– Ты что, смеешься? Как ты это себе представляешь? Я буду сидеть в убежище, а Америка все это время будет неизвестно где? Может, ее вообще уже нет в живых?

Я обернулся и увидел, как Максон сложился пополам и принялся хватать ртом воздух. От одной этой мысли его едва не выворачивало.

Король Кларксон рывком заставил его распрямиться, крепко взял за плечо и как следует тряханул:

– Возьми себя в руки. Ты нужен нам целым и невредимым. Пошел. Живо.

Максон сжал кулаки и слегка согнул руки в локтях, и какую-то долю секунды я был совершенно уверен, что он сейчас ударит отца.

Не мне, конечно, судить, но, по-моему, папаша вполне способен сделать из Максона лепешку, если у него возникнет такое желание. Было бы жаль, если бы парень погиб.

Пару судорожных вдохов спустя Максон вывернулся из отцовской хватки и зашагал во дворец.

Я поспешно отвернулся в другую сторону, надеясь, что король не обратит внимания на свидетеля их стычки. Недовольство Кларксона сыном занимало мои мысли все больше и больше. После увиденного у меня окрепло убеждение, что дело далеко не только в неправильных пометках, которые Максон оставлял на полях документов.

Почему человек, так озабоченный безопасностью своего сына, ведет себя с ним так… так агрессивно?

Я нагнал остальных гвардейцев как раз в ту минуту, когда Марксон начал говорить.

– Кто-то из вас ориентируется в этом лесу?

Все молчали.

– Он очень большой и превращается в густые заросли, стоит зайти буквально на несколько шагов вглубь. Дворцовые стены тянутся футов на четыреста, но дальний участок давно нуждается в ремонте. Бандитам не могло составить никакого труда перебраться сквозь провалы в стене, в особенности учитывая, с какой легкостью они преодолели наиболее укрепленные ее участки поблизости от дворца.

Прекрасно, нечего сказать.

– Мы растянемся в цепочку и будем передвигаться очень медленно. Ищите следы ног, брошенные вещи, сломанные ветки, что угодно, что может подсказать нам, куда они ее потащили. Если стемнеет, вернемся за фонарями и свежими людьми. – Он обвел взглядом всех нас. – Я не намерен возвращаться обратно с пустыми руками. Живой или мертвой, мы вернем ее во дворец. Король с принцем не должны остаться без ответов, ясно?

– Так точно, сэр! – отчеканил я, и остальные подхватили.

– Вот и славно. А теперь всем рассредоточиться.

Мы прошли всего несколько ярдов, когда Марксон протянул руку, останавливая меня.

– Леджер, ты сильно хромаешь. Уверен, что справишься? – спросил он.

Кровь отхлынула у меня от лица, и я представил, как впадаю в такую же ярость, как только что Максон. Черта с два я позволю меня отстранить!

– Я в полном порядке, сэр! – поклялся я.

Марксон снова смерил меня взглядом.

– Послушай, нам нужна сильная команда. Лучше тебе все-таки остаться.

– Никак нет, сэр, – ответил я поспешно. – Такого ни разу не было, чтобы я не подчинился приказу. Не вынуждайте меня делать это сейчас.

Видимо, он увидел отчаянную решимость на моем лице. Краешки его губ дрогнули в улыбке, и он, кивнув, направился к опушке:

– Прекрасно. Идемте.


Мне казалось, что все происходит точно в замедленной киносъемке. Мы звали Америку и останавливались, чтобы прислушаться, не донесется ли ответ, то и дело принимая за желанный отклик любой слабый шорох или дуновение ветерка. Кто-то нашел отпечаток ноги, но земля оказалась такой сухой, что буквально через два шага в пыли уже нельзя было ничего разобрать, так что мы лишь без толку потратили время. Дважды натыкались на клочья одежды, висящие на нижних ветках, но ни тот ни другой не походили на то, во что была одета Америка. Самое тягостное впечатление произвели несколько обнаруженных капель крови. Мы потратили около часа, осматривая каждое одинокое дерево, заглядывая под каждый комок грязи, который мог быть сдвинут с места.

Близился вечер; скоро должно было начать смеркаться.

Все, кроме меня, двинулись вперед, а я на мгновение остался стоять на месте. При любых других обстоятельствах я восхитился бы красотой пейзажа. Свет просачивался сквозь листву, превращаясь в призрак самого себя. Деревья тянули ветви друг к другу, точно пытались спастись от одиночества, и вообще вокруг царила какая-то потусторонняя атмосфера.

Нужно было смириться с мыслью, что я могу вернуться во дворец без нее. Или, хуже того, с ее бездыханным телом на руках.

Эта мысль отозвалась в сердце мучительной болью. За что мне бороться в этой жизни, если не станет ее? Я пытался искать что-то хорошее. Но все оказалось связано с Америкой.

Я подавил подступившие к горлу слезы и распрямил плечи. Буду просто продолжать бороться.

– Ищите везде, где только можно, – еще раз напомнил Марксон. – Если они убили ее, то могли повесить или попытаться похоронить. Будьте внимательны.

От его слов мне опять стало тошно, но я усилием воли выкинул их из головы.

– Леди Америка! – позвал я в стотысячный раз.

– Я здесь! – (Я обернулся на звук, боясь поверить собственным ушам.) – Здесь!

Из чащи выбежала моя девочка, босая и перепачканная, и я, поспешно сунув пистолет в кобуру, распахнул объятия ей навстречу.

– Слава богу! – выдохнул я. Мне так хотелось зацеловать ее прямо там. Но она дышала, я обнимал ее, и этого было довольно. – Я нашел ее! Она жива! – крикнул я остальным, глядя на бегущих к нам ребят.

Она еле заметно дрожала, и я видел, что пережитое потрясло ее.

Нога там или не нога, я не собирался выпускать ее. Я подхватил ее на руки, и она обвила меня за шею, прильнув ко мне.

– Я до смерти боялся, что мы найдем где-нибудь твой труп. Ты ранена?

– Только ноги исцарапала.

Лодыжки у нее оказались изодраны в кровь. Учитывая все обстоятельства, мы еще легко отделались.

Марксон остановился перед нами, стараясь обуздать свою радость оттого, что она нашлась.

– Леди Америка, вы не ранены?

– Только немного повредила ноги.

– Они не пытались причинить вам зло?

– Нет. Они меня не догнали.

Еще бы они догнали мою девочку.

Ребята не верили своему счастью, но больше всех радовался Марксон.

– Вряд ли другая девушка смогла бы от них убежать.

Она блаженно вздохнула и улыбнулась:

– Так среди них ведь нет Пятерок.

Я засмеялся, и все остальные тоже. Принадлежность к низшим кастам иной раз могла оказаться полезной.

– Логично. – Марксон хлопнул меня по плечу, по-прежнему не сводя глаз с Америки. – Что ж, давайте выбираться.

Он повел нас прочь из леса, на ходу отдавая команды остальным.

– Знаю, ты сообразительная и проворная, но я был просто в панике, – негромко произнес я.

Америка приблизила губы к моему уху:

– Я сказала вашему командиру неправду.

– В каком смысле?

– Они меня все-таки догнали. – (Я в ужасе воззрился на нее, пытаясь представить, что такого кошмарного повстанцы могли с ней сотворить, если Мер не нашла в себе сил признаться в этом перед остальными.) – Со мной все в порядке, но одна девушка меня увидела. Она сделала книксен и убежала.

Меня затопило облегчение. Потом на смену ему пришло недоумение.

– Книксен?

– Я тоже удивилась. Она не показалась мне ни злой, ни свирепой. Девушка как девушка. – Америка немного помолчала, потом добавила: – У нее были с собой книги, целая куча.

– Такое часто случается, – подтвердил я. – Никто понятия не имеет, что они с ними делают. Полагаю, жгут их, чтобы обогреться. Видимо, там, где они живут, холодно.

Казалось все более и более очевидным, что нападавшим просто хотелось крушить все, чем располагал дворец, – произведения искусства, стены, даже его чувство безопасности – и завладеть бесценным королевским имуществом просто ради того, чтобы было что потом спалить. Для них это, судя по всему, способ показать монархии средний палец.

Не испытай я на собственной шкуре, насколько жестоки они могут быть, то нашел бы это даже забавным.

Вокруг было слишком много посторонних ушей, так что всю оставшуюся дорогу мы молчали, и тем не менее с Америкой на руках обратный путь показался мне куда короче. Я даже пожалел, что мы так быстро пришли. После того, что случилось сегодня, мне страшно было отпускать ее от себя.

– В ближайшие несколько дней я буду очень занят, но все равно попытаюсь повидаться с тобой, – прошептал я, когда показался дворец.

У меня не было выхода, кроме как отдать ее им.

Она склонилась ко мне:

– Ясно.

– Леджер, отнеси ее к доктору Эшлеру, и можешь считать себя на сегодня свободным. Молодец, – сказал Марксон, снова хлопнув меня по спине.

Дворцовые коридоры по-прежнему кишели прислугой, занятой ликвидацией последствий первого нападения. Едва мы очутились в больничном крыле, вокруг сразу же захлопотали сестры, так что больше поговорить с Америкой мне не удалось. Но когда я уложил Америку на кровать, глядя на ее изорванное платье и исцарапанные ноги, то против воли подумал, что все это моя вина. С начала и до конца. Настала пора ее заглаживать.


Когда же ночью я прокрался в больничное крыло, Америка спала. Ее успели немного привести в порядок, но ее лицо и во сне хранило следы тревоги.

– Привет, Мер, – прошептал я, обходя вокруг кровати.

Она не шелохнулась. Присесть к ней на постель я не отважился даже под предлогом, что заглянул проведать спасенную девушку. Я остался стоять в своей отутюженной форме, которую надел всего на несколько минут ради того, чтобы сказать ей эти слова.

Я протянул руку и коснулся пальцев Америки, но тут же убрал ее. Потом заговорил, глядя на нее, спящую:

– Я… я пришел попросить у тебя прощения. За то, что случилось сегодня. – Я сделал большой глоток воздуха. – Я должен был броситься за тобой. Должен был защитить тебя. Но не сделал этого, и ты чуть не погибла.

Ее губы сомкнулись плотнее и снова разомкнулись во сне.

– Честно говоря, это далеко не все, о чем я сожалею. Сожалею, что вспылил тогда вечером в нашем домике на дереве. Что велел тебе заполнить эту дурацкую анкету. Просто мне кажется… – Я сглотнул. – Мне кажется, что ты единственная. Я не сумел спасти отца. Не сумел защитить Джемми. С трудом удерживаю на плаву мою семью, и я подумал, что, может быть, это твой шанс на лучшую жизнь, чем та, которую тебе смог бы дать я. И я убедил себя, что, если люблю тебя, так будет правильно.

Я смотрел на нее и жалел, что у меня не хватило мужества признаться ей в этом, когда она была в состоянии возразить мне, сказать, как сильно я не прав.

– Не знаю, получится ли у меня все исправить. И сможем ли мы когда-нибудь стать такими же, какими были до всего этого. Но я не намерен оставлять попытки. Ты для меня все. Ты единственное, ради чего я готов бороться.

Мне столько всего еще надо было сказать, но я вдруг услышал, как скрипнула входная дверь. Даже в темноте не узнать костюм Максона было невозможно. Я поспешил прочь, низко опустив голову и делая вид, как будто всего лишь обхожу больничное крыло дозором.

Принц даже не кивнул мне в знак приветствия, он словно бы вообще меня не заметил, направился прямиком к постели Америки. И, придвинув к кровати кресло, он опустился в него.

Я почувствовал укол ревности. С самого первого дня в квартире ее брата – с самого первого мгновения, когда я понял, какие чувства испытываю к Америке, – я вынужден был любить ее издали. Принц же мог сидеть рядом с ней, касаться ее руки, и даже пропасть между кастами не могла ему помешать.

На пороге я остановился, не сводя с них глаз. Отбор ослабил связывавшую нас ниточку, а Максон был тем острым лезвием, которое могло перерезать ее вообще, окажись он слишком близко. Но я не очень понимал, насколько близко к себе подпустила его Америка.

Все, что мне оставалось, – терпеливо ждать и предоставить Америке время на размышление, которое, похоже, ей необходимо. По правде говоря, оно необходимо нам всем.

Только время могло расставить все по своим местам.