Наверное, это прозвучало слишком жалко. Следовало вложить в слова больше настойчивости. Я не хотела вести себя так, как вела поначалу с Энди, и показаться слишком уступчивой. Только спустя шесть лет я поняла, что мне, по сути, было все равно, и поэтому я не спорила.

Макс улыбнулся.

– Я догадался. Не хочешь ли присесть?

Я покачала головой.

– Что-нибудь выпить?

Он прошел к небольшому бару в углу и вытащил хрустальный графин, наполненный янтарной жидкостью. Не подумав, я кивнула, и он налил виски в два стакана.

Протянув мне один, Макс шепнул:

– Сегодня только два пальца, Лепесточек.

Не выдержав, я засмеялась.

– Спасибо. Извини, но вся эта ситуация просто… сводит меня с ума.

Он заломил бровь, однако на сей раз решил обойтись без двусмысленностей.

– И меня.

– С тобой я чувствую себя немного не в своей тарелке, – начала я.

Он хмыкнул, но без намека на оскорбление.

– Я вижу.

– Понимаешь ли, до того, что случилось в клубе… у меня был один-единственный парень с тех пор, как мне исполнился двадцать один год.

Макс отхлебнул виски, а затем уставился в стакан, слушая, что я говорю. Я пыталась понять, сколько хочу рассказать ему об Энди, обо мне и о наших отношениях.

– Энди был старше. Серьезней, лучше устроен в жизни. И это было нормально. Это всегда было нормально. Думаю, многие отношения сводятся к этому. Нормально. Легко. И без особых чувств. Он не был моим лучшим другом, и любовником, по сути, тоже не был. Мы просто жили вместе. У нас был заведен определенный порядок.

Я была верна ему, а он трахался с кем попало по всему Чикаго.

– И что же произошло? Что послужило причиной взрыва?

Я молча взглянула на Макса. Разве я упоминала это слово в разговоре с ним? Перемотав в памяти наши беседы, я поняла, что нет. Так я мысленно называла то, что произошло в моей жизни после отъезда из Чикаго, но никогда не говорила об этом Максу. По коже рук побежали мурашки. В голове промелькнули миллионы возможных ответов, но вслух я сказала:

– Я устала чувствовать себя такой старой, когда на самом деле так молода.

– И это все? Все, что ты мне скажешь? Ты – абсолютная загадка, Сара.

Глядя на него, я произнесла:

– Тебе достаточно знать, что в Чикаго я была очень несчастна и что я не ищу сейчас новых отношений.

– Но ты нашла меня в клубе, – возразил Макс.

– Если я правильно помню, – заметила я, проводя пальцем по его рубашке, – это ты меня нашел.

– Верно, – подтвердил он и улыбнулся, но впервые за время нашего знакомства улыбка не затронула его глаза. – И вот мы здесь.

– И вот мы здесь, – согласилась я. – Мне казалось, что это останется моим единственным безумным поступком.

Я выглянула в окно. Там курчавились белые облака – такие плотные и надежные на вид, что казалось, я могу выпрыгнуть из окна, оседлать одно из них и умчаться туда, где я не буду испытывать этой мучительной неуверенности.

– Но с тех пор мы встречались пару раз… и ты мне нравишься. Я просто не хочу, чтобы все стало слишком сложно или пошло наперекосяк.

– Отлично тебя понимаю.

В самом деле? Нет, вряд ли Макс мог меня понять. И, если по-честному, неважно, понимал он или нет – потому что для меня гораздо важней было то, чтобы моя жизнь не стала «спокойной», как в Чикаго. Спокойствие – это кошмар. Спокойствие – это ложь.

– Одна ночь в неделю, – сказала я. – Я буду твоей одну ночь в неделю.

Макс спокойно и задумчиво посмотрел на меня, и я вдруг поняла, что во время всех наших предыдущих встреч он был полностью откровенен. Его улыбка была совершенно искренней, смех – неподдельным. Но сейчас он словно надел маску.

В груди болезненно сжалось.

– Если, конечно, ты вообще хочешь дальше со мной встречаться.

– Конечно, хочу, – подтвердил Макс. – Просто не совсем понимаю, о чем ты говоришь.

Я встала и подошла к окну, скорей чувствуя, чем слыша его шаги у меня за спиной.

– У меня ощущение, что единственный способ, с помощью которого я смогу сейчас все контролировать – это провести четкую границу. За ее пределами я буду работать и строить свою жизнь. Но внутри…

Я говорила все тише, а затем закрыла глаза и полностью отдалась этой мысли. Мысли о руках Макса и о его губах. О его скульптурном теле и о том, как он входит в меня, снова и снова.

– Мы можем делать все, что угодно, когда я с тобой, и мне не надо беспокоиться ни о чем другом.

Макс шагнул в сторону, так что, слегка повернув голову, я могла увидеть его – и посмотрел мне прямо в глаза. Он улыбался. Маска исчезла, и ворвавшееся в комнату послеполуденное солнце зажгло искры в его глазах – словно зелень, охваченная огнем.

– Ты предлагаешь мне только свое тело.

– Да.

Я отвела взгляд первой.

– И ты действительно готова предоставить мне всего одну ночь в неделю?

Я вздрогнула.

– Да.

– Так чего же ты хочешь? Что-то типа интрижки с обязательствами?

Рассмеявшись, я сказала:

– Ну, мне определенно не нравится мысль, что ты трахаешься со всей округой. Так что да, это часть договора. Если, конечно, ты и вправду соответствуешь своей репутации.

Он почесал подбородок, пропустив мимо ушей завуалированный вопрос.

– И какой же день недели? Один и тот же все время?

Этого я пока не продумала, но быстро сымпровизировала:

– По пятницам.

– Но, учитывая, что я не могу встречаться с другими женщинами, как мы поступим, если в четверг или в субботу мне надо будет появиться на публике в сопровождении дамы?

В груди встрепенулась тревога.

– Нет. Никаких появлений на публике. Думаю, ты можешь пригласить свою маму.

– У тебя очень много требований, малышка, – улыбнулся он.

Эта улыбка разгоралась медленно, как огонь в камине.

– Все так организованно. Непохоже на наш образ действий до этого, Лепесточек.

– Знаю, – согласилась я. – Но этот образ действий кажется мне единственно разумным. Не хочу очутиться на шестой странице на пару с тобой.

Он нахмурился.

– Откуда такая избирательность?

Я тряхнула головой, сообразив, что слишком разболталась.

– Просто не хочу.

– А у меня есть какое-то право голоса? – поинтересовался он. – Или мы просто встречаемся у тебя на квартире и трахаемся ночь напролет?

Я снова провела указательным пальцем у него по груди, на сей раз спустившись ниже, к пряжке ремня. Следующая часть договора, вероятно, должна была понравиться ему – но больше всего пугала меня. После клуба, ресторана и благотворительной вечеринки я начала чувствовать себя кем-то вроде адреналинового наркомана. И мне не хотелось прекращать.

– Думаю, пока у нас неплохо получалось. Я не хочу, чтобы это происходило у меня на квартире. Или у тебя. Будешь посылать мне смс с местом встречи и примерным описанием того, чего там ожидать, чтобы я знала, как одеться. Остальное меня не волнует.

Приподнявшись на цыпочки, я поцеловала его – сначала легко, дразняще, но потом поцелуй стал глубже, и мне немедленно захотелось взять все свои слова обратно и отдаваться ему когда и где угодно. Однако Макс, тяжело дыша, отстранился первым.

– Я могу избегать репортеров, но меня переклинило на идее твоих снимков. Это мое единственное условие. Без лиц, но ты разрешишь мне тебя фотографировать.

По позвоночнику пробежала дрожь, и я подняла взгляд на него. При мысли о том, что появится материальное доказательство его прикосновений, о том, как он будет смотреть на эти снимки и возбуждаться, горячая волна разлилась в груди и захлестнула щеки. Макс это заметил и с улыбкой провел тыльной стороной ладони по моему подбородку.

– Когда все закончится, ты их сотрешь.

Он немедленно кивнул.

– Конечно.

– Тогда увидимся в пятницу.

Я сунула руку ему под пиджак, не удержавшись от того, чтобы погладить широкую и твердую грудь – а затем вытащила из внутреннего кармана его мобильник и набрала свой номер. Телефон зазвонил у меня в сумке. Я знала, что он озадаченно улыбается, даже не глядя ему в лицо. После этого я положила мобильник обратно в карман пиджака, развернулась и пошла прочь, чувствуя, что, если оглянусь, мне придется вернуться.

Помахав на прощание его матери, я поехала на лифте вниз – и все то долгое время, пока кабина спускалась на первый этаж, думала о цифровой камере в его мобильнике.

Я прошла два квартала, и телефон у меня в сумке зажужжал.


«Жди меня в пятницу на пересечении 11-й и Кент-стрит в Бруклине в 18:00. Приезжай на такси и оставайся внутри, пока я не открою дверь. Можешь приехать прямо с работы».

6

В те времена, когда я был молод и наивен, моим вторым по счету клиентом стал Димитри Джерард. Он владел небольшой, но доходной фирмой по торговле антиквариатом в Северном Лондоне. Если верить бумагам, в бизнесе Димитри не было ничего выдающегося: он вовремя оплачивал счета, у него был список постоянных клиентов, и его годовой доход превышал расходы. Но отличительной чертой Димитри было то, что он обладал уникальной способностью вынюхивать поистине редкие вещи, о существовании которых подозревали очень немногие люди. Вещи, которые при правильном подходе можно было сплавить коллекционерам международного уровня за суммы, равнявшиеся небольшим состояниям.

Ему нужен был капитал для расширения бизнеса – а конкретно, как я позже выяснил, чтобы прикармливать длинный список информаторов, державших его в курсе, где, что и почем. Информаторов, сделавших его очень, очень богатым человеком. Разумеется, совершенно законно.

В конечном счете Димитри Джерард настолько преуспел, что к настоящему времени владел двенадцатью складами только в Нью-Йорке. Самый большой из этих складов находился на пересечении 11-й и Кент-стрит.

Вытащив из кармана бумажку, я набрал код, который Димитри продиктовал мне сегодня утром по телефону. Сигнализация дважды пискнула, а затем дверь зажужжала, и замок открылся с громким металлическим щелчком. Я быстро махнул рукой водителю и потянул на себя тяжелую стальную створку. За спиной зашуршали шины отъезжающего автомобиля.

Грузовой лифт поднял меня на шестой этаж. Я скинул пиджак, засучил рукава и огляделся. Голые цементные стены и пол, лампы, прикрепленные к потолочным балкам. Димитри использовал эти помещения для хранения коллекций, которые впоследствии продавал с аукциона или переправлял различным посредникам. На мое счастье, именно эта коллекция пока не продалась.

Солнечный свет все еще пробивался сквозь грязноватые, потрескавшиеся оконные стекла и полосами ложился на две стены склада, а также многочисленные ряды покрытых тканью зеркал, заполнявших огромную комнату. Я пересек ее, поднимая с каждым шагом облачка пыли, и поднял пластиковый чехол, покрывавший единственный на складе предмет мебели – красный бархатный диванчик, доставленный сюда по моему распоряжению несколькими часами раньше. Улыбнувшись, я провел рукой по изогнутому изголовью, представляя, как великолепно будет смотреться на нем Сара, обнаженная и умоляющая.

Идеально.

Следующий час я провел, осторожно разворачивая зеркала и расставляя их вокруг дивана, который расположил в центре.

Некоторые зеркала были пышно изукрашены, с широкими позолоченными рамами и помутневшим от времени стеклом. Другие, более изящные, поблескивали резными деревянными рамами. К тому времени, когда я закончил работу, солнце спряталось за крыши соседних зданий – однако все еще светило достаточно ярко, чтобы не пришлось включать флуоресцентные лампы. Мягкий свет дробился в искривленных стеклах. Я проверил часы. Сара должна была появиться с минуты на минуту.

В первый раз с тех пор, как я придумал этот небольшой план, мне пришло в голову, что она может вообще не прийти. Это бы сильно меня разочаровало. Странно. Как правило, женщины были для меня открытой книгой – они стремились прибрать к рукам мои деньги или желали засветиться на публике, появившись где-нибудь под руку со мной. Но только не Сара. Никогда прежде мне не приходилось тратить столько усилий, чтобы добиться женского внимания, и я не понимал, как к этому относиться. Неужели я был настолько не оригинален и стремился лишь к тому, чего не могу получить? Я успокоил себя мыслью, что оба мы взрослые люди, оба делаем что хотим, и оба вскоре переключимся на что-то другое. Никаких отрицательных последствий. Все просто.