— Без конца… И до той поры, пока в живых не останется ни единого человека, — пробормотала Софья.

— Что? — громко вопросил многословный ее чичероне.

— Однако премилый же обычай! — громко сказала она.

Тот только улыбнулся и препроводил девушку в монастырь капуцинов, о котором он только что так выспренно повествовал.

Что же это был за монастырь? В чем была его примечательность для туристов? Самой главной особенностью сего монастыря были катакомбы, простиравшиеся на тридцать километров под ним и не имевшие точного плана. При них состоял на службе монах-смотритель, который только один и ведал ими. Катакомбы эти были еще и жилищем смерти. Здесь хоронили, а точнее, складывали мертвецов, которых бальзамировали сами здешние монахи. Всякий путешественник считал своим долгом впитать от этих ужасов memento mori[8], о котором так любят упоминать различные писатели, мнящие себя философами.

В сих катакомбах начиная с XVI века от одной из страшных чумных эпидемий хоронили монахов-капуцинов, знать города Палермо, а позднее, и людей всех рангов и даже бедняков. Бедняков подвешивали на крюки в стене. Богатых людей клали в специальные ниши и даже в открытые гробы, выставляя покойников на обозрение оплакивающих их родственников, которые имели возможность созерцать их бесконечно долго, вплоть до собственной кончины, пока они не оказывались рядом с ними. Рассказывали также, что некий отец находился в отъезде, когда скончалась его маленькая дочь. Мать умолила монахов принять к себе труп девочки, подвергнуть его бальзамированию и оставить дожидаться несчастного родителя. Прибыв, отец смог созерцать тело девочки таким, каким было оно при жизни, и проститься с дочерью. Родители имели возможность до конца жизни видеть труп любимой дочери, воображая себе, быть может, что она все еще жива и только спит… Несчастные люди!

Безумные, как подумала Софья, услышав подобный рассказ. Где же тут презрение к смерти? Здесь одно только почтение к ней и желание непрерывно видеть ее рядом с собой и осязать. Страх один! Она бы и рада была уйти отсюда, но… Но природа человеческая такова, что отринуть себя от ужаса, не насытившись им вдоволь, невозможно. Софья невольно воображала себе дам в старинных платьях, таких набожных и экзальтированных, неотрывно смотревших на дорогие черты своих мужей, детей, родителей… Мужчин в бархатных камзолах, не сводивших глаз с милых черт своих безвременно ушедших возлюбленных, быть может, оставивших в залог своей любви малолетних детей… Мурашки пробежали по ее коже!

Странный памятник человеческих чувств и желаний. Погребальный отзвук Средневековья. Скелет-смерть, увлекавшая в последнем танце за собой все сословия и возрасты, до сих пор выводила в этих катакомбах свой нескончаемый танец. И они приходили смотреть на него! Как сильна власть этой хозяйки бренного нашего мира! La morte…[9]


Тургенев прибыл в Палермо, повинуясь смутному слуху о том, что именно сюда отправилась Лидия с самозваным своим графом. Именно в Палермо вел призрачный след его жены. Путешествие по Италии, которую он проехал из конца в конец, оставило самые приятные впечатления в его душе. Конечно, здесь не обходилось без дорожных неудобств, трактирщиков-плутов, разного рода мелких мошенников и прочего. Но чужие красоты прекрасной страны искупали все сполна.

Из Москвы выехал он не сразу. Ему потребно было много времени на сборы, на получение паспорта и другие приготовления. Наконец, в середине октября, по дурным дорогам, он выехал уже из Петербурга и совершил поначалу продолжительную поездку по отчизне по самой осенней распутице, в которую умудрился попасть. Он задержался в Варшаве довольно надолго. Потом грянули морозы, выпал снег, и это позволило добраться почти до самых Альп в самое небольшое время, всего за четырнадцать дней. Далее была переправа через горы, и Тургенев невольно поминал великого соотечественника своего, Александра Васильевича Суворова, который переходил через Альпы с гораздо меньшими удобствами, но сопровождаемый своим войском. Где перевал Сен-Готард, при котором бились русские? Где Чертов мост? Он желал бы угадать те места, но вовсе не мог бы теперь этого сделать. Отец говаривал ему про подвиги русских богатырей и про восхищение всей Европы этим отважным походом.

Затем следовало путешествие по самой прекрасной Италии, занявшее несколько месяцев. Тургенев совершал свой путь через Милан, Пьяченцу и Кремону. Случай занес его в Парму, а после того он, уже без необходимости, но только повинуясь собственной воле, отправился в Рим, желая увидеть собственными глазами и собор Святого Петра, расписанный некогда великим Микеланджело, и прочие красоты вечного города. В разных уголках страны он отдал дань восхищения и славному Палладио[10], и бессмертными итальянскими художниками эпохи Возрождения Тьеполо и Веронезе.

Он видел, как разросшаяся зелень скрывает прелестные линии барочных вилл близ Рима, как барки скользят по Lago Maggiore, как плюш обвивает полуразрушенные каменные мосты и хижины, как перед старинными развалинами расстилается зеленое цветущее поле, не познавшее еще человеческой руки…

Он бы желал еще посетить Неаполь и вернуться непременно в Рим, но теперь путь он держал на Сицилию. И там его ждало такое же прекрасное барокко, затаившееся в изысканных линиях строений и столь не любимое классицистами. Но он с какой-то нежной грустью любовался столь пышной архитектурой, которую нынче не желали понимать.

Прибыв в Палермо, Тургенев битую неделю посвятил поискам Лидии и самозваного графа да Понте. Усилия его, впрочем, были тщетными. И поначалу в Палермо он не мог отыскать их и следа. Однако, поскольку разыскивал он «молодую русскую даму и графа-итальянца», как он всегда пояснял, — полагая, что это сочетание не может быть таким уж частым, — в один из дней ему сообщили, что упомянутую пару недавно видели в городе. И что только нынче утром «молодая русская дама» в одиночестве отправилась в капуцинские катакомбы. Тургенев, не медля ни минуты и предвкушая уже близкое завершение своей миссии, направился к указанному ему монастырю.

Спустившись в катакомбы и узрев открывшееся ему зрелище этого итальанского некрополя, Тургенев невольно передернул плечами. Он вовсе не был испуган, но столь странная причуда собирать покойников в одном месте и выставлять их на обозрение всем желающим, показалась ему дикой. Он бы тотчас ушел, если бы не мысль о Лидии. Что могло взбрести ей в голову? Для чего она отправилась сюда? Да и тут ли она? Он вернулся ко входу и спросил у стоявшего там монаха-смотрителя, не выходила ли отсюда молодая русская дама? Но нет! Монах уверил его, что приметил, разумеется, иностранку, тем более так хорошо говорившую по-итальянски («Хорошо? Вот диво!» — подумал Александр). Но она не выходила с тех пор, как вошла около получаса тому назад.

Полчаса в этом склепе? Решительно, Лидия переменилась. Ничто в иные дни не могло побудить ее даже взглянуть в сторону кладбища: обычного русского безобидного кладбища! Но тут, в этом мрачном и сыром погребе, провести уже более получаса?.. Александр решительно направился внутрь.


Софья брела по коридорам, заполненным телами, и ужас, наконец, стал постепенно охватывать ее. Точнее, любопытство ее смешалось со страхом и не позволяло ей выбраться наружу.

У некоторых трупов превосходно сохранились все черты лица, волосы, тело и даже одежда. Другие же мертвецы были страшны, с открытыми ртами и проваленными глазницами. Гробы стояли тесно, будто в очереди на Страшный Суд, почти опираясь один на другой. Жуткие, высохшие мертвецы на крюках являли страшное зрелище.

Но особенно поразили ее, вызвав истинное содрогание, дети, положенные и поставленные в маленьких гробиках, как нарядные, сухие, страшные куклы. Пышные волосы девочек и богатые наряды, гробы разной формы, некоторые из которых напомнили ей домики-треугольники со стеклянными крышками, чтобы лучше было видно лицо. Мертвые дети… Это оставляло самое ужасное впечатление!

Соня задрожала. Ей показалось, что рядом были люди. Но она углубилась так далеко, завороженная видом смерти, что вдруг оказалась совсем одна! Ей стало очень страшно. Софья заметалась от стены к стене, испытав неожиданно почти сверхъестественный дикий страх, осознав свое полное одиночество. Взгляд ее упал на мертвую девочку. Глаза ее вдруг блеснули перед ней, как живые или будто сделанные из стекла! Или это не глаза, а что-то другое?..

— Зачем я не ушла отсюда раньше? — прошептала она. — Господи помилуй! — Она перекрестилась. — Страх какой! Умершая смотрит, истинно смотрит на меня…

Софья наклонялась все ниже и ниже, не в силах оторваться от ужасных глаз, тут чья-то рука коснулась ее, и Соня в ужасе закричала!


Язык итальянский, на котором Александр старался изъясняться, был не так уж и дурен, но и не хорош. И поэтому каким-то образом в его устах «граф-итальянец» оборотился в «графиню-итальянку». Поскольку Фабиана и Софья были парой приметной и оттого что еще были богаты и жили на широкую ногу, то Тургеневу и указали именно на них. Он направился в катакомбы в поисках жены и совершенно неожиданно встретил там Соню.

Александр, издали заметив фигуру молодой женщины, сразу догадался, что она, должно быть, заблудилась и испугалась. Он никак не думал, что это именно та, по следу которой нынче он шел целый день. Тургенев решил подойти к ней и, коснувшись ее, услышал крик. Он не сообразил, что в таком состоянии она может принять его прикосновение за что угодно. И, конечно, она упала в обморок!

Тургенев подхватил девушку на руки и поспешно направился с нею к выходу. Спертый воздух катакомб и все увиденное повлияли на нее самым плачевным образом. Лицо незнакомки было бледно, руки ее беспомощно свисали, она погрузилась в глубокий обморок. С нею рядом никого не было, и помощи ждать было не от кого.

Вынеся ее на свежий воздух во двор монастыря, Тургенев уложил ее на широкую скамью. К ним подбежал монах и предложил воды или, быть может, лекаря? Но на свежем воздухе девушка стала приходить в себя. Соня никогда не страдала обмороками и была довольно крепкого здоровья, поэтому солнце, вода и свежее дуновение ветра привели ее в чувство почти сразу, но она все же ощущала сильную слабость. Однако девушка поднялась и села. Монах тут же отошел, оставив молодых людей объясняться одних.

Довольно дурно произнося итальянские слова, Тургенев поинтересовался самочувствием молодой дамы, оказавшейся по воле случая на его попечении. Софья, увидев подле себя незнакомца и поняв, что самым постыдным образом лишилась сознания от страха, отвечала по-русски, в совершенном замешательстве.

— Так вы русская? — изумился Тургенев, заговорив на родном языке.

— Да, — ответила Софья. — А вы? Впрочем… — Она смущенно улыбнулась. — Это и так ясно… Но каким чудом вы тут оказались? — воскликнула она.

— Я… — Тургенев смешался.

Он не желал открывать этой девушке истинных причин своего появления в катакомбах. Почему? Потому что это было неловко, не к месту, да и… И не хотелось отчего-то. — Я, как и вы, из любопытства спустился в катакомбы. Впрочем, мне сказали, что я могу тут встретить своих знакомых… Я искал их и много спрашивал об их местонахождении. Меня отправили сюда и… я встретил вас, — несколько удивленно произнес Александр. — Позвольте, впрочем, отрекомендоваться: Александр Андреевич Тургенев.

— Софья Николаевна Загорская, — ответила она.

Тургенев посмотрел на свою новую знакомую, с удовольствием отметив ее приятный голос, спокойную и милую внешность, слегка растрепавшиеся надо лбом черные кудри, красивой формы рот и приятную улыбку, нежную и изящную линию плеч, в обрамлении белого полупрозрачного шелка. В ней было то, что называется выразительной красотой, подумал Тургенев. В минуту обаяния, которое охватило Тургенева при взгляде на нее, приобрели вдруг весь свой смысл и все свое значение и некая неправильность в овале лица, и глаза, сильные и нежные своей глубиной и влажностью. Неожиданная томность, близкая к слабости, разлилась теперь во всей ее фигуре, но взгляд темных глаз готов был засвидетельствовать твердость воли и силу натуры.

— Это я виноват… — произнес он. — Мне надобно было вас окликнуть для начала…

— Вздор, — отозвалась Софья. — Мне не нужно было так долго находиться в этом месте. Я поддалась ненужному любопытству и была справедливо наказана.

— Позвольте мне проводить вас. Где вы остановились? С кем вы путешествуете?

— Я путешествую с подругой, графиней ди Тьеполо.

— Ах, графиней! — И Александр рассмеялся.

— Вы смеетесь? — изумилась Соня. — Но что смешного?..

— Ах, простите, — перебил он. — Дело в том… Я понял свою ошибку! Я искал одного… графа-итальянца и его русскую спутницу. А мне указали на вашу подругу графиню-итальянку… И на вас… Но почему вы путешествуете вместе? Вы в родстве?