Тунисская граница была пройдена абсолют­но спокойно. Попугай, как и говорила Дороти, спал без задних ног, вернее лапок.

В самолете меня охватило беспокойство. Как чувствует себя попугай? Задохнуться он не мо­жет. Хитроумные отверстия, замаскированные под последний писк моды, обеспечивали при­ток воздуха. Сумочка была на твердом каркасе, так что нанести телесные повреждения попугаю я не могла. Дороти, как профессиональный мафиози, продумала все детали. Вот только пра­вильно ли она подобрала дозу снотворного? А вдруг...

От пришедшей мысли у меня зашевелились волосы, и я опрометью кинулась в туалет, при­жимая к груди сумочку.

— Микки, попугайчик мой! Микки, очнись! — причитала я над попугаем и трясущимися рука­ми пыталась открыть сумочку. Мои пальцы ста­ли вдруг неуклюжими, и я никак не могла спра­виться с завязанным на бантик шнурком.

Наконец я его развязала. Заглянув внутрь, я увидела лежащего Микки, но глаз, смотревший на меня, весело поблескивал. Микки жив. Я об­легченно вздохнула, снова затянула шнурком сумку и покинула туалет.

Устроившись на своем месте в салоне само­лета, я невольно задумалась о Микки. А вдруг этот взгляд был его последним, прощальным?

Я снова на всех парах понеслась в туалет. Микки был по-прежнему жив, и мне показа­лось, что его глаз слегка подмигнул мне.

Я вернулась в салон, но усидеть на месте уже не могла.

— Мисс, вы в порядке? Вам не нужна по­мощь? Может, вам принести еще один пакет? — вежливо поинтересовалась стюардесса, когда я в очередной раз устремилась в туалет.

Летящие со мною пассажиры с интересом наблюдали за моими действиями. По-моему, кое-кто уже заключал пари, сколько еще раз я про­бегу по салону. Но Микки стал мне настолько дорог, что откровенное любопытство пассажи­ров меня не трогало.

Я чувствовала свою ответственность перед попугаем. Такой маленький, такой беспомощ­ный и летит к черту на рога. То есть в Англию, мысленно поправила я себя. Правда, Микки по попугайным меркам маленьким и беспомощным не был. Он являл собой крупный экземпляр по­роды жако с огромным клювом и большими сильными лапами, но мне казался беспомощ­ной малюткой.

— У меня цистит, — громко заявила я, не обращая внимания на смущенное «ах» сидящей рядом пожилой леди. Всегда обнаруживающееся у меня нахальство, если кому-нибудь надо прий­ти на помощь, меня уже не удивляло.

Своим шокирующим заявлением я добилась, что стюардесса от меня отстала. Пассажиры тоже постепенно привыкли к моим экстравагантным действиям и потеряли к ним интерес.

Время, пока горела надпись «Пристегните ремни и оставайтесь на местах», я еле выдержа­ла и перед выходом из самолета под откровен­ные насмешки окружающих снова заглянула в туалет. Микки был жив и, видимо, чувствовал себя превосходно.

— Потерпи, малыш. Скоро твои мучения за­кончатся, — пообещала я ему.

Я вышла из самолета, дошла до погранич­ной стойки и встала в очередь желающих ока­заться в Англии. Чувствовала я себя спокойно. Дороти была абсолютно права! Микки! Разве это контрабанда?

Все шло хорошо. Я приблизилась к погранич­ной стойке и протянула свой паспорт высокому худому мужчине в форме.

— Пошевеливайся, толстозадый, — услыша­ла я свой голос, идущий не из моего рта, а откуда-то из живота, на уровне которого я держа­ла сумку с Микки.

Пограничник вздрогнул. Стоящее рядом се­мейство с двумя маленькими детьми отступило назад.

— Приличная с виду девушка, а какие вуль­гарные словечки слетают у нее с языка, — про­шептала дама своему мужу.

— Кому сказала, поворачивайся, засранец, — не унимался попугай, вещая синтезированным голосом: тембр был мой, но в нем отчетливо слышалась манера говорить Дороти.

Я с ужасом ожидала появления полиции, но пограничник, видимо, пребывал в таком же растерянном состоянии, как и я. Его професси­ональный опыт подсказывал ему, что люди с моей внешностью подобные слова не произно­сят. Они тихи, законопослушны и вежливы. Я же вела себя как лицо, выпившее немало на­питков, отнюдь не безалкогольных, и склонное к дебоширству. Если бы не столь явное противо­речие и вызванный им у представителя закона шок, знакомство с полицейским участком аэро­порта Хитроу мне было бы обеспечено.

— Проваливай, — еле выдавил из себя погра­ничник и шлепнул печать в мой паспорт.

— Спасибо, милок, — ехидно проворковал попугай.

Я опрометью кинулась вон от стойки, молясь про себя, чтобы Микки замолчал. Молитва была услышана. Попугай не издал ни звука, пока я забирала с ленты транспортера свой багаж и шла по аэропорту, направляясь к стоянке такси.

Я немного успокоилась и уже удобно устраи­валась в такси, когда услышала:

— Быстрее шевелись, болван!

Реакция шофера напоминала поведение по­граничника. Он резко взял старт и даже не по­интересовался, куда меня везти.

Я протянула ему бумажку с адресом, кото­рую мне дала Дороти. Прочитать ее в самолете я так и не удосужилась. Мои помыслы были со­средоточены на Микки. И вот его благодарность. Я даже не стала читать адрес вслух, так как бо­ялась спровоцировать попугая на новые выска­зывания.

В то время, когда Дороти показывала мне Микки, я настолько была уверена в его неспо­собности говорить, что могла держать пари. Те­перь попугай отомстил мне сполна за мое не­высокое мнение о нем.

Когда он только научился говорить моим го­лосом? Неужели ему было достаточно ласково­го лепета в туалете. Вот паршивец...

— Вот паршивец, — отчетливо произнес по­пугай.

Я вздрогнула. Попугай умел читать мои мыс­ли. Меня обуял мистический ужас.

— Помолчали бы, мисс. Если будете так себя вести, я высажу вас из машины.

— Но... послушайте, — Я решила сказать во­дителю о попугае, ведь ему не надо предъявлять сертификационный паспорт.

— Вот задницу тебе надеру, толстозадый, и полицию вызову, — быстро закончил за меня Микки.

Шофер молча сплюнул в окно и поднял стек­ло, отделяющее его от пассажира. Видимо, это был высший знак выказываемого им мне пре­зрения.

Я смирилась и мечтала лишь о том моменте, когда навек расстанусь с попугаем и уже никог­да не буду за него краснеть. Я перестала тряс­тись над драгоценной жизнью Микки и поста­вила сумку на сиденье.

— Вылезай, мисс стерва! — буркнул мне шо­фер, резко затормозивший у ворот подъездной аллеи. — Дальше потопаешь сама.

— Вот ублюдок! — услышала я свой голос, но в отличие от всех предыдущих случаев он при­надлежал лично мне. Попугай молчал, но его школа не пропала втуне. Я оказалась способной ученицей. До встречи с попугаем я бы не произ­несла этого слова даже под дулом пистолета, а сейчас оно прозвучало так обыденно, словно было из привычного мне лексикона вроде «спа­сибо» и «пожалуйста». Я даже умудрилась швыр­нуть деньги и, гордо выпрямившись, зашагала по аллее.

Вскоре я перешла на бег рысью. Не обращая внимания, где нахожусь, и не смотря по сторо­нам, я репетировала свою речь. Как только от­кроется дверь, мне надо объявить о существо­вании попугая. Нельзя давать ему время на выс­казывания. Я решила обойтись без приветствий и сразу протянуть сумку с одним-единственным словом «попугай!». Потом можно будет все спо­койно объяснить. Больше я не позволю Микки портить мою репутацию.

Добравшись до дома, я нажала кнопку звон­ка и прошептала попугаю:

— Молчи, стервец...



ГЛАВА 5


Мой яростный шепот совпал по времени с открытием двери, и появившийся на пороге мужчина, конечно, его услышал. Я покраснела и подняла глаза. Предо мною стоял блондин с глазами цвета изумрудов, мой зеленоглазый блондин! Его рот кривился в презрительной ус­мешке.

Я растерялась, и момент был упущен. Не ус­пела я вымолвить подготовленного спаситель­ного слова, как попугай громко возвестил:

— Оказываю сексуальные услуги.

— Я в них не нуждаюсь!

Дверь передо мною захлопнулась.

Попугай говорил не моим голосом, но мое положение от этого не улучшилось. Откуда моей мечте, так волшебно только что персонифици­ровавшейся в реального человека, помнить зву­чание моего голоса? Худшего варианта встречи с единственным мужчиной, перед которым я хотела бы предстать во всем блеске красоты и ума, я не могла бы пожелать и своему заклято­му врагу.

Я задохнулась от бешенства и принялась изо всех сил колотить в дверь кулаками. Она широко распахнулась, и блондин снова возник передо мной.

— Ублюдок, засранец, тупица, тварь тол­стозадая! — быстро повторяла я словарный за­пас Микки. — Немедленно позови мне сына Дороти!

Теперь пришла очередь удивляться мужчине.

— Кого? — тупо спросил он меня.

— Сына Дороти, паршивец! Ему от матери подарок. Вот! — И я потрясла сумкой перед его носом.

— Пошевеливайся, недоносок, м...! — вста­вил попугай еще ни разу доселе не употреблен­ные им слова. Видимо, ему пришлась по душе его способная ученица и он решил расширить ее лексикон.

Мужчина молчал, только в глубине его глаз таилось презрение, а губы изогнулись в груст­ной усмешке.

— А вас, мисс, не учили вежливо себя вести? Обычно говорят «здравствуйте», а не перечис­ляют все известные им ругательства. Раньше при наших встречах вы вели себя более чем стран­но, но, по крайней мере, не употребляли по­добных выражений. Когда вы успели пополнить свои знания? Или вы их от меня скрывали?

Напряжение, не покидавшее меня весь пе­релет от Туниса до Лондона, скандальные реп­лики Микки, всегда произносимые им в соот­ветствии с ситуацией и как бы за меня, моя неспособность справиться с возникающими про­блемами — все это переполнило меня и требо­вало выхода. И он нашелся. Я заплакала.

Стоять столбом и лить слезы — занятие до­вольно затруднительное. В этом деле нужна опо­ра, и я ее нашла. Рухнув на грудь мужчины так быстро, что он не успел отступить, я принялась орошать слезами его рубашку, одновременно цепко за нее ухватившись.

Блондин молча терпел мои действия, по­том осторожно провел рукой по моей вздраги­вающей в рыданиях спине и погладил меня по голове.

— Почему мне везет на встречи с тобой? Когда тебя отпускают из лечебницы, ты меня специ­ально ищешь?

— Из какой лечебницы? — сквозь слезы пробор­мотала я, когда до меня дошел смысл вопроса.

— Где-то ты должна же содержаться. Не мо­жет смерч в облике женщины безнаказанно раз­гуливать на свободе. Или ты так ведешь себя толь­ко со мной, а с другими — нормальный чело­век? — В голосе мужчины звучала причудливая смесь чувств: нежность, грусть, насмешка и презрение.

Мое сознание выделило лишь последнее. Гнев снова поднялся в моей душе. Он моментально высушил мои слезы и выпрямил спину.

— Прекратите говорить глупости, мистер... как вас там? Мне нужен сын Дороти. Я из Туниса, а не из сумасшедшего дома.

Блондин улыбнулся. Улыбка получилась от­крытой и доброй.

— Я и есть сын Дороти. Мистер Арлингтон к вашим услугам. Можно просто Роберт. Или вы предпочитаете те слова, которые уже здесь про­звучали в мой адрес?

— Не может быть! — От удивления я приотк­рыла рот и так замерла, забыв его закрыть. У Дороти никак не может быть такого взрослого сына. Да и попугая, как я считала, обычно да­рят подросткам.

— Что не может быть? Что я Роберт Арлинг­тон? Представьте себе, что так и есть. Или у вас другие соображения по этому поводу?

— Нет! Вы не ее сын!

— Не могу отказать вам в некоторой прони­цательности. — В голосе моего собеседника опять зазвучало презрение. — Я только в некотором смысле ее сын. Не буду вас утруждать более под­робными объяснениями, вряд ли ваши умствен­ные способности так велики, чтобы их понять. Просто напрягите память и вспомните, куда и кому миссис Дороти Коллинз просила вас пе­редать ее подарок?

В моей голове всплыла мысль о записке, ко­торую я показывала шоферу, но, куда я ее по­ложила потом, оставалось загадкой.

Я принялась лихорадочно себя ощупывать: где-то же должен существовать тот карман, в который я ее засунула. Карманов на моей одеж­де не было, поэтому мои действия со стороны выглядели как телодвижения безумной.

Во взгляде мужчины читалась обреченность. Он прекрасно понимал, что ему предстоит сде­лать звонок в ближайшую психлечебницу и выз­вать санитаров, поэтому, когда я запустила руку себе за пазуху, он не удивился. Через секунду я издала крик индейцев перед выходом на тропу войны, извлекла записку из бюстгальтера и тор­жественно ею помахала. Мужчина тупо смотрел на меня. Я развернула записку, начала читать адрес и... упала в обморок.

Когда я пришла в сознание, то обнаружила себя лежащей на диване в холле. Я услышала поток грязных ругательств, исторгаемых как из рога изобилия мужским голосом, в котором слы­шались знакомые нотки. Я уже хотела открыть глаза и презрительно рассмеяться в надменное лицо Роберта Арлингтона. Притворяется воспи­танным джентльменом, а сам ведет себя как скотина. Ну погоди у меня! Сейчас я соберусь с силами и все тебе выскажу.