Дженет Маллани - Прекрасная вдова

— Я с удовольствием составлю вам компанию и вообще я с радостью стану для вас другом, ваша светлость. В Лондоне проживает кто-нибудь из ваших родственниц, пожилых дам, кто всегда будет рядом и сможет сопровождать меня на балах?

— Наверное, вы не поняли меня, мадам.¹ Я редко бываю на балах. Я имел в виду более интимный характер отношений. Например, отношения в постели, — едва слышно произносит он.

— Прошу прощения, сэр. Я не расслышала последнюю часть, соблаговолите повторить.

— В постели, — громко шепчет он, заливаясь румянцем.

— Простите, ваша светлость, громче.

Я прикладываю руку к своему уху, как делают пожилые и очень глухие дамы.

— В моей постели! — орет он, и его голос эхом разносится по галерее.

— Ах это! Так что ж вы раньше не сказали?

Я беру его под руку, и мы продолжаем прогуливаться по галерее. Румянец с его щек постепенно исчезает.

— Подозреваю, здесь не обошлось без пари. Кто-то поспорил с вами, что в Лондоне вам не отыскать хорошую любовницу?

— Что вам сказать… Вы, мадам, необычайно проницательны! На самом деле так оно и было… Почти так и было.

Он принимается кивать с такой силой, что на мгновение мне становится страшно за его шею.

— Но как вы догадались? Надеюсь, я не обидел вас своим предложением. Должен признаться, вы просто очаровали меня и…

— Благодарю, ваша светлость. Так сколько же стоит ваше пари?

— Сколько? Мой секретарь, Бек, наверняка знает это. Что-то я не припомню точную сумму.

— А что, если я откажусь от вашего предложения?

Он останавливается и морщит лоб.

— Но… моя милая леди Элмхерст… вы, как благородная дама, обязаны платить по долгам.

— Вам не кажется странным, что джентльмен просит, благородную даму делать это в постели?

— Что ж, конечно, вы правы, мадам. Но, надеюсь, вы не придаете большого значения условностям. И потом, ваши нынешние обстоятельства весьма необычны. Со своей стороны я обещаю быть весьма учтивым и очень щедрым.

Внешние обстоятельства весьма необычны? В чем же их необычность? От нас, женщин, почти ничего не зависит. Мы часто попадаем впросак с денежными вопросами. Еще довольно часто ошибаемся в тех, с кем оказываемся в кровати. Так устроен мир. Не собираюсь терзаться от стыда, давать обет безбрачия и, раскаявшись, рвать на себе одежду. Не буду утверждать, что целомудренна, чиста и скорее умру, чем стану куртизанкой. В тот момент, когда я позволила полковнику Ротерхиту оплачивать мою квартиру, я стала падшей женщиной.

То, что я позволила Конгривансу, тоже не назовешь поступком целомудренной женщины.

Я поворачиваюсь к терцету, у которого глаза горят так, как у Уилла или Джеймса при виде сладостей.

— Сэр, я принимаю ваше предложение. Мне остается лишь предупредить вас о том, что я люблю другого. Однако пусть вас это не смущает, его я больше не увижу.

— Благодарю вас, мадам. Вот и славно! Я очень ценю вашу откровенность.

Он так светится, будто услышал замечательную новость, затем берет мою руку и горячо пожимает ее.

— Наверное, мой секретарь уже составил документ. Подпишем его?

Все-таки он какой-то странный господин.

Мы возвращаемся к столу. Я пытаюсь разобраться в том, что написано в документе, но буквы пляшут перед глазами. Там что-то сказано о доме в лондонском Хэмпстеде, слугах и содержании, не слишком щедром, на мой взгляд. Хэмпстеде! Что я буду делать в этой дыре? Я настаиваю, чтобы Мэри осталась со мной и получала сорок гиней в год. Конечно, это намного больше, чем платила ей я. Герцог обещает выплатить Мэри все, что я ей должна. Он, кажется, согласен на все, лишь бы поскорее подписать наше соглашение. Мы по очереди ставим свои подписи. Бек, секретарь герцога, заверяет документ.

— Бек отправляется немедленно, чтобы отдать распоряжения слугам. А мы выезжаем после обеда,  — сообщает Тируэлл. — Надеюсь, вас это устроит, мадам?

— Конечно. Благодарю, ваша светлость.

Мне совсем не хочется оставаться в доме, где каждый уголок, каждая комната, кроме моей спальни, напоминают мне о Конгривансе. Впрочем, в этой спальне я так много думала о нем! Вчерашние события в лабиринте рассеяли все мои иллюзии.

Как бы я ни приказывала себе забыть Конгриванса, мысли о нем не оставляют меня. С горькой иронией я вспоминаю первые дни нашего знакомства и мои планы, мысли… «Не буду скрывать, Конгриванс очень нравится мне, но можно и прогадать: может статься, среди гостей окажется герцог?»

— За тридцать сребреников!

— Не будь дурой, Мэри. Ты получишь часть из них. И перестань ворчать, я слышу каждое твое слово. Постарайся не злить меня!

Мы прекращаем препираться. Слуги, погрузив наши вещи в экипаж Тируалла, возвращаются в дом, стряхивая зонты от капель дождя.

Надо бы оставить слугам чаевые, но у меня нет денег. Я подхожу к одному из них, который был особенно любезен со мной, протягиваю ему руку и благодарю за доброту, Я даже не знаю его имени. Он пожимает мою руку и желает удачи. При этом Мэри, тот еще сноб, фыркает, наблюдая эту сцену. Разумеется, как персональная горничная, она с презрением относится к слугам в доме.

Оттеруэл заискивающе смотрит на Тируэлла. Не удивлюсь, если от подобострастия он уляжется прямо в лужу перед экипажем, чтобы его светлость случайно не промочил ноги. Меня он удостаивает лишь едва заметным кивком головы и ухмылкой, однако при этом не забывает бросить тоскливый взгляд на мою грудь.

Я благодарю за гостеприимство леди Оттеруэл и выражаю свое особое восхищение лордом Оттеруэлом, его добротой, нет-нет, чрезвычайной добротой во время наших с ним, с глазу на глаз, репетиций. Ведь он так много сделал для того, чтобы развить мои актерские таланты! К моему удовольствию, она злобно шипит и с кулаками кидается на мужа. Прямо на глазах у слуг!

Мы трогаемся в путь.

— Зачем вы так с ней, миледи?

Мэри с укором смотрит на меня. Ее великодушие кажется мне странным. Не иначе как эта святоша начала замаливать свои грехи с Бартоном. Ну да ладно. Такой она мне нравится больше, пусть ворчит. Лишь бы не плакала. Я рада, что Тируэлл позволил посадить Мэри к нам в экипаж. Мне не хотелось оставаться с ним наедине, ведь он решил бы воспользоваться своими правами в пути! По крайней мере мне удалось выиграть хоть немного времени.

Тируэлл достает книгу и принимается за чтение. Мэри коротает время за вышивкой. Я рада, что ей не пришло в голову штопать в дороге мои чулки или белье. Струйки дождя бегут по оконному стеклу. Мимо мелькают поля и деревья, пожелтевшие так неожиданно быстро. Я смотрю в окно и стараюсь не думать о том, как я несчастна. Вообще-то я плачу редко (вчерашние рыдания за компанию с Мэри не в счет). Вот и сейчас мои слезы ждут своего часа, как те кредиторы, что затаились у чьих-то парадных дверей.

Пусть я несчастна, зато еду в экипаже с хорошими рессорами, на сиденье, обитом бархатом и кожей, и наслаждаюсь роскошью и комфортом. Нет, это ужасно! Как грустно, что я так ошиблась в нем. Я любила его и верила в то, что он тоже любит меня. Вот дура! Я к сейчас испытываю те же чувства. Его последние слова, безусловно, больно ранили меня, и эта рана, кажется, не заживет долго. Не знаю, чувствовала бы я себя более или менее несчастной, если бы наша близость вознесла меня на вершины блаженства. Времени не хватило. Минут десяти точно не хватило. А так — ни количества, ни качества. Откровенно говоря, я не того ждала после его поцелуев. Они были многообещающими!

Мерзкий камень оставил на моем теле большой синяк. Синяк-то, конечно, скоро пройдет. Но вылечится ли мое бедное сердце, неизвестно. Хотя содержанке это, может, и ни к чему.

Мне жаль терять друзей. Никто из них не подаст руки падшей женщине. Отныне я ничего не буду знать о Филомене и ее ребенке, об Уилле, Томе и Фанни. Этой парочке следует пожениться как можно скорее, пока они не нашли повода снова поссориться.

Мы останавливаемся на постоялом дворе почтовой станции. Заметив герб на дверце экипажа, управляющий и слуги спешат нам навстречу и раскланиваются. Признаться, мне это нравится. Они и со мной должны быть вежливыми и предупредительными, ведь я сопровождаю герцога, и то, что я содержанка, у меня на лбу не написано.

Меня проводят в отдельную гостиную. Именно тут выясняется, что моей возможной беременности не суждено состояться. С одной стороны, это хорошо — несколько дней я не увижу герцога в своей спальне. С другой… У меня не будет ребенка от Конгриванса… Я знаю, что должна радоваться этому. Случись иначе, это было бы совершеннейшим ужасом и кошмаром! И все же слезы градом катятся по моим щекам.

Мэри не отходит от меня ни на шаг и выглядит не на шутку встревоженной.

— Я совсем не узнаю вас, миледи.

— У меня болит живот, — всхлипываю я. — Ступай принеси мне бутылку бренди.

Напьюсь и просплю весь оставшийся до Лондона путь. А что? Всю дорогу герцог был занят своей книгой, ни разу даже не взглянул на меня. Не скрою, я несколько уязвлена таким невниманием с его стороны. Он мог хотя бы пофлиртовать со мной! В конце концов, просто поговорить! Я могла бы что-нибудь узнать о его дурацких греческих статуях. Наверное, в будущем мне постоянно придется проявлять интерес к этой теме. Но что же в них такого интересного? У некоторых статуй даже нет рук, а что "касается мужских фигур, так там вообще смотреть особенно не на что.

Не буду думать о Конгривансе, у которого в отличие от греческих скульптур… Случись нам говорить о такого рода антиквариате, разговор бы вышел презабавный. Надо признаться, мы никогда ни о чем не говорили, всерьез. Это был чистой воды флирт — игра. Мы просто пытались соблазнить друг друга. Все самое интересное так и осталось невысказанным. Я практически ничего не узнала о нем. Почему же мне кажется, что я давно его знаю?

Он задумал соблазнить меня и сделал это мастерски. Хотел развеять свою скуку. Я все время вспоминаю нашу прогулку в лесу, его объятия. Довольно!

Я решительно протягиваю Мэри свой пустой бокал. Мэри фыркает и наполняет его.

— Ему вряд ли понравится, если вы будете пьяной.

— Мы ему не скажем.

— После того как выпьете, вы часто храпите, миледи.

— Ну и врушка же ты!

— Леди, вы уже готовы? Пора отправляться в путь.

Тируэлл стучит в дверь. Мы выходим из комнаты, и он, широко улыбаясь, галантно предлагает мне руку. Сегодня ночью он вряд ли будет улыбаться, когда узнает о моем недомогании. Я почти пьяна. Криво улыбаясь, я принимаю его руку.

От выпитого бренди и мягкого покачивания меня клонит в сон.

— Леди Элмхерст?

Я открываю глаза. Герцог склонился надо мной, он всего в нескольких дюймах.

— Мадам, мы приехали.

— Вы можете называть меня по имени. «Мадам» в нашей с вами ситуации звучит по меньшей мере странно.

— Хорошо, если вы настаиваете, я буду обращаться к вам «Кэролайн».

Теперь я ни на чем не могу настаивать. Я выхожу из экипажа. Мне нездоровится, болит голова. На улице еще довольно светло. Мы остановились возле весьма скромных, но кирпичных домов. В ближайшем из них двери открыты настежь. Мужчина в ливрее и женщина стоят на ступеньках.

Герцог представляет мне чету Тайсонов. Кроме них, в доме никто не живет. Им помогает мальчик, который утром приходит, а вечером уходит. Миссис Тайсон ведет меня и Мэри в дом, что-то бормоча себе под нос о проветренных комнатах и чае.

Мы проходим в небольшую гостиную. Вообще-то дом выглядит гораздо скромнее, чем я ожидала. Несомненно, это только одно из многочисленных владений герцога.

Мэри уходит разбираться с багажом. Миссис Тайсон подает чай, кланяется и закрывает за собой дверь. Впервые мы остаемся с герцогом наедине.

Я разливаю чай, пытаясь найти тему для разговора.

— Дождь закончился, — замечаю я.

— Да, последние дни здесь стоит сухая погода.

Мы снова молчим.

— Мне жаль, ваша светлость, огорчать вас, но несколько дней я не смогу быть вам полезной. Я плохо себя чувствую, — прерываю я тишину.

— Не послать ли за доктором?

Он выглядит не на шутку встревоженным. Очевидно, этот любитель древностей совсем далек от реальной жизни.

— Нет, сэр. Я не больна. Это просто… — я пытаюсь подобрать подходящие слова, — обычное женское недомогание.

— Ах это.

Мне показалось или он действительно вздохнул с облегчением?

— Я приказал подать вам ужин пораньше. Наверное, вы устали и хотите отдохнуть.

Он потирает руки. Этот его характерный жест уже приводит меня в бешенство. После неполного дня общения.