Доехать от Лендс-Энда до Лондона за два дня представлялось практически невозможным, особенно для такой вереницы экипажей. Создавалось ощущение, будто Гренвилл очень торопился добраться до города, но Амелия даже не догадывалась, чем вызвана эта спешка.

Она увидела, как дверца огромной черной кареты Гренвилла распахнулась. Сердце Амелии гулко стукнуло. Саймон показался из экипажа, одетый в длиннополое пальто. На красивом лице графа застыло привычное бесстрастное выражение.

Острая боль внезапно пронзила Амелию. Ее тело томительно заныло. Он был притягательным, красивым мужчиной. «Неужели так будет всегда?» — в отчаянии спрашивала себя Амелия. Неужели она вечно будет смотреть на него, ощущая это страстное желание? Но чего именно она так неудержимо желала?

Амелия боялась ответить на свой собственный вопрос; она знала, что должна выбросить подобные мысли из головы!

Но ее так влекло к нему… Даже следуя за его огромной каретой в маленьком экипаже, Амелия тонко чувствовала то небольшое расстояние, что отделяет ее от Саймона. Какая-то частичка ее предвкушала их следующие мгновения наедине, и не важно, что Амелия пыталась гнать от себя беспокойную мысль: это определенно случится, причем очень скоро. Если она считала минуты — секунды — до их следующего разговора, как она могла справиться с работой его экономки? А ведь она подумала, пусть даже на мгновение, что Гренвилл хотел сделать ее своей любовницей!

Как же смешно и глупо это было!

Возможно, если Амелия будет держаться как можно более официально, если она приложит все усилия, чтобы забыть прошлое — а заодно и поведение Саймона в его покоях после похорон жены, — ей удастся успешно освоиться в роли экономки. Может быть, ее страстное желание угаснет и умрет. Она должна сосредоточить все свое внимание на причинах, побудивших ее поступить на это место. Сыновья Гренвилла нуждались в ней, и Амелия уже полюбила мальчиков. Кроме того, ее внимание требовалось бедной малышке — внебрачному ребенку леди Гренвилл! Амелия успела полюбить и эту крошку. Да и кто не привязался бы к столь прелестной малютке?

Она взглянула на новорожденную, которая как раз окончила свою нехитрую трапезу и теперь широко зевала. Амелия улыбнулась ей и вернулась к грустным раздумьям.

Помнится, в самый разгар их безрассудного романа Саймон не умел держать руки при себе. Если она и знала что-то про него наверняка, так это то, что Саймон Гренвилл был очень пылким, страстным мужчиной.

После похорон Элизабет он пытался соблазнить ее. Амелия не уставала спрашивать себя, как же ей следует расценивать эти факты. Он избегал собственной жены — но он пытался поцеловать ее.

Это вовсе не означало, что Саймон желал ее, твердила себе Амелия с такой убежденностью, которую только могла в себе найти. Даже размышлять о чем-то подобном было опасно! Она ведь не хотела, чтобы он по-прежнему вожделел ее? Это могло бы обернуться такой неловкостью…

Если бы Гренвилл страстно желал ее, разве обратился бы он к ней с просьбой стать его экономкой? Он соблазнил бы ее или предложил стать его любовницей.

— Не могли бы вы отдать ребенка гувернантке и помочь синьору Барелли успокоить мальчиков?

Амелия напряженно замерла, услышав тихий приказной голос Гренвилла и встретившись с его пристальным взглядом сквозь окно кареты. Граф без улыбки открыл ей дверцу. В это мгновение Амелия смутно услышала, как лакей в смятении вскрикнул.

Прикусив губу, не в силах унять колотящееся сердце, Амелия передала ребенка миссис Мердок. Гренвилл держался теперь с ней так церемонно и отстраненно.

Но вдруг он неожиданно взял ее за руку. Ощущая его крепкую ладонь, она вышла из кареты. Он отпустил ее кисть и жестом показал на дверь гостиницы, около которой Уильям и Джон, радостно крича, бегали, играя в салочки. За мальчиками гонялись, задорно тявкая, две невесть откуда взявшиеся собачонки.

При виде мальчиков у нее как будто камень с души упал. Она была счастлива, что они пребывают в таком хорошем настроении.

Да и Гренвилл, похоже, тоже был рад — глядя на своих сыновей, он улыбался. Сердце Амелии тяжело перевернулось в груди.

Потом граф обернулся к ней, и улыбка исчезла с его лица.

— Надеюсь, вы не слишком утомились. Прошу прощения за то, что этот день оказался таким длинным и напряженным.

Амелии вдруг захотелось, чтобы он сбросил эту маску работодателя.

— Я молода и здорова, — улыбнулась она. — И поэтому мне совсем нетрудно путешествовать двенадцать часов, сидя в карете, но миссис Мердок дала мне понять, что ее беспокоит спина.

— Мы остановились, чтобы сменить лошадей, — объяснил он Амелии, оборачиваясь, чтобы снова взглянуть на мальчиков.

— Да, понимаю. Но я немного волнуюсь за нее, Гренвилл, — пояснила девушка.

Граф резко обернулся к ней:

— Меня не волнует гувернантка. Я спрашиваю о вашем самочувствии. — Гренвилл взглянул ей в глаза. — Я не хочу причинять вам неудобство, Амелия.

Девушка не ожидала, что Гренвилл обратится к ней с излишне формальным «мисс Грейстоун», это было бы нелепо, но теперь он уже не вел себя как ее работодатель. И Амелия почувствовала облегчение, совершенно неуместное в этой ситуации.

— Со мной все в порядке, — опять улыбнулась она. — Хотя, признаюсь, я устала. И проголодалась.

Несмотря на то что они взяли с собой в дорогу корзины с едой, Амелия сейчас действительно умирала с голоду.

— Завтра нас ждет такой же долгий и напряженный день, — пояснил Гренвилл. — Вы сможете выдержать?

Амелии оставалось только гадать, чем вызвана такая спешка.

— Разумеется, смогу.

— А ваша матушка? — Граф посмотрел мимо Амелии.

Гарретт помог миссис Грейстоун выбраться из кареты, и они направились к ним. Амелия повернулась к Гренвиллу:

— Мама в восторге от того, что мы возвращаемся в город. Она проспала половину пути.

Саймон кивнул:

— Тогда я могу вздохнуть с облегчением.

Гренвилл коснулся локтя Амелии, и она вздрогнула. Тогда он опустил руку и показал в сторону гостиницы. Не в силах унять учащенно бьющееся сердце, Амелия пошла впереди графа.

— Как сегодня чувствуют себя мальчики? — спросила она.

— Они хорошо переносят поездку. — Гренвилл замялся, и Амелия решительно взглянула ему в глаза. Он добавил: — Мне приятно путешествовать с ними.

В тот самый момент, когда Гренвилл сказал это, на его лице появилось напряженное выражение. У Амелии возникло ощущение, будто он сожалеет о том, что поделился с ней своими чувствами.

Ей хотелось спросить, почему Саймон так редко бывал дома со своей семьей. Неужели он настолько не выносил свою жену, что из-за этого не общался с собственными детьми?

— Полагаю, они были рады провести с вами время, — тихо произнесла Амелия, осознавая, что ни одна экономка не позволила бы себе подобного замечания.

Она не ожидала от него ответа. Но граф сказал:

— Да, они буквально засыпали меня рассказами о своих проделках за весь прошедший год.

Амелия остановилась и коснулась рукава его пальто. Глаза Гренвилла распахнулись, он метнул на нее удивленный взгляд. Но сейчас Амелия не могла следовать своей новой роли, не могла держаться в строгих формальных рамках.

— Смерть леди Гренвилл оказалась настоящей трагедией, — обратилась она к графу. — Но вы заслуживаете того, чтобы быть отцом вашим сыновьям. Может быть, в этом отношении ее смерть обернется некоторым благом, и это несчастье сделает ваши отношения с детьми более прочными.

Его лицо превратилось в маску.

— Им нужна их мать, Амелия.

— Разумеется, нужна. — Девушка замялась. — Понимаю, что я — лишь ваша экономка, но я приложу все свои усилия, чтобы помочь вашим детям справиться с их потерей.

Гренвилл помедлил, прежде чем ответить:

— Я знаю, что вы сделаете все возможное. Именно поэтому я и попросил вас занять это место. — И, снова помолчав, он вдруг добавил: — Я, должно быть, подвергаю всех суровому испытанию, так торопясь вернуться в Лондон?

Амелию удивили некая робость, прозвучавшая в его голосе, и откровенно высказанные сомнения.

— Если крайней необходимости в спешке нет, всем было бы намного приятнее проехать завтра половину пути и растянуть путешествие на три дня.

Саймон судорожно вдохнул воздух.

«Значит, крайняя необходимость есть», — удивленно мелькнуло в голове Амелии.

— Саймон… Гренвилл… если вам нужно как можно быстрее вернуться в город, вы могли бы поехать впереди, не дожидаясь нас, — предложила Амелия.

— Нет, — категорично отрезал он. — Завтра вы поедете с нами. Оставьте ребенка с миссис Мердок, а вашу матушку — с шотландцем. Они могут спокойно добираться еще два дня, но мы должны быть в Лондоне к полуночи.

Амелия решительно ничего не понимала. Но видела в глазах Саймона пугающий свет, а еще ей показалось, что в них мелькнула тень страха. Что происходит? Почему он не может продолжить путь в одиночку, если так спешит?

— Мальчики могут поехать со мной и моей компанией, — осторожно принялась убеждать она.

— Нет! — воскликнул он гневно. — Мои сыновья останутся со мной, а вы присоединитесь к нам завтра. Так будет лучше.

Гренвилл направился к гостинице, не дожидаясь Амелии. Что-то явно было не так, но она и понятия не имела, что именно могло так испугать его, — если, конечно, это был именно страх.

Внезапно Гренвилл остановился и обернулся к ней. Потом мрачно улыбнулся:

— Прошу прощения за эту вспышку эмоций.

— Все в порядке.

— Нет, не в порядке. Я изо всех сил пытаюсь быть вдумчивым и вежливым. Стараюсь вести себя как работодатель. Однако мы когда-то были друзьями, и я не думаю, что ваша нынешняя должность может это изменить. И что еще очень важно, я ценю вашу мудрость и ваши советы.

Сердце Амелии воспарило к небесам. На сей раз она не возражала против его упоминания о прошлом, ведь Гренвилл сделал это в столь почтительной манере. Но она не собиралась отклоняться от главной темы.

— Тогда, если это возможно, не могли бы вы объяснить мне, что на самом деле происходит, чтобы я попыталась посоветовать вам что-нибудь толковое.

Саймон тут же напустил на себя невозмутимый вид.

— Ничего не происходит. Мои сыновья потеряли мать. Они должны остаться со мной. А еще меня ждут неотложные дела, требующие моего присутствия в городе, — пожал он плечами.

Амелия не знала, стоит ли верить Гренвиллу, но с какой стати он стал бы лгать о своих детях? Кроме того, в его словах был смысл. Придраться к чему-либо в этом объяснении было невозможно.

Но Амелии не понравилось выражение, мелькавшее в глазах Гренвилла. Она не могла ошибиться, от него явно исходила напряженность.

— Папа! — подбегая к ним, крикнул Джон. — Я голоден!

Амелия улыбнулась мальчику и с нежностью взъерошила его волосы. Потом подняла взор на Гренвилла. Мысль о том, что их старая дружба может вернуться, несмотря на ее положение экономки, привела Амелию в трепет.

— Я тоже умираю с голоду, — сказал граф, улыбаясь сыну. — Не мог бы ты вежливо попросить мистера Хейза отнести подносы с ужином наверх, в наши комнаты?

Джон кивнул и помчался выполнять просьбу отца.

— Мне кажется, они уснут в тот же самый миг, как их головы коснутся подушек, несмотря на то что сейчас их энергия бьет через край, — заметил Гренвилл, и его улыбка померкла.

Он о чем-то беспокоится, догадалась Амелия. И она вдруг испугалась, что он тревожился о чем-то большем, чем переживания сыновей, на долю которых выпало такое суровое испытание — смерть матери.

— Да, думаю, так и будет.

Они подошли к парадной двери гостиницы. Владелец заведения спустился вниз по лестнице, сияя улыбкой:

— Добрый день, милорд. Я вас ждал. Ваши комнаты готовы.

Хозяин гостиницы взглянул на Амелию, которая сразу поняла, что толстяк никак не может решить, кем же она приходится графу — служанкой, родственницей или гостьей.

— Благодарю вас, мистер Хейз. Весьма вам признателен. Это мисс Грейстоун. Мой сын попросил вас принести подносы с ужином?

— Да, попросил, милорд, вы их получите в течение получаса. Могу ли я показать вам ваши комнаты?

— Думаю, это хорошая идея. — Гренвилл взглянул на Амелию: — Вы не возражаете против того, чтобы разделить комнату с вашей матерью?

— Я предпочла бы сделать именно это.

— Прекрасно. Тогда увидимся на рассвете. — Он помедлил, словно не решаясь что-то сказать, и задержал взгляд на ее лице. — Амелия, будьте уверены, я высоко ценю то, что вы здесь, с моей семьей.

И она поняла, что Гренвилл тоже отчаянно нуждается в ней.


Лондон, 19 апреля 1794 года


Амелии никогда прежде не доводилось бывать в лондонском доме Гренвилла. Она неспешно обошла роскошную, щедро меблированную спальню, которую ей выделили. Верхняя половина стен была выкрашена в бледно-зеленый цвет, нижняя — обшита древесиной, покрытой белой краской. На белом потолке выделялась сиреневая и зеленая лепнина в форме звезды с расходящимися лучами. Кровать, застеленную покрывалами с пейслийским узором, скрывал зеленый балдахин. Большая часть мебели была позолоченной, а под ногами лежали превосходные обюссонские ковры. В комнате также находился белый гипсовый камин, на котором стояли большие, тоже позолоченные часы.