовой.

Затем послышался звон разбиваемой посуды, и маркиз раздраженно нахмурился.

Еoе во время обеда его удивило, что почти всю работу выполнял дворецкий, а четыре лакея были довольно неуклюжи, и чувствовалось, что они не очень-то хорошо знакомы со своими обязанностями.

Ливреи сидели на них плохо, и взыскательный Джастин решил, что это еще один вопрос для завтрашнего обсуждения с Маркхэмом.

Солнце превратилось в золотистую полоску на горизонте, на фоне которой выделялись силуэты деревьев. С высоких елей доносились крики грачей, устраивающихся на ночлег, и маркизу послышался писк первых летучих мышей, говорящий о близости ночи.

Он сидел, откинувшись в кресле, и чувствовал себя в ладу со всем миром.

Неожиданно послышались чьи-то шаги у окна, и низкий голос проговорил:

— Не двигайтесь, джентльмены!

Неожиданность этого вторжения застигла Джастина врасплох.

Он оглянулся и увидел на подоконнике мужчину грозного вида с пистолетами в обеих руках. Лицо мужчины скрывал капюшон с прорезями для глаз и рта, что придавало ему зловещий вид.

Но костюм его совершенно не подходил для разбойника с большой дороги.

Он был одет в бриджи из лосиной кожи, хорошо начищенные сапоги, визитку, и завершат наряд белый шейный платок, идеально завязанный по последней моде.

— Какого черта?.. — с этими словами Джастин начал подниматься с кресла, но мужчина повторил:

— Оставайтесь на месте, милорд, или моя пуля пробьет ваше плечо.

Его голос звучал ровно и холодно, но в нем была властность, которая подействовала сильнее любого крика.

Завороженно глядя на бандита, маркиз услышал, что дверь в коридор открылась, и, повернув голову, увидел, как другой мужчина, также в капюшоне, появился в комнате.

Сообщник нес большой черный саквояж, который казался тяжелым, и был одет совсем не так, как бандит с пистолетами.

На нем была одежда слуги и широкое пальто старомодного покроя.

Он остановился рядом с маркизом, видимо, ожидая его дальнейших приказаний. Казалось, он точно знает, что делать.

В этот момент человек с пистолетами скомандовал:

— Прошу вас, джентльмены, деньги и драгоценности — на стол.

Джастин лихорадочно оценивал, что будет, если они с Энтони одновременно нападут на обоих грабителей. Безусловно, они сильнее этих разбойников.

Но пока он колебался, открылась дверь из комнаты слуг и вошел третий бандит. Он тоже нес черный саквояж.

Проклиная свою беспомощность, маркиз вынул из кармана кошелек, набитый гинеями: обычно они с Энтони проводили время за игрой в пикет и предпочитали расплачиваться золотом, а не расписками.

Энтони сделал то же самое.

— Ваши кольца и булавки для галстука, — приказал щеголевато одетый грабитель, после чего обратился к маркизу: — Я думаю, милорд, вы носите часы?

Джастин похолодел и уже собрался воспротивиться этому беззаконию, но пистолет, смотрящий на него с расстояния десяти футов, подсказал, что глупо идти на такой риск.

Ему было больно расставаться с отцовскими часами прежде всего потому, что они были ему дороги как память. К тому же на часовой цепочке висел большой изумруд чистой воды. Джастин считал его своим талисманом.

Однако он редко носил изумруд и никогда днем, потому что, как и Бью Бруммел, считал, что драгоценности обязывают.

Этим вечером, будучи в сентиментальном расположении духа, маркиз подвесил его к часам, и вот к чему это привело.

Человек в капюшоне, стоящий рядом с ним, взял деньги, часы и драгоценности, которые выложили на стол приятели, и ожидал дальнейших распоряжений главаря.

— Корабль в центре стола, — сказал обладатель низкого голоса. — Неси его осторожно, он выглядит хрупким. Жаль будет испортить такую красоту.

Без сомнений, это была насмешка, и маркиз испытал такой приступ ярости, что ему пришлось призвать на помощь всю свою волю, чтобы не броситься на бандита.

Словно догадываясь о его чувствах, человек с пистолетами сказал:

— Не делайте глупостей, милорд, простреленная рука надолго ограничивает возможности.

И опять в его голосе была насмешка.

— Черт побери! — Джастин наконец не выдержал. — Я увижу вас на виселице, даже если это будет последнее, что я увижу в жизни!

— Сомневаюсь в этом, — холодно ответил бандит. — Но, возможно, это придаст вашей жизни новый интерес, хотя и не такой волнующий, как победа на бегах или ухаживание за очередной красоткой.

— Я не желаю слушать ваши дерзости, — отрезал маркиз.

Смешок бандита показал, что он доволен тем, что сумел задеть маркиза за живое. Затем он сделал жест пистолетом, давая сообщникам сигнал уходить, после которого двое других мужчин выскользнули в окно за его спиной.

Джастин услышал, как они побежали через парк.

Главарь ждал, пока они не окажутся на безопасном расстоянии. Затем он сказал:

— Я предлагаю вам, джентльмены, не покидать своих мест еще минуты две. Если вы предполагаете преследовать меня, должен предупредить, что стреляю я отменно.

Говоря это, он перелез через подоконник в сад, продолжая держать пистолеты направленными в грудь обоих приятелей, затем неожиданно исчез из поля зрения, словно растворился в воздухе.

Только что он был здесь и тут же пропал, и хотя маркиз тут же сорвался с места и выскочил в сад, там было тихо и пусто.

Прислушавшись, Джастин уловил в отдалении стук копыт.

— Боже мой, я не могу в это поверить! — воскликнул Энтони. — В жизни не был так поражен!