Рэйчел Кейн - Принц Теней

Раздался незнакомый голос, такой же сердечный, как у брата Лоренцо, который восклицал:

– Эй, дорогой брат! Святой францисканский монах, вы где?

– Ну, этот голос может принадлежать только брату Джованни! – Мой друг распахнул дверь, и я услышал, как они сердечно и шумно обнялись. – Входите же, входите, с возвращением из Мантуи… Что сказал Ромео? Или он, наверно, написал – так давайте же мне его письмо!

Я украдкой выглянул из-за ширмы и увидел монаха удивительной худобы, особенно худым он выглядел рядом с круглым братом Лоренцо. Он был старше, вокруг тонзуры у него торчали пучки тонких седых волосы. Лицо у него было поначалу радостное, но по мере того как мой друг говорил, эта радость сползала с его лица, и к концу речи Лоренцо он стал выглядеть как провинившийся школьник.

– Я… попросил одного из монахов сопровождать меня в Мантую, – начал он. – Здесь, в городе, он ухаживал за больным… но… нас не выпустили за ворота, потому что подумали, что мы оба были в зачумленном доме… нас заперли и не отпускали. Поэтому, видите ли, мое путешествие в Мантую еще даже не начиналось, – и он сложил руки в беспомощном извинении.

Я видел, как ужас этого известия постепенно доходит до брата Лоренцо и отражается на его лице:

– Но кто же тогда доставил мое письмо Ромео?

Брат Джованни начал поспешно рыться в складках своей сутаны.

– Я не смог отправить его… вот оно. – И он протянул письмо с извиняющейся улыбкой. – И ни с кем не мог его передать – никто не брал, из страха, что оно может быть заразно.

– Какое несчастье! – Брат Лоренцо смял письмо в дрожащей руке. – Это письмо… это не был просто привет от меня, оно было очень важно, и то, что его не доставили вовремя, может иметь ужасные последствия… Брат Джованни! Найдите для меня железный лом и принесите его немедленно!

– Железный… лом? – Потрясенное лицо седого монаха выглядело так комично, что в других обстоятельствах я бы обязательно рассмеялся.

– Да, да, и поскорее!

Отец Джон поспешно удалился, впечатленный столь явной и сильной тревогой отца Лоренцо, а я вышел из-за ширмы и поставил кубок.

Брат Лоренцо посмотрел на меня с ужасом, а потом проговорил:

– Я должен бежать туда, к склепу… о… она уже, должно быть, проснулась… она очень расстроится, что Ромео не приехал и не разбудил ее, но я снова напишу в Мантую, а до его приезда она останется здесь, у меня.

Он больше не сиял как медный грош, не говорил, что «все будет прекрасно». Теперь он был испуган – я видел это по выражению его глаз и губ и по тому, как тряслись и перебирали одежду его руки.

– Я пойду с вами, – сказал я.

Это не сильно обрадовало его – мыслями он был далеко от меня.

– Бедная девочка, – пробормотал он тихо. – Одна, в темноте и холоде могилы…

Я молился, чтобы она еще не проснулась и не почувствовала этого, – но темный вечер стал для меня еще темнее…

Ночь была облачная, луна спряталась за тучами и не освещала нам путь. Из уважения и жалости к брату Лоренцо я сам нес на плече железный лом и лопату, которые раздобыл для него брат Джованни. Фонарь в руках брата Лоренцо светил достаточно ярко, чтобы мы видели дорогу впереди себя, но тропинка была узкая, а сутана монаха все время цеплялась за кусты и загораживала большую часть света. К тому же он все время ворчал и стонал: «Святой Франциск, мои ноги! Мои старые ноги… о мои ноги… как бы не упасть в могилу». Вдруг он замер.

– Кто там?

Мы уже подошли довольно близко к кладбищу и к стоящим рядами склепам. Я молил Бога, чтобы это не были стражники: за осквернение могил в Вероне полагалась смертная казнь, а я сильно сомневался, что мы сможем внятно объяснить стражникам, что мы делаем на кладбище среди ночи с инструментами в руках.

Но это были не стражники.

Я услышал из темноты знакомый голос:

– Друг, которого вы хорошо знаете!

Бальтазар!

Мой слуга вышел на свет, и я увидел, как разгладилось и просветлело лицо монаха. Он бросил фонарь и кинулся обнимать Бальтазара.

– Слава Богу! – вскричал он и расцеловал моего слугу в обе щеки от избытка чувств… но затем он отодвинул Бальтазара, огляделся по сторонам, и лицо его вновь побледнело. – Скажите мне, дорогой друг, скажите мне, что за факел горит там, среди безглазых черепов? Вроде как в склепе Капулетти он горит.

– Да, святой отец, это факел моего хозяина, Ромео, – ответил Бальтазар, и я на миг прикрыл глаза, чувствуя невыразимое облегчение. «Все будет хорошо». Несмотря на недоставленное письмо, несмотря на проклятие Меркуцио, Ромео все-таки нашел путь к Джульетте. Так что монах не напрасно уповал на чудо…

Но на лице брата Лоренцо надежды не было.

– И как давно он там?

– Не меньше получаса, синьор.

Я понял, что это слишком долго.

– Пойдемте со мной в гробницу, – брат Лоренцо обращался ко мне, но Бальтазар еще не видел меня за спиной монаха, поэтому быстро сделал шаг назад.

– Я не смею, синьор. Господин Ромео велел мне уходить и под страхом смерти запретил оставаться здесь.

– Тогда будьте здесь, – сказал брат Лоренцо и прошел мимо него. – Меня терзает страх. О, я так боюсь, что уже случилось непоправимое…

Бальтазар изумленно выдохнул мое имя, когда я вышел из темноты, неся в руках инструменты, но я не думал о нем в этот миг. Он же схватил меня за руку и пытался удержать:

– Хозяин, подождите… Я спал под этим деревом и видел сон… сон, в котором Ромео и какой-то незнакомец дрались и Ромео пронзил его…

Я подумал, что он видел сон о Тибальте, но прежде чем я успел что-либо сказать, я услышал крик брата Лоренцо – и теперь ничто больше уже не имело значения. Я бросил лом и лопату и побежал на неверный свет факела, пробивающийся из склепа.

И остановился, когда увидел кровь.

– Что это? – голос монаха дрожал. – Чья это кровь обагрила вход в склеп?

Он не ошибался – кровь была свежая, она еще не засохла и тускло поблескивала в свете фонаря, а в грязи валялись два меча, но только один из них был испачкан кровью. Этот меч я сразу узнал – он принадлежал Ромео. Я нагнулся было поднять его, но брат Лоренцо пошел вниз, в склеп, неся покачивающийся фонарь, и закричал оттуда таким отчаянным голосом, что я немедленно бросился за ним.

– Ромео! О, как он бледен… а кто здесь еще? Что? Парис… и весь в крови… Ах, что же за трагедия разыгралась здесь в этот недобрый час!

Граф Парис и Ромео, оба мертвы? Но ведь ранен был только Парис! Я пытался пройти внутрь мимо монаха, но он загородил проход и сказал полным ужаса шепотом:

– Девушка просыпается.

Я замер на месте и услышал ее нежный голосок, слабый спросонья и от действия зелья:

– Святой отец, а где же мой супруг? Я помню, где я должна быть, и я здесь… но где же мой Ромео?

Вдалеке уже слышались крики, топот многих ног, и я предостерегающе хлопнул монаха по плечу.

– Синьора, пойдемте скорее прочь отсюда, из этого гнезда смерти и тлена… Высшие силы, над которыми у нас нет власти, вмешались в наши планы… Пожалуйста, пойдемте! – Лоренцо нервно сглотнул, когда Джульетта не ответила. – Синьора, ваш супруг лежит здесь мертвый, и граф Парис тоже. Пойдемте же со мной. Я отведу вас в обитель, вас приютят сестры-монахини. Нельзя оставаться здесь, сейчас нагрянут стражники, они начнут задавать вопросы… пойдемте же, пойдемте, нельзя больше здесь оставаться…

Она не шевелилась. В склепе царила ужасающая тишина, тишина, которая звучала для меня страшнее любых, самых отчаянных криков. А потом девушка сказала мертвенно-спокойным голосом:

– Уходите скорее. Я остаюсь.

Я слышал вдали топот бегущих ног: люди бежали по каменной тропе, у них было оружие, и они были настроены воинственно. Я потянул монаха за руку.

– Нам нужно уходить, – прошипел я.

Все это было ужасно, и наше присутствие здесь породило бы массу вопросов, на которые мы не могли дать ответа.

– Уходим, быстро! Святой отец, быстрее! С ней все будет в порядке! Стражники уже близко!

Мы бросились прочь из могилы, за нами поспешил Бальтазар, а из склепа еле слышно доносился нежный голос Джульетты:

– Что за склянку ты в руке сжимаешь, любимый?.. Ты, значит, отравился… а мне ни капли милосердной не оставил? Я поцелую тебя: быть может, на губах остался яд…

Невыразимое страдание, звучащее в ее голосе, заставило меня замедлить шаг, я хотел было вернуться и остановить ее, но брат Лоренцо удержал меня.

– Вам нельзя! – умоляюще сказал он. – Монтекки там не место! Идемте же: стража ее спасет – они вот-вот подоспеют.

За нашей спиной Джульетта в склепе прошептала:

– Какие теплые у тебя губы… – И я вздрогнул, как будто увидел призрака. Возбужденные голоса были уже совсем близко, я отчетливо слышал приказы, которые отдавал капитан стражи своим людям. – Чьи-то голоса… Пора заканчивать. О, здесь кинжал, по счастью, в ножнах. Иди сюда и помоги мне умереть…

Кинжал Ромео. Она не стала ждать, пока подействует яд с его губ.

Я слышал, как она негромко вскрикнула, когда вонзила кинжал себе в грудь.

Брат Лоренцо вздрогнул всем телом, сдавленно охнул – и теперь уже мне приходилось поддерживать его и тащить на себе прочь отсюда.

Джульетта Капулетти покончила с собой. Мой кузен и граф Парис были мертвы. Проклятие Меркуцио действовало.

Мне вдруг стало нестерпимо жарко, пот ручьем бежал по моему телу, одежда промокла насквозь. Я чувствовал подобное, когда стоял перед бабушкой, – жарился и страдал от невозможности находиться в другом месте, где угодно, только не здесь…

Впрочем, нет. Не где угодно.

Я знал, где я должен быть. Мое тело само указывало мне путь, словно компас, стрелка которого всегда указывает на север. Один лишь взгляд на лицо Розалины… одно прикосновение к ее губам – как призрачное обещание… вот чего я хотел. Хотя нет, не просто хотел – мне это было необходимо. Огонь может согревать в холода – но он может и сжечь дом дотла. И именно это я и почувствовал: огонь, который сжигает все на своем пути, который нельзя унять. Безумие.

Я дышал, и дышал, и дышал… а позади уже слышались крики стражников, которые нашли трупы.

– Я отвлеку их, синьор, бегите! – раздался голос Бальтазара.

И прежде чем я успел остановить его, он развернулся и побежал в обратном направлении, стараясь привлечь к себе внимание стражи.

– Нельзя, чтобы они нашли здесь вас, ведь вы Монтекки, – произнес брат Лоренцо. Он подтолкнул меня вперед: – Я объясню им все, что здесь произошло. Бегите же.

Я слышал, как его схватили и потащили прочь. А сам я спрятался за ближайшим склепом – по горькой иронии, это оказалась усыпальница Монтекки, где сейчас покоилась моя только что почившая сестра. Отсюда я наблюдал за склепом Капулетти.

Появились еще факелы и фонари – это хорошо одетые, знатные горожане покинули свои постели и пришли посмотреть, что здесь происходит. Герцог Эскала, а с ним Капулетти и его жена. Я был слишком далеко, чтобы что-нибудь расслышать, но крики синьора Капулетти могли бы растопить даже самое каменное сердце.

Я шел прочь, чувствуя себя совершенно разбитым и сломленным: меня словно магнитом тянуло к опустевшему дому Капулетти. По пути я встретил своего дядю, который с безумным видом несся по улице, чтобы присоединиться к остальным на кладбище, – он пробежал мимо меня, даже не заметив. Дядя явно был не в себе, и я схватил за руку его слугу Джанни.

– А где моя тетушка? – спросил я. Она всегда была стойкой и решительной, она обязательно захотела бы сопровождать дядю в таких исключительных обстоятельствах.

– О, синьор, такое горе нынче вечером случилось – тетушка ваша перестала дышать, и никому не удалось ее оживить. Она умерла от горя, не вынеся разлуки с сыном, а теперь все плачут и кричат, что Ромео мертв, и Джульетта умерла, и граф Парис! Это правда?

Моя тетушка умерла в своей постели.

Я отпустил его, не в силах осознать это известие.

– Это правда, – ответил я. – Присмотри за дядей. Слишком много всего сразу на него навалилось, я боюсь за его рассудок.

Джанни кивнул и поспешил за хозяином.

А я побрел в противоположном направлении, по вскипающим, проснувшимся улицам, полным горожан, которые передавали друг другу из уст в уста слухи о войне, о жертвах, о предательстве и убийцах.

«Проклятие на оба ваши дома», – услышал я шепот Меркуцио и его безумный смех.

– Ты уже отомстил, – сказал я его призраку, который, казалось, крался за мной в темноте этой ночи. Я чувствовал головокружение и задыхался, хотя жадно хватал ртом воздух. – Пусть будет так, брат мой, пусть будет так… пора остановить это.

Но этот призрак не был моим другом Меркуцио, он был соткан из горя и гнева, и он не знал сострадания и милосердия. Он шел со мной мимо этих едва проснувшихся, обескураженных людей, толпящихся у мутных фонарей, по Пьяцца-дель-Эрбе, и мимо фонтана, украшенного изваянием Мадонны, по узким улочкам, которые вели ко дворцу Капулетти. В воздухе висело напряжение, я на каждом углу встречал сторонников Капулетти, которые дрались со сторонниками Монтекки, они бросались друг на друга с криками «Убийцы!» и «Душегубы!», даже не зная толком, что произошло.