Неожиданно на улице прозвучали два выстрела. Кувшин в ту же секунду выпал из рук Айви и разбился. Мария содрогнулась от ужаса: даже в самых мрачных мыслях она не могла представить, что Люк поведет себя подобным образом.

Женщины бросились на крыльцо, столкнувшись в дверях с Хэнсом, который торопливо заводил детей в дом.

– Где ружье? – резко спросил он.

Мария вся напряглась:

– Нет, Хэнс, я не позволю вам подобным образом выяснять отношения.

Хэнс с силой схватил ее за плечи:

– Господи, Мария, это же не Люк, а Харперы. Они видели нас с Айви и, очевидно, пришли сюда за нами.

Мария осторожно выглянула в окно и похолодела: среди деревьев мелькали одетые в оленью кожу всадники. Неопрятные волосы, беззубые улыбки, повадки горьких пьяниц – безусловно, это были Харперы: Вилли, Микайа и двое сыновей Вилли, Калеб и Спрус. Мария молча принесла ружье и протянула его Хэнсу.

Затем женщина спрятала детей в подвал, где хранили овощи, крошечную подземную пещеру за кухней.

Айви, волнуясь, положила свою руку на руку Хэнса, который уже заряжал ружье.

– Хэнс…

Он мрачно посмотрел на жену:

– Я знаю, буду осторожен. А ты пока последи за детьми.

Тяжело дыша, Айви прошла через кухню к укрытию, где Мария через приоткрытую дверь спокойно объясняла Хэтти, как успокоить Дилана.

– Что делает папа? – нетерпеливо спросил Бенжамин, не желая отсиживаться в погребе.

Мария тяжело вздохнула. Она так и не рассказала Люку о том, что когда-то убила Элка Харпера, как и о более поздней встрече на просеке с Вилли и Микайей. Ей не хотелось делиться с мужем этими подробностями, чтобы они не повисли тяжким грузом и у него на душе.

– С ним все в порядке, – медленно ответила женщина.

– Но папа же не знает о Харперах, мама, – не унимался Бенжамин. – Он может попасть прямо к ним в руки. А что будет с животными? Я видел, как один из мужчин направился к конюшне.

Неожиданно Бенжамин начал переминаться с ноги на ногу, умоляюще глядя на мать.

– Иди в погреб, – приказала Мария.

– Я сейчас, мама, – попросил мальчик, показывая через двор в сторону уборной.

Прозвучал еще один выстрел, заставивший Марию вздрогнуть от ужаса.

– Беги быстрее!

Бен, как заяц, выскочил из укрытия и, пролетев мимо якобы нужного ему строения, неожиданно свернул на дорожку в лес и исчез в зарослях вяза. Мария слишком поздно поняла его хитрость. Тщетно звала она сына и уже собиралась броситься вдогонку, когда справа от нее на пони проскакал Гедеон.

Проклиная про себя своевольных глупых мальчишек, Мария торопливо разместила Айви, Дилана и Хэтти в погребе.

– Сидите тихо, – предупредила она, положив руку на дверь.

– Куда ты направляешься? – спросила Айви.

– В дом. Хэнс не сможет справиться один с четверыми.

– Тогда я тоже пойду с тобой.

Мария покачала головой.

– Ты даже не умеешь стрелять, Айви. Кроме того, малышей нельзя оставлять одних, – она решительно закрыла дверь погреба и побежала к дому.

Хэнс сидел под разбитым выстрелом окном, стараясь поймать на мушку ускользающие цели, которые находились в пределах досягаемости, но были плохо видны. Услышав, что Мария заряжает другое ружье, он хотел было возразить, но увидев, как ловко она засунула в ствол шомпол и положила порох на полку, сдержался.

– Извини меня за это, Мария, – печально произнес Хэнс. – Извини за все.

Мария молча сжала его руку и приложила к плечу приклад.


Стук деревянной ноги Израэля нарушил ровный ритм часов. Женевьева радостно бросилась навстречу сыну.

– Добро пожаловать домой, – проговорила она, беря его за руку. – Я уже решила, что университет совсем поглотил тебя.

Израэль улыбнулся и позволил матери помочь себе пройти в гостиную. Женевьева упрямо ухаживала за ним, несмотря на то, что он уже свободно передвигался на своей деревянной ноге и даже ездил верхом. Весь Лексингтон восхищенно шушукался, когда Израэль смог танцевать на празднике чистки кукурузы с жизнерадостной сестрой Брайди Фаррел.

– Рурк! Ребекка! – позвала мать. – Посмотрите, кто пришел к нам на воскресный обед!

Они долго сидели за столом в спокойной тишине летнего дня, окутанные умиротворяющей обстановкой семейной близости, и, улыбаясь, разговаривали о ферме, о карьере Израэля, который преподавал в университете теологию, о недавнем светском успехе Сары в качестве хозяйки официального приема, миссис Натаниэль Кэддик.

Разговор незаметно перешел на Хэнса, которого, как они думали, уже навсегда потеряли. После долгих лет разлуки и неведения домой вернулся совершенно другой человек, с отпечатком зрелости и понимания на лице, проделавший, судя по всему, огромную внутреннюю работу и вышедший из нее обновленным. В сыне исчезла былая дикость и необузданность, и теперь он счастливо и спокойно жил с Айви в своем красивом доме на Хай-стрит.

Женевьева тоже чувствовала себя счастливой, почти… Она научилась принимать изувеченность Израэля и молчаливость Ребекки, которая превратилась в отшельницу, замкнувшись в себе и проводя все время над Библией и номерами «Домашнего миссионера». У Сары тоже были странности. Например, ее приводила в неописуемый восторг возможность владения несколькими рабами. Тем не менее, она по-прежнему оставалась любящей дочкой, близкой родителям, стоявшим теперь гораздо ниже ее на социальной лестнице.

Единственное, чего так и не смогла принять Женевьева – это разрыва между Люком и Рурком, который мрачной тенью висел над семьей Эдеров. Сколько она ни умоляла, ни уговаривала, ни убеждала Рурка помириться с сыном, пытаясь играть на его самых нежных чувствах и рассказывая о внуках, которых он упорно не желал признавать, постоянно натыкалась на холодную стену ненависти и предубеждения.

Рурк словно ничего не слышал. Его совершенно не волновало, что Бен подстрелил свою первую в жизни индейку, что Хэтти в пять лет уже научилась читать, что Дилан тяжело заболел крупом…

И все же Женевьева не переставала надеяться на то, что ей, в конце концов, удастся объединить всю семью.

Неожиданный стук копыт по дорожке встревожил Эдеров. Обычно по воскресеньям на ферме было тихо: работники на выходной уходили по домам, оставались только члены семьи.

Ребекка раздвинула занавески и испуганно вскрикнула.

– Индеец, папа! – выдохнула она, глядя на всех широко открытыми глазами, готовая вот-вот забиться в истерике, которая всегда начиналась у нее при виде индейцев.

Рурк с проклятием схватился за ружье, но Женевьева сразу узнала всадника.

– Подожди, Рурк, – резко приказала она. – Это Гедеон Паркер.

– Тем более, ему здесь нечего делать.

Женевьева бросилась открывать дверь.

– Он никогда бы не приехал без необходимости.

Рурк позволил жене выйти на крыльцо, но по-прежнему держал наготове ружье.

Гедеон ловко соскочил с коня. Он был красив, уверен в себе, а его лицо представляло собой спокойную, непроницаемую маску.

Ребекка жалобно завыла, но Израэль с отвращением резко приказал сестре замолчать и вышел вслед за матерью.

Гедеон не проявил страха, заметив в руках Рурка ружье. Он кивнул сначала Женевьеве, потом Рурку и просто сказал:

– Вы нужны Люку.

В глазах Рурка засверкали искры гнева.

– Люк не нуждается во мне с тех самых пор, как женился на шони, тем самым опозорив семью.

– На него напали Харперы, мистер Эдер!

Рурк глубоко вздохнул. Репутация Харперов в Лексингтоне была ужасной. Еще много лет назад, в Лэнсез-Медоу, они слыли дикой, совершенно необузданной семьей.

И все же… Рурк задумчиво взглянул на Женевьеву, не зная, на что решиться. Тем временем Израэль деловито захромал вниз по ступенькам, уже вооруженный и готовый к поездке. Женевьева с вызовом посмотрела на мужа, который по-прежнему колебался.

За него все решила Ребекка. Сначала неуверенно, потом все смелее она направилась к Гедеону и тронула юношу за рукав, улыбнувшись дрожащей, но приветливой улыбкой. Это казалось тем удивительнее, что с тех пор, как Ребекка вернулась из индейского плена, она не подпустила близко к себе ни одного чужого человека.

Затем девушка со слезами на глазах повернулась к Рурку и сказала:

– Поезжай с ним, папа. Я слишком долго думала только о себе.

Услышав эти слова, Рурк бегом бросился запрягать коня.

На прощание Женевьева с грустью поцеловала мужа.

– О Боже, Дженни, – растроганно произнес он, потеревшись щекой о ее волосы. – Кажется, я был самым большим дураком на свете.

Она кивнула, сияя от счастья:

– Но я все равно люблю тебя, Рурк Эдер.


Услышав выстрелы, Люк недовольно нахмурился, решив, что стреляют Бен и Гедеон, которым он еще не разрешал выходить на охоту, тем более, так близко от дома.

Люк сердито отложил в сторону пилу и рубанок и вскочил на коня, но неожиданно заметил бегущего ему навстречу Бена.

Задыхаясь от волнения, сын кричал:

– Харперы, папа! Они напали на нашу ферму! Нагнувшись Люк подхватил мальчика и посадил перед собой в седло. На смену гневу пришла страшная тревога, ледяной рукой сжав его сердце.

– Что там происходит?

– Дядя Хэнс говорит, что Харперов четверо.

– Хэнс?!

Бен закивал головой:

– Они с тетей Айви приехали к нам на ужин.

Люк почувствовал поднимающееся раздражение, но сейчас было не время давать волю своим эмоциям. А вот Харперы… Он перестал доверять им с тех пор, как Калеб и Спрус попытались увести собаку Бена, и запретил сыновьям даже близко подходить к их неухоженной ферме. Наоми Харпер однажды сама приходила продавать яйца, старательно пряча свежие синяки на лице под широкими полями потрепанной шляпы. Вид этой несчастной женщины только подтвердил слухи о том, что братья относятся к своим женам с тупой, почти звериной, жестокостью. Харперы были глупы, совершенно непредсказуемы и очень опасны.

Люк поднялся на вершину холма и внимательно осмотрелся. Вокруг дома чувствовалось какое-то движение, но Харперы, похоже, залегли. Осторожные, дьяволы!

Присмотревшись, Люк понял причину их осторожности: из двух выбитых окон на фасаде дома торчало по ружейному стволу. На какую-то долю секунды между развевающимися на ветру занавесками Люк заметил иссиня-черные волосы Марии.

С ужасающей яростью он понял, что это не хулиганское нападение, а самая настоящая война. Люк почти непроизвольно прижал к себе сына, вдыхая аромат его волос. Мальчик пах летним ветром, детским потом и молоком.

Поцеловав Бена в щеку, Люк спокойно произнес:

– Тебе нужно уходить отсюда, сынок. К дому сейчас подходить опасно, поэтому беги по этой дорожке за конюшню. Если дела пойдут совсем плохо, пробирайся к реке, слышишь меня?

– Но я хочу остаться с тобой, папа!

Люк мрачно покачал головой:

– У меня только один пистолет и пороху всего на несколько выстрелов. Я боюсь, что не смогу защитить нас двоих.

– Но…

В этот момент снова прозвучал выстрел, и из окна упал цветочный горшок.

– Беги, Бен! – приказал отец, снова поцеловал мальчика и, сняв с коня, подтолкнул вперед.

Бен оглянулся:

– Па!

– Что, сынок?

– Ты смелый человек, Па, и я люблю тебя, – изо всех сил стараясь не заплакать, Бен побежал по тропинке.

Люк с грустной улыбкой проводил сына взглядом, затем привязал к дереву коня и зарядил пистолет. Неожиданно ветер донес сильный звук выстрела и запах гари. Стараясь сильнее прижиматься к земле, Люк быстро пополз по лесу, пока не достиг вершины холма. Спрятавшись за тополем, он осторожно посмотрел в низину и яростно выругался: один из Харперов поджег конюшню. Над строением поднимался веер дыма. Уже загорелась ближняя к дому стена; где-то внутри испуганно заржал конь.

Люк снова выругался. Весь скот: овцы, на которых он занимал деньги, корова, которая поила детей молоком, пони Бена и его кошки – самое ценное сокровище мальчика…

Кошки… Если Бен увидит, что горит конюшня, он прямиком направится спасать животных… Оттолкнувшись от дерева, Люк бросился вниз. Он бежал, сломя голову, почти ничего не замечая вокруг. Только когда пуля попала прямо в дерево рядом с ним, Люк отметил про себя, что его заметили, но не обратил на это никакого внимания, думая о Бене. Он был уверен, что мальчик постарается проникнуть в конюшню и тогда…

Пламя уже успело охватить все строение: горела крыша и стены; даже издалека чувствовался жар и слышалось жалобное мычание и ржание. К счастью, Бена нигде не было видно. Люк остановился и прислушался: ничего, кроме шума огня и криков животных.

Неожиданно дверь конюшни распахнулась, оттуда вырвался огромный клуб дыма, а огонь внутри из-за притока свежего воздуха запылал еще ярче. Вслед за этим, на улицу начали выбегать обезумевшие от страха животные. Первой выскочила кошка с котенком, крепко зажатым в зубах, потом промчались овцы и корова, наконец индейский пони Бена и пегая кобыла с громким ржанием устремились к ручью.