Старый воин никак не реагировал на ее выпады. Из всех сопровождавших ее викингов только он один немного знал язык франков. Эмме волей-неволей пришлось прислушиваться к норвежской речи, запоминать слова, и Ботольф помогал ей в этом. Вместе с тем держался он с нею крайне сухо, обращаясь к пленнице лишь по мере необходимости. Порой она ловила на себе пристальный взгляд его маленьких, ярко-голубых и холодных, как ледышки, глаз.

– Ролло сказал, что ты дочь графа из Байе и его жены Пипины. Странно, что он оставил тебя в живых, ибо знает, как умер его отец, первый завоеватель этого края великий Ролло Пешеход. Я был в Байе, когда его убили, сам положил динарии на его остывшие веки. А теперь его сын подарил тебе жизнь… Хотя ради Атли старший брат готов и небо и землю перевернуть и даже ввязаться в спор с самой Хель.

– Я приемная дочь графа и графини, – отвечала Эмма. – В моих жилах нет их крови.

Ботто хмыкал в усы, а на каждом привале по-прежнему стягивал ей руки и ноги сыромятными ремнями, давая караульному наказ не спускать с пленницы глаз.

Эмма злилась, но старый великан лишь сумрачно усмехался:

– Ролло предупредил, что ты хитра, коварна и ни о чем не помышляешь, кроме побега. Я дал слово, что у тебя будет столько же возможностей к бегству, как у коровы, пытающейся взлететь. Атли Нормандский ждет свою избранницу в Ру Хаме, и я водворю тебя туда – это так же верно, как сама судьба.

Эмме становилось нестерпимо грустно. Разумеется, она обязана Атли жизнью, еще в Сомюре он был мягок и добр с ней. Но помимо своей воли она ждала новой встречи с Ролло, теша себя грешной и несбыточной надеждой, что все переменится по его мановению.

Ее иллюзии рассеялись как дым, едва они прибыли в Руан. Здесь она наконец повстречалась с Ролло. В дождливый день, в пелене тумана, мимо нее пронесся величественный воин на горячем вороном коне – пронесся, чтобы истаять как видение. В ее воспоминаниях Ролло оставался бродягой в лохмотьях с ножом за поясом, теперь же ее глазам предстал господин, правитель в богатом плаще, сколотом на плече сверкающей фибулой, в сияющем венце, стягивающем длинные волосы и увенчанном треугольным зубцом над бровями. Даже в этот хмурый день он показался ей окруженным светлым ореолом власти и могущества. Плечо в плечо с ним ехала его королева. Эмма, жалкая и озябшая, прикрытая грудой отсыревших шкур на скрипучей телеге, с замиранием сердца смотрела на эту исполненную величия светлокудрую красавицу. Так вот какова та, что владеет сердцем сурового викинга, та, с которой он не желает расставаться, даже несмотря на бесплодие ее чрева! С тайной дрожью Эмма почувствовала на себе странный взгляд необычных глаз супруги Ролло – черного и почти прозрачного, как опал. В следующий миг величественная красавица проследовала далее. Ролло же, хотя и задержался, едва взглянул на нее, обменявшись двумя словами с Ботто…

Струны арфы горестно отозвались, когда Эмма задела их рукой. Она отставила инструмент и огляделась. Ее привели в эту комнату – озябшую, утомленную, павшую духом. Как и сейчас, здесь было тепло и уютно: выбеленные стены, двойное арочное окно, разделенное пузатой витой колонной, украшенной резьбой. В узкие переплеты окна вставлены тонкие роговые пластины, сквозь которые проникает свет. Но тогда день стоял столь сумрачный, что в комнате царил полумрак, по углам горели высокие бронзовые светильники в виде драконов на треножниках, держащих в пастях масляные плошки. Здесь все уже было готово к ее прибытию: вышитые подушки на скамьях вдоль стен, пол, устланный тростником, лира. И это зеркало, в котором она, бледная и изможденная, разглядывала свое осунувшееся лицо, прилипшие к вискам мокрые, побуревшие пряди… Образ прекрасной супруги Ролло все еще стоял перед нею, и Эмма невольно сравнивала ее с собой – и сравнение было вовсе не в ее пользу. Так вот почему так спешил Ролло в Руан! Ей ли тягаться с этой красавицей?

Она была так удручена, что не заметила, когда появился Атли. Он помог ей снять плащ, был оживлен, суетился, не зная, чем угодить. Эмма равнодушно глядела в его лицо – худое, с торчащим, как рыбья кость, носом, со скошенным подбородком. Хороши были только глаза – синие, мягкие, полускрытые падавшими на лоб гладкими каштановыми волосами.

– Я так счастлив, что вновь вижу тебя, Эмма! – твердил он. – Я днем и ночью думал о тебе. Когда же Ролло сообщил, что Ботто сопровождает тебя, я считал часы, оставшиеся до нашей встречи. Тебе нравится твой покой? Он расположен в пределах епископского дворца. Рядом храм, и тебе, наверное, будет приятно посещать службы. Мой друг, епископ Франкон, ждет тебя, ибо я много беседовал с ним о тебе. А в этом ларе я собрал для тебя всевозможные инструменты: лиру, лютню и даже свирель, хотя это вовсе и не женский инструмент. Мне сказали, что ты любишь музыку.

Он закашлялся, прикрывая лицо, и отвернулся. Его бесплотное тело под синей туникой содрогалось, он вынужден был опереться на ларь. Когда же он пришел в себя, Эмма жестко проговорила:

– Я, безусловно, твоя рабыня, но если ты прикоснешься ко мне – я убью себя.

У Атли плескалась боль в глазах, но, когда он заговорил, голос его звучал ровно:

– Ты не рабыня, Эмма. Я люблю тебя, ты краше всех женщин, которых я знал. Мне самому не по душе тебя неволить, и я хотел бы одного – стать твоим другом. Может, потом, когда-нибудь… Я…

Он снова закашлялся, и Эмма в смущении отвернулась. Однако, когда Атли вновь заговорил, упомянув о том, что Ролло сторонник того, чтобы они с Атли вступили в брак, заявила, что она принцесса франков и не в праве распоряжаться собой.

– Я знаю, – улыбнулся Атли. – Ролло уже отправил гонцов в Париж. И тебе ничто не грозит, ибо мой брат обещал герцогу Нейстрийскому, что с твоей головы ни один волос не упадет, если Роберт не предпримет военных действий против норманнов.

Эмма приглушенно ахнула. Так вот для чего она понадобилась Ролло! Залог мира, порука сделки, трофей, из-за которого можно торговаться с Робертом.

– Твой дядя принял это предложение, Эмма, – продолжал Атли, – выдвинув только одно условие: никто не должен знать, что ты из рода франкских правителей. Ибо он уверен, что ты стала наложницей Ролло, и считает это позором для франков. Мой брат не стал разубеждать его, но по просьбе герцога заявил, что ты – дочь графа Беренгара из Байе. Надеюсь, ты не станешь возбуждать гнев моего брата, утверждая иное. Ролло дал герцогу слово, и будет весьма прискорбно, если ты не станешь считаться с его волей.

«Я все это время только и делала, что шла вразрез с его волей», – подумала Эмма, но что-то подсказывало ей, что дерзкий бродяга, сносивший ее выходки, и гордый правитель, едва удостоивший ее взглядом, – совсем разные люди. Поистине, не следует выказывать чрезмерное своеволие. Теперь она лишена главного оружия – уверенности в своей красоте. Женщина, что была рядом с Ролло, слишком прекрасна, и Эмма почувствовала себя совсем слабой и уязвимой. Больше того – совершенно несчастной.

С этого дня она стала покорной пленницей. Атли не слишком докучал ей, и Эмма была признательна ему за это. Он был беспрестанно занят, но вечерами находил время навестить ее.

В первые же дни ее пребывания в Руане он, как и обещал, представил ее епископу Франкону. Тот чем-то напомнил Эмме ее наставника отца Ирминона – столь же рослый, тучный, с темными живыми глазами. Однако, если в лесном аббате многое осталось от простолюдина, каким он и был рожден, во Франконе Руанском с первого взгляда чувствовался потомок старинного галльского рода. И в том, как он держался, и в речи священнослужителя, и даже в том, как он расправлялся с обильными трапезами, которые столь любил.

– Тебе не стоит падать духом, – заявил ей достойный прелат, играя аметистовыми четками, зерна которых проворно скользили между его удивительно подвижных и тонких для столь внушительного корпуса пальцев.

– Я справлялся о тебе у норманнских братьев, – так он именовал Ролло и Атли. – Жизни твоей ничего не угрожает. Более того, Роллон обещал франкскому герцогу, что ты будешь жить в обстановке, подобающей твоему званию.

– О да! – усмехнулась Эмма. – А сообщил ли норманн моему сиятельному дядюшке, что желает уложить меня на супружеское ложе со своим хворым братцем?

Епископ слегка приподнял тонкие, слегка подкрашенные брови.

– А разве ты еще не спишь с ним?

И, увидев, как возмущенно вспыхнули глаза девушки, усмехнулся:

– Значит, Атли не так уж много требует от тебя. Что же тогда тебя не устраивает?

Они стояли под порталом недостроенного и уже полуразрушенного собора Святого Уэна. Тяжелая арка входа все еще хранила следы былых пожаров. В свое время норманны взяли штурмом и сожгли это аббатство, теперь же они ничего не имели против, если руанские христиане восстановят его. Однако строительство велось неимоверно медленно из-за нехватки рабочих рук и средств, а также из-за нежелания язычника Ролло выслушать просьбы епископа и оказать хоть какую-то помощь.

Эмма глядела в сырой мрак, клубившийся в проеме арки.

– Никому до меня нет дела, – грустно проговорила она. – Даже для дяди я стала всего лишь разменной монетой в его игре. Поэтому единственное, о чем я хочу попросить вас, преподобный отец, – это позволения удалиться в одну из Христовых обителей.

Епископ Франкон пожевал пухлыми губами.

– Не скрою, дитя мое, правитель Нормандии Роллон наделил меня кое-какими полномочиями в отношении моей паствы. Однако вряд ли он позволит мне взять под свое покровительство такой неслыханный трофей, как франкская принцесса, в чьих жилах течет кровь Робертинов и Каролингов.

– Но ведь я всего лишь безымянная пленница! – горячо возразила Эмма, поднося сжатые кулачки к лицу. – И это удручает меня более всего.

– У каждого из нас свой крест, – с горечью произнес Франкон. – Я вынужден идти на постоянный сговор с язычниками… Что же до твоих цепей… Дитя мое, ведь и Спаситель побывал в оковах, а мы почитаем себя его последователями. Твоя доля высока. Подумай, Эмма, послужить залогом мира – великая честь. Поэтому не ропщи, укрепи сердце и гордись участью, доставшейся тебе.

Эмма фыркнула, попыталась сказать что-то еще, но промолчала. Епископ улыбнулся:

– К тому же я взял бы грех на душу, благословив тебя примкнуть к сонму невест Христовых. У тех, кто готов удалиться от мирской суеты, не должно быть столь яркого блеска в глазах и манеры столь горделиво вскидывать подбородок.

Эмма вспыхнула:

– Ваши слова, преподобный отец, таковы оттого, что вы столь долго прожили бок о бок с этими варварами. Только поэтому вы отговариваете меня от лучшей участи, о которой только может помыслить истинная христианка.

Франкон приподнял брови, словно взвешивая ее слова, и снова по его сочным губам скользнула лукавая усмешка.

– Ты неглупая девушка, Эмма. Да, мне приходится без устали лавировать в мирской суете, отыскивая пути, пригодные для тех и других. Но одно я знаю твердо…

Взгляд епископа стал суровым.

– Мой первейший долг перед Господом – сделать все, чтобы не дать разгореться кровавой резне в этих землях, а уж затем поразмыслить над тем, как вырвать эти заблудшие души из толпы поклонников дьявола и поместить их в лоно нашей святой матери церкви…

От череды воспоминаний Эмму отвлек негромкий стук в дверь. Уже стемнело, и до нее донесся мягкий голос:

– Эмма, ты здесь?

Девушка невольно улыбнулась. Атли так и не избавился от робости перед ней. Как-то он вошел, когда она выбиралась из лохани с теплой водой, и следствием этого стала неукротимая вспышка ее гнева. Эмма дулась неделю, не желая разговаривать с ним, и Атли выглядел как побитая собака. Помимо воли она сравнивала братьев. Ролло не придал бы ни малейшего значения подобной мелочи, в лучшем случае она бы его позабавила. Но Атли всякую размолвку с Эммой воспринимал мучительно, и хотя она и продолжала играть свою роль пленницы, им обоим давно было известно, кто у кого в плену.

– Входи же, Атли.

Он вошел, склонив голову в приземистой арке дверей. Он был высок, как и все викинги, но тонок, словно стебель тростника на ветру.

– Почему ты одна в темноте?

Атли кутался в долгополый темный плащ. Маленькая шапочка из тюленьей кожи без полей была надвинута до бровей. Его наряд свидетельствовал, что он только что вернулся со складов, расположенных в дальнем конце города, где вел учет доставленных накануне товаров.

– Ты был занят целый день? – вопросом на вопрос ответила девушка. – Много ли привезено из Бретани?

– Видят боги, весьма. Походы моего брата всегда удачны, и закрома Руана теперь полны до краев. Сам Ролло отправился отдыхать, и все легло на мои плечи. – Ты опечалена тем, что Ролло не посетил тебя? – словно прочитав ее мысли, негромко спросил юноша немного погодя.

– Какое мне до него дело? – запальчиво воскликнула Эмма.

Резко поднявшись, она подошла к Атли, быстрым движением поправив его сбившийся плащ.