Щеки Амелии запылали еще ярче.

— Это всего лишь платье!

Брат пронзил ее взглядом.

Амелия скрестила руки на груди, собираясь защищаться.

— Ты уже видел Жаклин? — спросила она, вспоминая о дочери Джулианны.

— Даже не пытайся сменить тему, Амелия. Кстати, а где Гренвилл? Я был бы не прочь переброситься с ним парой слов.

Амелия встревожилась. Джек славился своей вспыльчивостью. И он не шутил, когда только что заявил, что десять лет назад хотел прикончить Саймона. Амелия нисколько не сомневалась: в том, что касалось этой темы, Джек не стал бы вести себя столь же невозмутимо и здраво, как Лукас.

— Он, видимо, спит. Не думаю, что с моей стороны было бы разумно будить его.

Глаза брата удивленно распахнулись.

— Боже праведный, и ты еще рассматриваешь подобную возможность? Разумеется, ты не можешь заявиться к нему без приглашения — или все-таки можешь? Да что здесь вообще такое происходит?

Джек стал догадываться об их отношениях, подумала Амелия, начиная паниковать.

— Ты ошибаешься. Я даже не думала подниматься наверх и будить его. Естественно, это было бы совершенно неприлично.

— Твое платье — вот что совершенно неприлично. Точно так же, как твоя должность экономки Гренвилла.

— Я уже говорила это Лукасу, скажу теперь и тебе. Я не могу бросить его детей в такой момент. Они слишком привыкли к тому, что я управляю их домом. Я слежу за их питанием, проверяю, как движется их учеба, и рассказываю им сказки на ночь!

— В самом деле? — насмешливо фыркнул Джек. — Я собираюсь остаться здесь до тех пор, пока Гренвилл не спустится вниз. Я хочу с ним поговорить.

— Джек, ты не можешь допустить, чтобы он увидел тебя. — Амелия пришла в ужас. Она была уверена, что Джек собирался устроить Саймону допрос и решить, остаются ли их отношения в рамках приличий.

— Гренвилл меня явно не испугает, Амелия, — с безграничным высокомерием бросил брат. — Я умудряюсь удирать от двух военных флотов с тех пор, как объявили режим блокады. Думаю, я смогу ускользнуть от Гренвилла и его дружков, если ему когда-нибудь вздумается выдать меня властям!

— Ты — везунчик, Джек, но, боюсь, сам этого не понимаешь.

Он пристально посмотрел на нее:

— Не бойся за меня.

Амелия подошла к брату и коснулась его руки.

— Конечно же я боюсь за тебя. — Она понизила голос. — Сколько раз ты отправлялся к французским берегам, выгружая товары, на которые наложен запрет, когда британский флот уже маячил на горизонте? Сколько раз, Джек?

Брат смотрел на Амелию так, будто она говорила что-то забавное.

— Я не хочу, чтобы ты волновалась обо мне. У меня странное чувство, будто сейчас у тебя хватает забот и без меня.

— Боже милостивый, так я права! Ты бросаешь якорь, чтобы выгрузить товары, когда британские сторожевые корабли находятся в пределах досягаемости!

— Разве я развлекался бы так, если бы они не гнались за мной?

Амелия испытывала неодолимое желание влепить легкомысленному братцу звонкую пощечину.

— Это — не пустяковая игра, черт возьми! Если тебя когда-нибудь арестуют, то обязательно обвинят в государственной измене, Джек. Я до смерти боюсь, что ты попадешься в руки нашего флота, точно так же, как до смерти боюсь того, что Лукаса схватят на французской земле французские власти!

Джек внезапно притянул Амелию в крепкие братские объятия.

— Я тоже тебя люблю, — сказал он и, отпустив ее, добавил: — Откровенно говоря, я тоже беспокоюсь о Лукасе. Ему следует прекратить помогать эмигрантам, Амелия. Во Франции правит террор. Там теперь не осталось ни малейшего представления о жалости или справедливости. Каждого, кто хоть как-то связан с подозреваемым в государственной измене, отправляют на гильотину, и это означает, что во Франции каждый божий день бессмысленно гибнут женщины и дети. Если Лукаса схватят на французской земле, не будет даже судебного разбирательства. Его бросят на растерзание толпе или отправят на гильотину.

Амелии стало дурно, к горлу подкатила тошнота.

— Не уверена, что он все еще работает с эмигрантами во Франции.

— Работает, — откровенно бросил Джек. — До меня даже дошли слухи, что твоя подруга Надин Д’Аршан активно помогает сообществу французских эмигрантов, работая во Франции. Надеюсь, что это не так. Если она хочет помочь своим соотечественникам, то может делать это и здесь, как только они благополучно высадятся на наши берега. Лукасу следует делать то же самое.

Амелия была удивлена:

— Надин действительно очень увлечена политикой, но она никогда не намекала на то, что вообще что-то делает ради помощи беженцам из Франции. Ты, должно быть, ошибаешься.

— Надеюсь, что это так, — отозвался Джек.

Амелия какое-то мгновение молча смотрела на него. Потом решилась:

— Наверное, ты можешь помочь мне, Джек. Я беспокоюсь о Гренвилле.

Он тут же вскинулся:

— Ага, так я прав! Здесь все не так просто, как кажется на первый взгляд. Ты — едва ли его экономка, раз так беспокоишься о нем!

— Мы — друзья! — закричала Амелия. — Он — в опасности, и его детям тоже может грозить опасность — он сам признал это. Но он больше ни в чем не хочет признаваться. Я думаю, что он может быть шпионом!

Схватив Амелию за руку, Джек притянул ее ближе.

— Лукас сказал мне, что ты в чем-то его подозреваешь. — Он пронзил ее взглядом. — Что ты имеешь в виду, когда говоришь, что он признал грозящую ему опасность?

— Он упомянул о том, что должен позаботиться о безопасности детей. Но когда я прямо спросила его, не шпион ли он или что-то в этом роде, он уклонился от ответа, а потом сменил тему.

Странный свет замерцал в глазах Джека.

— Тебе стоит держаться от этого подальше, Амелия. Я не хочу, чтобы ты была хоть как-то втянута в эту войну, даже не напрямую.

— Я и так уже втянута — из-за тебя, из-за Лукаса, а теперь еще и из-за Саймона! — в отчаянии бросила она.

— Ах, так теперь он еще и Саймон! Я так и знал — ты вся сияешь, потому что снова влюбилась в него, — упрекнул он.

Амелия отстранилась от брата.

— Да, я люблю его, Джек. Точно так же, как люблю его детей. Он в беде. Ты можешь помочь мне выяснить почему?

Его лицо стало напряженным.

— Если бы я не знал, какая ты чопорная и благопристойная — какая ты благоразумная, — я решил бы, что у вас любовная интрижка!

Она вспыхнула:

— Не говори глупостей!

Джек не прервался и невозмутимо продолжил, будто не слышал ее:

— Но я знаю тебя, Амелия, ты никогда не стала бы любовницей. Хвала Создателю за это! Но с какой стати Лукас позволил тебе остаться здесь? Почему бы вам с мамой не остановиться у Джулианны? Если твой распрекрасный Саймон в опасности, то и вам грозит беда.

— Я не брошу его и детей! — воскликнула Амелия. — Так ты тоже думаешь, что ему что-то грозит?

И Джек очень осторожно ответил:

— Я не знаю.

Брат хмуро посмотрел на нее, и Амелия почувствовала, как мысли лихорадочно пронеслись в его голове. Ах, как жаль, что она не могла прочитать эти мысли!

— Он говорил о том, что вот-вот покинет город? — после долгого молчания спросил Джек.

Амелия покачала головой:

— Нет, он ни словом не упоминал о том, что уедет из города. Да и зачем ему уезжать? А если он все же уедет, не будет ли это означать, что он отправился во Францию, как Лукас?

— Нет, не будет. Это ничего не будет означать.

— Он редко бывает в Лондоне — вот что я слышала! — Амелия вдруг испугалась, что Саймон собрался уехать в самое ближайшее время. И все же он не сказал ей ни слова. — А Лукас назвал тебе все причины, по которым я так волнуюсь?

— Он обмолвился о каком-то странном поведении Саймона, его ночных кошмарах, непонятных хождениях туда-сюда, — ответил Джек.

Напряжение сковало Амелию. Лукас с Джеком очень долго и обстоятельно обсуждали Саймона — она нисколько не сомневалась в этом.

Лицо Джека исказилось гримасой.

— Проклятье! Я не планировал задерживаться в городе еще на один день. Но мне стало интересно, удастся ли что-нибудь выяснить о Гренвилле. Ты пробудила мое любопытство. Представить себе не могу, с какой стати он решил, что здесь, в городе, его подстерегает опасность, — независимо от того, связаны его действия с войной или нет.

— Спасибо, Джек, — с чувством ответила Амелия. И крепко сжала его в объятиях.


«Как же трудно сосредоточиться на неотложной задаче», — мрачно подумал Саймон.

Еще не пробило и десяти утра, а он уже сидел за столом в своем кабинете, якобы изучая какие-то счета. Но на самом деле он пытался решить, как же ему поступить с Марселем. Журдан только что получил еще одно послание с требованием явиться на встречу — судя по штампу, письмо было опущено в почтовый ящик у какого-то магазинчика на Пэлл-Мэлл. Теперь Саймону ничего не оставалось, кроме как снова как следует замаскироваться или отправить на встречу со связником Журдана кого-то вместо себя. Оба плана были слишком рискованными. Как следует все обдумав, Саймон остановился на втором варианте, решив послать секретные сведения Марселю через курьера, которому мог бы доверять.

Но Саймон никак не мог сосредоточить внимание на предмете своих интриг. Все его мысли занимала Амелия.

Саймона мучило колоссальное чувство вины. Амелия была добродетельной, честной, порядочной аристократкой, а он использовал в своих интересах ее привязанность к нему и притяжение, существовавшее между ними. Это было недопустимо. Но в то же время Саймон не жалел о ночи, которую они провели вместе. Амелия сказала, что это была лучшая ночь в ее жизни, и, вне всякого сомнения, эта ночь была лучшей и в его жизни тоже.

А еще в этой ночи было так много наслаждения, так много радости! Амелия не просто согревала его постель, она грела его сердце. Амелия была воплощением всего, чего он был напрочь лишен. Она была милой и доброй, честной и сердечной, участливой и бескорыстной. Саймон знал, что не сможет отказаться от нее — ни в качестве друга, ни в качестве возлюбленной.

И это осознание только подчеркивало их различия; он был законченным эгоистом.

Конечно, рано или поздно ему предстояло вернуться во Францию, и на этом их отношениям пришел бы конец. Саймон просто не мог представить, какое оправдание придумал бы для себя в этом случае. Но он никогда не напугал бы ее правдой.

Потому что прекрасно помнил, как Амелия смотрела на него…

Саймон отодвинул от себя бухгалтерские книги, которые будто бы просматривал. Амелия была проницательной и настойчивой. Она догадывалась о его шпионской деятельности. Как же теперь можно было убедить ее, что это не так? Саймон не хотел возлагать на ее плечи груз правды. Он не хотел, чтобы Амелия жила в постоянном страхе за него.

Это Саймон должен был стать тем, кто живет в постоянном страхе — за всех близких и любимых.

Кто-то вдруг постучал в дверь кабинета. На пороге стоял Ллойд — вместе с Себастьяном Уорлоком.

Саймон не смог скрыть охватившего его недовольства. Он поднялся им навстречу, а Ллойд бросился оправдываться:

— Мистер Уорлок настаивал, милорд. Прошу прощения за вторжение, но он сказал, что вы обязательно примите его, даже в столь ранний час.

Напряженность снова сковала Саймона. Он холодно улыбнулся:

— Благодарю вас, Ллойд. Пожалуйста, закройте дверь. И позаботьтесь, чтобы нам не мешали.

Уорлок неспешно вошел в кабинет, а Ллойд, попятившись, закрыл за собой дверь из черного дерева.

— Здравствуйте, Гренвилл. Я помешал?

— Я не люблю сюрпризы, — сказал Саймон. — Но вы, разумеется, всегда желанный гость в этом доме.

Оба прекрасно знали, что это была ложь.

Уорлок, одетый в черный бархатный сюртук и рыжевато-коричневые бриджи, выглядел удивленным. Опустившись в кресло перед столом, он заметил:

— Вы не прислали мне рапорт. Как прошла ваша встреча со связным Журдана?

С трудом сдерживая ярость, Саймон тоже сел. Он ненавидел, когда им управляли — будто дергали за веревочки марионетку!

— Он так и не появился, — солгал Саймон.

— В самом деле? — Уорлок удивленно вскинул брови. — Хм, это уже второй раз подряд. Это начинает меня настораживать.

Саймон почувствовал, как екнуло сердце, но постарался, чтобы ни один мускул не дрогнул на его лице. Он, разумеется, не собирался рассказывать куратору шпионской сети, что Марсель был Эдмундом Дюком — и «кротом».

А вдруг Дюк должен был шпионить за ним во время встречи с Марселем — по приказу Уорлока?

Неужели это было возможно?

Боже, да в эти нелегкие времена войны и революции было возможно все что угодно!