Амелия боялась верить Бесс. Саймон уехал из дому всего три часа назад — чтобы сделать то, о чем знал лишь один Господь Бог. Снова пошел дождь, а Саймон все не возвращался.

— Где она? — не веря своим ушам, закричала Амелия, молясь, чтобы это был не сон.

— В кухне, — задыхаясь, сообщила Бесс.

От волнения у Амелии перехватило горло. Все еще боясь поверить, она обернулась к застывшим на месте мальчикам.

— Пойдемте! Ваша сестра — дома. Это замечательные новости! Поторопись! — Амелия наконец-то дала волю радости.

Все вместе они выбежали из комнаты и помчались вниз по коридору, Джон и Уильям — впереди.

— С ней все в порядке? Вы уже видели ее? — на ходу спросила Амелия, несясь следом за мальчиками.

— Она немного покапризничала, но стоило миссис Мердок дать ей бутылочку, как она тут же успокоилась, — улыбнулась Бесс. — О, мисс Грейстоун, мы все так волновались за нее!

Когда они на безумной скорости летели вниз по лестнице, Амелия вдруг споткнулась, отвлекшись на важную мысль.

— Кто ее вернул?

— Кто-то постучал в кухонную дверь, мисс Грейстоун, а когда повар ее открыл, там стоял крупный человек, на голову которого был натянут капюшон. Он просто отдал ребенка повару. А потом развернулся и ушел, скрылся в ожидавшей его карете.

Саймону каким-то образом удалось добиться возвращения Люсиль, подумала Амелия. Ее сердце колотилось. Мальчики уже пронеслись через вестибюль и мимо столовой. Приподняв юбки, Амелия тоже пустилась бегом.

Влетев на кухню, она сразу же увидела весь штат прислуги, которая окружала центральный стол, на котором, должно быть, и бежал ребенок. Вид Амелии загораживали спины, а вот Уильям и Джон проскользнули между двумя лакеями, громкими криками приветствуя возвращение сестры. И когда люди расступились, Амелия увидела Люсиль.

Лежа на руках у миссис Мердок, малышка с безмятежно-счастливым видом посасывала молоко из бутылочки, обернутой в белое одеяло.

— Люсиль, где же ты пропадала? — мягко пожурил ее Уильям, останавливаясь рядом с миссис Мердок.

Джон встал на цыпочки, поцеловал щечку сестры и лучезарно улыбнулся.

Люсиль оторвалась от бутылочки, содержимое которой с такой жадностью поглощала, и улыбнулась в ответ своим братьям.

Глаза Амелии заволокли слезы. Как же она боялась за ребенка! Амелия бросилась вперед мимо Джейн и Мэгги, чтобы прижать малышку к груди, и миссис Мердок взглянула на нее заплаканными глазами.

— Похоже, с ней все прекрасно, мисс Грейстоун, просто прекрасно!

Вдруг лишившись дара речи, Амелия только и смогла, что кивнуть. Миссис Мердок бережно передала ей Люсиль, стараясь не тревожить девочку. Амелия прижала ее к себе, чувствуя, как нестерпимо тяжелый груз наконец-то упал с души. Миссис Грейстоун ласково сжала плечо Амелии и с чувством произнесла:

— Слава богу!

Люсиль была дома. Прошло еще какое-то время, прежде чем Амелия вновь обрела способность говорить.

— Интересно, мы когда-нибудь узнаем, кто похищал ее — и почему? — тихо спросила миссис Мердок. — Требовали ли за нее выкуп?

Амелия вздрогнула, резко возвращаясь к суровой реальности. Слуги могли быть ужасно любопытными. Судя по всему, никто не знал о деятельности Саймона в военное время, так что вполне логично было предположить, что Люсиль похитили ради выкупа.

— Я еще не знаю подробностей, — задумчиво ответила Амелия. Что ж, им с Саймоном придется обсудить, какое объяснение лучше всего дать прислуге.

Сердце кольнула тревога. Это ведь она, Амелия, обвинила Саймона в том, что произошло с Люсиль, и даже влепила ему пощечину.

— Его светлость уже здесь?

— Он не вернулся, — мрачно изрек Ллойд. — Он отправился куда-то верхом.

Амелия насторожилась. Дождь поутих, но погода оставалась ненастной, и Амелия надеялась, что у Саймона достаточно здравого смысла, чтобы быстрее вернуться домой. Как ему удалось добиться освобождения Люсиль? — подумала Амелия и задрожала от страха. Неужели она и в самом деле хотела это знать?

— Я собираюсь отнести Люсиль наверх. Ее пеленки кажутся сухими, но, думаю, их все равно нужно сменить. Уильям? Джон? Вам давно пора спать, — улыбнулась Амелия.

Вскоре Люсиль уже безмятежно сопела в колыбельке, миссис Грейстоун ушла к себе, а мальчики легли спать.

Амелия внезапно осознала, как измучилась: ее колени подгибались, во всем теле ощущалась слабость. Позади остались тяжелый день и тяжелая ночь. Стоило Амелии закрыть дверь спальни мальчиков, как улыбка сбежала с ее лица: ее навязчиво преследовал один вопрос: где Саймон?

Она не могла лечь спать до тех пор, пока не узнает, что Саймон вернулся целый и невредимый. Сердце уколол острый страх. Как он добился освобождения Люсиль? Разумеется, сейчас с ним все в порядке. Но почему он не возвращается домой?

Амелия уговаривала себя не думать о худшем. Саймон в любую минуту мог войти в парадную дверь. Разумеется, Амелии стоило помириться с ним. Неужели она действительно швыряла ему в лицо все эти обвинения? Сейчас, когда Люсиль мирно спала в своей колыбели, Амелия была полна раскаяния.

Но ведь она просто сказала правду.

Амелия прислонилась к стене, убирая с глаз растрепавшиеся волосы и осознавая, что должна принести извинения, когда Саймон вернется. Страх пронзил ее с новой силой. Она подумала, не стоит ли послать записку Лукасу, не видел ли он Саймона после их разговора днем и не знает ли, где тот сейчас находится.

И тут Амелия услышала шаги. Обернувшись, она увидела Саймона, который поднимался по лестнице в противоположном конце коридора. Он встретился с Амелией взглядом, но даже не замедлил шаг. Просто прошел в свои покои.

Она осела вдоль стены, ощущая невероятное облегчение. Но Саймон не произнес ни слова приветствия, да и выглядел он таким же утомленным, едва держался на ногах от усталости, как и сама Амелия.

Война встала между ними, в смятении подумала она. Приподняв свои синие шелковые юбки, Амелия решительно бросилась по коридору. Теперь она не чувствовала ничего, кроме раскаяния за свое поведение. Остановившись, Амелия энергично застучала в дверь Саймона, которую он оставил немного приоткрытой.

Спустя мгновение Саймон, распахнув дверь, предстал перед Амелией. Он успел снять темный сюртук, но его рубашка была влажной, бриджи тоже промокли, а сапоги испачкались в липкой грязи. С его мокрых волос стекали капельки воды. А во взгляде, который перехватила Амелия, сквозила обычная невозмутимость.

— Слава богу, ты вернулся! Я так волновалась! — воскликнула Амелия.

Саймон провел рукой по своим растрепанным мокрым волосам и посторонился, пропуская ее. Амелия вошла в гостиную.

— С тобой все в порядке? — с опаской спросила она.

— А с тобой? — в тон ей спросил он.

Амелия затрепетала:

— Саймон, я люблю тебя. Мне очень жаль, что я обвинила тебя вот так…

— Ты была права, — перебил он ее.

Она глубоко вдохнула, собираясь с духом:

— У меня не было ни малейшего права так бранить тебя, и я тебя ударила! Мне так жаль! Ты простишь меня?

— У тебя было полное право и побранить, и ударить меня, так что прощать тут нечего. — Он вдруг закрыл дверь и начал снимать с себя рубашку. — Прошу прощения. Я промок до нитки, а сегодня вечером не по сезону холодно.

Он держался так официально, так сдержанно… Амелия бросилась помогать ему стаскивать рубашку.

— Так немудрено и простуду подхватить!

Саймон не ответил, пройдя мимо Амелии. Потом налил два бокала коньяка и вручил ей один.

Амелия отставила бокал. Она направилась в спальню, но рыться в гардеробе не потребовалось — камердинер Саймона предусмотрительно вытащил для него длинный восточный халат. Взяв халат, Амелия вернулась в гостиную. Саймон стоял там уже без рубашки, потягивая коньяк и глядя на нее поверх края бокала.

— Пожалуйста, надень это поскорее, а то заболеешь.

Он поставил бокал и накинул темно-синий жаккардовый халат.

— А тебе не все равно?

— Разве ты не слышал меня? Я люблю тебя, Саймон…

Он снова перебил ее:

— Мне не следовало привозить тебя сюда. Я должен был настоять на том, чтобы ты осталась с детьми в Корнуолле, где, по крайней мере, вы были бы в отдалении от моих врагов.

— Пожалуйста, не вини себя в том, что случилось с Люсиль. С ней все в порядке! — в отчаянии вскричала Амелия.

— А кого же мне винить? — огрызнулся Саймон. — Мы оба знаем, что это я поставил под угрозу весь этот дом.

Подойдя к нему, Амелия взяла его руки в свои и прижала их к груди.

— Ни у кого нет магического хрустального шара, Саймон. Когда ты только соглашался шпионить ради нашей страны, нельзя было предвидеть, какой опасностью обернутся в итоге твои действия. В ту пору ты не мог знать, что придется шпионить и для наших врагов, чтобы выжить.

— Но? — настойчиво и сурово спросил он.

Амелия знала, что хотела сказать — что должна была сказать, — но не решилась и вместо этого произнесла:

— Ты — герой. Ты — патриот, Саймон.

— Я — трус. Я — предатель, — резко бросил он.

Она задохнулась от ужаса:

— Что ты сегодня сделал?

Саймон отстранился от нее:

— Поверь мне, тебе лучше этого не знать.

Амелия никак не могла восстановить дыхание, поэтому замолчала, наблюдая за Саймоном, который расхаживал по комнате с бокалом в руке и потягивал свой коньяк. Что же он натворил? Неужели им по-прежнему грозила опасность?

— Саймон, этим военным играм нужно положить конец. Скажи Уорлоку, что с тебя хватит. Объясни, что должен в первую очередь думать о семье. Так больше не может продолжаться.

— Уорлок? Он будет мной не слишком-то доволен. Но я беспокоюсь сейчас не о нем. — Саймон взглянул ей в глаза. — Уорлок не станет использовать моих детей против меня — как ни странно, у него есть совесть. Но они уже сделали это один раз, так почему бы им не поступить так снова?

Амелия догадалась, что Саймон имел в виду шефов французской шпионской сети.

— Так ты хочешь сказать, что никогда не освободишься от французов? Что они будут манипулировать тобой, угрожая детям?

— А что они делали не далее как сегодня? — грустно усмехнулся он.

— Саймон! Ну должен же быть какой-то выход!

— Если из этого положения и есть выход, Амелия, я его еще не нашел, — устало произнес он. — В сущности, теперь моя ценность для Ляфлера только повысилась, в этом нет сомнений.

Потрясенная, Амелия уставилась на него. Саймон кричал это имя — Ляфлер — в своих ночных кошмарах, и она прекрасно помнила это. Теперь-то стало понятно, что так звали одного из его французских хозяев. Амелия вздрогнула. Она ведь действительно не желала даже слышать об этом Ляфлере, не так ли? И о чем только что говорил Саймон, что он имел в виду? Что же такое он совершил, чтобы заставить французов ценить его как одного из своих агентов даже больше, чем раньше?

Саймон залпом опрокинул в себя оставшийся в бокале коньяк. Потом невидящим взором уставился на темный камин. Никогда еще выражение его лица не было таким потерянным.

Чувствуя, как глаза наполняются слезами, Амелия подошла к Саймону и обняла его.

— Если ты не можешь выйти из игры, тогда мы как-нибудь справимся с этим вместе.

Саймон задрожал.

— Мне так жаль, Амелия, — в отчаянии бросил он.

— Тсс, тихо, — успокоила она его. — Тебе не о чем жалеть. Люсиль — дома, мальчики — в безопасности. Мы обязательно придумаем, как поставить точку в этой истории, Саймон, хотя, возможно, и не сегодня.

С его уст слетел безрадостный смешок, и теперь уже Саймон крепко привлек Амелию к себе.

— Не думаю, что я когда-либо признавался, как сильно я тебя люблю, — тихо произнес он.

Амелия застыла на месте. Он никогда прежде не объяснялся ей в любви.

Саймон криво улыбнулся и поцеловал Амелию.

— Без тебя я сошел бы с ума, — сказал он. И снова прильнул к ее губам.


Саймон сидел за столом в своем кабинете, сосредоточенно глядя на короткое послание, которое получил за завтраком. Уорлок был уже на пути сюда, он желал поговорить с ним о деле, не терпящем отлагательств.

Казалось, Саймон просто не вынесет напряжения, сковавшего его изнутри. Уорлок знал, что он натворил вчера, конечно же знал — о любом событии в Лондоне, так или иначе затрагивающем военные усилия британцев, тут же становилось известно руководителю шпионской сети. Иначе с какой стати Уорлоку наносить визит на следующий же день после похищения и возвращения Люсиль — на следующий же день после того, как Саймон подверг риску успех британских военных действий?

Виски Саймона пульсировали. Он провел еще одну бессонную ночь. После страстных любовных игр с Амелией он сжимал ее в объятиях, пока она не заснула. Затем отправился проведать спящих мальчиков, а потом и Люсиль. Глядя на дочь Саутленда, он вдруг осознал, сколь важным стало для него ее благополучие.