Мэгги Дэвис - Прелестная сумасбродка

— Да, молодой Уэстермир — ужасный наглец! — провозгласил из глубин своего кресла достопочтенный Хьюберт Тонсли-Прайс. Дело происходило летним вечером 1818 года в клубе «Браун», куда сходились почитать газеты и поиграть в вист сливки лондонского общества.

— Еще в Итоне он был просто невыносим. Только подумайте — имел дерзость поправлять преподавателей, если замечал, что они ошибаются!

— Его учителя сами виноваты, — прогудел из-за развернутых страниц «Таймс» герцог Карлайл. — Разбаловали мальчишку. Твердили какую-то чушь о его необыкновенных способностях, называли юным гением — и вот вам результат!

— Способности у него есть, не отрицаю, — заметил достопочтенный Хьюберт. Этот джентльмен старался всегда и во всем соблюдать справедливость. — В Оксфорде он превосходил успехами всех своих товарищей. Затем основал этот… как его… археологический клуб. Или теологический? Черт, никогда не запоминаю названий! Ездил в Египет на раскопки пирамид — помнится, об этом даже писали в лондонских газетах. Но все это не отменяет и не смягчает того печального факта, что молодой Доминик Уэстермир груб, высокомерен, заносчив, а главное — чересчур эксцентричен для нашего клуба!

Голос Тонсли-Прайса гулко разнесся по клубной комнате. Теперь его слушали все, даже глухой маркиз Ньюбери взялся за слуховой рожок.

— Вы совершенно правы, — заговорил иподьякон из собора Святого Арчибальда. — Вспомнить хотя бы эту его… как ее… математическую систему игры в вист. Представьте: за один вечер обыграл весь клуб, а потом заявил, что это была шутка, что он, мол, только хотел проверить какие-то свои соображения относительно законов вероятности.

— Это еще что! — с жаром отвечал Тонсли-Прайс. — А чем он сейчас занимается? «Научное расследование преступлений» — звучит солидно, а на деле выходит такая дрянь! Уэстермир всюду ходит с чемоданом, вот с таким, — тут почтенный джентльмен показал руками размер и форму чемодана, — в который напихана всякая пакость — тряпки, обрывки веревок, клочья корпии и прочее в том же роде, что можно насобирать на любой помойке. Но Уэстермир носится со своей коллекцией, словно с кладом! Уверяет, что эти «образцы», как он их называет, облегчат работу полиции — хоть я и не возьму в толк, как можно поймать грабителя или убийцу с помощью грязного клочка ткани.

— Вообще не дело джентльмена ловить грабителей и убийц, — недовольно пробасил Карлайл.

— Я бы сказал, — нервно облизывая губы, заговорил один из недавно принятых членов клуба, — что это уж слишком — таскать с собой в приличные места какие-то… как вы сказали? Клочки и обрывки? Может быть, кому-то из нас стоит с ним поговорить?

— Что там разговаривать! — грохнул, словно из бочки, Карлайл. — Созвать Комитет и поставить вопрос о его членстве!

Джентльмены беспокойно заворочались в креслах, поглядывая друг на друга. Собрание Комитета было суровой мерой: оно могло окончиться исключением провинившегося из клуба и, как следствие, гибелью его репутации.

— А я слышал, — нерешительно начал еще один молодой человек, — что Уэстермир недавно выходил на ринг с двумя профессиональными боксерами. И, говорят, поколотил их обоих!

Снова воцарилось молчание. Все понимали, что собрание Комитета неизбежно, но никому не хотелось предлагать эту крайнюю меру первым.

В это время в нескольких кварталах от «Брауна» предмет обсуждения почтенных джентльменов, Доминик де Врие, двенадцатый герцог Уэстермир, сидел у себя в карете, уткнувшись в открытый чемоданчик, который держал на коленях. Внутренности чемоданчика были выстланы бархатом и разделены на несколько отделений, где покоились клочки холста и обрывки веревок.

Карета, в которой ездил еще покойный дед герцога, двигалась мимо ковент-гарденского рынка. Снаружи гудела людская толпа. Время от времени кучер резко поворачивал, чтобы избежать столкновений, и всякий раз герцог хмурил брови и крепче хватался за чемоданчик с «образцами».

После одного особо сильного толчка герцог схватил трость и забарабанил ею в потолок.

— Легче, Джек, легче! — завопил он что есть мочи. — Не то моя коллекция разлетится по всей карете! Что, черт побери, происходит там, снаружи?

Окошко в потолке приотворилось, в нем показалась широкая добродушная физиономия.

— Настоящее столпотворение, сэр! — раскатистым басом ответил кучер. — Не то беспорядки, не то карманника ловят. Да не волнуйтесь, ваша светлость, не успеете вы и глазом моргнуть, как рынок останется далеко позади!

Ох, как он ошибался!

Мгновение спустя карета закачалась, словно шлюпка в штормовую погоду. Дверца со стороны герцога распахнулась, и под восторженные вопли толпы внутрь влетел, приземлившись на четвереньки, какой-то человек.

Человек этот — точнее, девушка, и очень молоденькая, поспешно вскочила и плюхнулась на сиденье напротив.

Сколько мог разглядеть Уэстермир в бархатно-сером полумраке кареты, девушка была довольно неприглядно одета и растрепана до безобразия. Чепчик ее слетел с головы и болтался на завязках; а измятое платье мышиного цвета напоминало наряды, в каких ходят приживалки, гувернантки и перезрелые горничные. Впрочем, внешность гостьи оказалась куда привлекательнее костюма.

Из-под мятого чепчика выбивались в беспорядке роскошные золотистые кудри. Классически правильное личико с нежной, словно шелк, кожей могло бы принадлежать Елене Троянской (изрядно поглупевшей Елене, не преминул подумать раздраженный герцог). Глаза, обрамленные густыми ресницами, были того ярко-синего цвета, какой можно встретить только в небе и лишь на юге, да и то, пожалуй, не в жизни, а на пейзажах знаменитых художников.

Фигура красавицы не уступала лицу: даже сейчас, скорчившись на сиденье и тяжело дыша после прыжка, незнакомка являла собой самую прелестную картину, какую Уэстермиру доводилось видеть. Высокая, с полной округлой грудью, тонкой талией и стройными ножками, о красоте которых оставалось только догадываться, девушка напоминала античную статую.

Отдышавшись, девушка окинула быстрым взором экипаж, удивленно подняла брови при виде чемоданчика (Доминик покрепче схватился за свои драгоценные «образцы») и наконец обратила внимание на самого герцога.

— Лорд Уэстермир? — звонко спросила она. — Вы лорд Уэстермир?

Герцог промолчал, ошеломленный таким вторжением.

Девушка внимательно осмотрела его с головы до ног. Длинные ноги в сапогах, бежевые бриджи, фрак цвета слоновой кости, белый шейный платок и нахмуренные черные брови, видимо, убедили ее в том, что перед ней именно герцог Уэстермир.

— Это вы! — горячо выдохнула растрепанная амазонка. — Я представляла вас себе отвратительным чудовищем, но все же не сомневаюсь, что это именно вы!

Доминик хотел ответить, но в этот миг красавица вскочила и, театрально простерев вперед руку, вскричала звенящим голосом:

— Знаете ли вы, зачем я ворвалась к вам в карету? Я пришла за справедливостью! Вы знаете, как страдают по вашей вине бедняки? Знаете, что на вашей совести десятки смертей?

Уэстермир испуганно покосился на поднятую руку, полагая, видимо, что сейчас ему влепят пощечину. Девушка, однако, перевела дух и все так же горячо продолжала:

— Во имя христианской справедливости я Требую, чтобы вы обеспечили несчастным, работающим у вас на фабрике и на шахте, достойную плату и достойные условия труда!

Пока она говорила, Уэстермир не отрывал взгляда от ее полных розовых губок и ровных, удивительно белых зубов. Но теперь он раздраженно захлопнул чемоданчик с «образцами». Бог весть что там несет эта сумасшедшая, но представление пора кончать.

— Уверяю вас, мадемуазель, — внушительно ответил он, — среди моих владений нет ни единой фабрики, шахты или какого-либо еще интересующего вас объекта. А теперь будьте добры покинуть мой экипаж. Джек, — крикнул герцог, снова постучав рукояткой трости в потолок, — остановись!

— Ну уж нет! — Девушка вскочила, стукнувшись головой о потолок кареты; небесно-синие глаза ее сверкнули гневом и решимостью. — Я не выйду из кареты, даже… даже если мне придется пожертвовать собой! Скорее умру, чем предам дорогих подруг, отправивших меня на подвиг, и отрекусь от учения великой Мэри Уоллстонкрафт!

При этом имени герцог поморщился, словно от зубной боли. Он наконец начал что-то понимать.

Черт побери, так эта ненормальная красотка — последовательница той самой Уоллстонкрафт, скандальной женщины-философа, проповедовавшей всякую ерунду вроде «женских прав» и «социальной справедливости»!

Герцог Уэстермир считал себя просвещенным человеком, служителем современной науки, однако в некоторых вещах был довольно консервативен. По его мнению, сама природа дала женщине достаточно прав, и какие-то дополнительные им вовсе ни к чему. Еще он полагал, что «борьба за права» — свои ли, чужие ли — истинной леди не к лицу, как и всякая борьба вообще, поскольку она убивает в женщине женственность. Наконец, он давно заметил, что все эти «просвещенные женщины» удивительно тускло и убого одеваются, словно специально выбирают себе самые скучные, серые платья. Одного этого было достаточно, чтобы возненавидеть их философию всей душой.

Бог свидетель, ни единой минуты не потерпит он в своем экипаже сторонницу Мэри Уоллстонкрафт!

Карета остановилась у поворота напротив гостиницы «Корона и скипетр», и герцог потянулся к дверце, другой рукой нашаривая в кармане монету, чтобы дать девице на кеб, на еду — или чего ей там не хватает.

Девушка склонилась к нему, и герцог ощутил тепло ее взволнованного дыхания.

— Вам не удастся от меня избавиться, сэр, — вскричала она, — пока вы не дадите обещания загладить свои преступления! Желательно в письменном виде!

— Не дождетесь, — твердо ответил Доминик.

Отказавшись от мысли о милостыне, он попытался схватить девицу двумя руками, чтобы вышвырнуть из кареты силой. Его лакеи, спрыгнувшие с запяток, позаботились бы о том, чтобы хулиганка не забралась в экипаж снова.

Но девушка ухитрилась увернуться.

— Вижу, сэр, вы не принимаете моих требований всерьез? — задиристо осведомилась она.

— Как вы догадались? — прорычал Уэстермир, делая новый рывок.

На этот раз она ускользнула, вскочив на пустое сиденье.

В толпе, собравшейся вокруг кареты, герцог разглядел двух девушек в таких же мышиного цвета платьях и уродливых чепцах. На одной был особенно безобразный шотландский плед — желтый в черную полоску.

— Сэр, вы толкаете меня на крайние меры! — воскликнула девушка, выпрямляясь на сиденье.

Подруги снаружи поддержали ее ободрительными воплями.

Девушка отважно вздернула подбородок.

— Если вы не согласитесь на мои условия, клянусь, я закричу так, что услышат все вокруг, и… и… разорву на себе одежду!

При этих словах она метнула на герцога отчаянный взгляд.

— Все эти люди будут свидетелями! Я позову на помощь и скажу… скажу, что вы пытались меня изнасиловать!

Сперва Доминик даже не понял, о чем речь, но мгновение спустя до него дошло, что дело принимает неприятный оборот.

О таких вещах он уже слышал. Ему угрожают, попросту говоря, шантажируют. Красавица-амазонка влезла к нему в карету, чтобы добиться своей цели шантажом!

«Если я не соглашусь на эту чепуху, — подумалось герцогу, — она, пожалуй, и в самом деле заявит, что я на нее напал!»

Такого удара его самообладание не выдержало.

— Пытался изнасиловать?! — взревел он. — На глазах у этой черни? Уверяю вас, мадемуазель, если бы такая мысль взбрела мне в голову, я не ограничился бы какой-то жалкой «попыткой» — я бы в самом деле вас изнасиловал!

Нет, терять самообладание явно не стоило. От таких слов ахнули все — даже лакеи.

Скривившись, словно от мучительной боли, герцог вскочил и протянул к нахалке руки, собираясь вышвырнуть ее вон. Он ожидал чего угодно — только не того, что амазонка прыгнет на него и собьет с ног.

Он грохнулся на пол, машинально обхватив ее руками; над ухом у него слышалось ее тяжелое дыхание, он чувствовал мягкое тепло груди и нежность отчаянно извивающегося тела. Внезапно острое желание пронзило Уэстермира… И в тот же миг раздался отчетливый треск материи.

Сообразив, что происходит, герцог оттолкнул женщину и сел.

Толпа любопытных сгрудилась вокруг кареты; и в окошке, и в раскрытой дверце торчали заинтересованные физиономии.

Да, решимости девице было не занимать! Лежа на полу фамильной кареты Уэстермиров, в невольных объятиях самого герцога, амазонка ухитрилась разорвать на себе платье, стянуть лифчик и обнажить пару великолепных белоснежных грудей!

Зрители с улицы увидели не меньше, чем герцог. По толпе пробежали ахи, охи, взвизги и мужские возгласы восхищения.

Девушка не пыталась прикрыться, выставив обнаженную грудь напоказ перед толпой. Лицо ее пылало, и Доминик заметил, что на него она старается не смотреть.