Эмма не могла различить в полумраке выражения его лица, но поспешила убрать руку, когда Атли склонился, чтобы коснуться ее губами.

– С чем ты пришел ко мне?

Она слышала его неровное дыхание, но, когда Атли заговорил, голос его звучал ровно.

Оказалось, что он явился всего лишь для того, чтобы позвать Эмму в город. Там сейчас оживление – викинги пируют после похода, пылают костры, устраиваются игрища. Собрались толпы горожан, музыкантов, бродячих фокусников, поводырей медведей.

– Конечно же, я готова! – оживленно откликнулась Эмма, накидывая расшитое яркой тесьмой покрывало. Что ей Ролло! Она будет веселиться напропалую!

У большого моста через Сену воздух казался густым от дыма и чада жарившихся на гигантских кострах туш. Толпа шумела на все лады, Эмма смеялась, пробираясь сквозь нее вслед за Атли.

– Пиво! Кому подогретого пива!

Кричали по-норвежски, но Эмма уже понимала эту варварскую речь. Она хохотала, глядя, как рослый, голый по пояс норманн зачерпывает огромным ковшом из котла пенный напиток и плещет его в тянущиеся со всех сторон роги. Здесь были и сжившиеся с норманнами франки, и воины Ролло. Эмма уже не удивлялась, видя, как запросто братаются с варварами ее соотечественники.

Жир быков и свиней с треском и шипением стекал на угли, вспыхивая синими огнями.

Эмма получила свой ломоть полусырого свиного окорока, еще дымящийся, приправленный чесноком и травами, и впилась зубами в душистое мясо. Люди вокруг тоже торопливо ели, среди них попадались и нищие – когда еще им удастся так набить брюхо. Викинги шумели, каждый стремился громче других поведать о своих подвигах, они перебивали друг друга, толкались, хлопали по плечам, хохотали, показывали столпившимся горожанам золотые гривны, наручи, хвастали дорогим оружием. От костра к костру бродили увешанные мехами продавцы вина – анжуйского, бургундского, аквитанского. Пришельцы с севера, привыкшие к франкскому питью, щедро трясли мошной, пили, разливали, иные пели, иные погружались в дремоту. Под звуки бубна плясал медведь, толстый монах в засаленной рясе, обнявшись с язычником, учил его петь латинскую литанию. У разрушенной часовни близ моста оставалось свободное пространство, и здесь шла игра «в кошку». На перекладине, лежавшей на столбах, был подвешен на веревке бочонок, и мужчины, пуская коней с места в карьер, проносились под ним, взмахивая палицами. В бочонке исходила истошным криком живая кошка. Эмма уже привыкла к этой жестокой игре и, посмеиваясь, примкнула к толпе зрителей. Тому из играющих, кому удавалось разбить бочонок и освободить злополучную тварь, доставался приз. Призов было немало – из общей доли добычи, которая никому не досталась по жребию. Поэтому и состязающихся было в избытке. Там и сям сходились в схватке борцы. На открытом пространстве между костров двое воинов, с завязанными глазами и связанные за щиколотки короткой веревкой, пытались оглушить друг друга мешками с песком. Не видя противника, они то и дело промахивались, сбивая друг друга с ног, падали. Эмма хохотала до слез, глядя, как они нещадно тузят друг дружку, не причиняя, впрочем, особого вреда. Зрители криками подбадривали состязающихся, повсюду заключались пари. В толпе было немало и женщин. Скандинавки, отказавшиеся от своих традиционных покрывал, подобно франкским девушкам, носили головные обручи с подвесками, а на груди – медные броши. Попадались здесь даже рабы в ошейниках. Сегодня их не заставляли работать, они тоже выпили и угостились у костров. Наконец Эмма увидела, как здоровенный грузчик-франк одолел в борьбе норманна, и хохочущие викинги вручили ему приз – кусок сукна, в который тот завернулся, как в плащ, и стал приплясывать под всеобщий хохот и битье в ладоши.

Гремела музыка – варварски громкая – рожки, бубны, тамбурины, слышалось нестройное пение. Эмма не заметила, как оставила Атли далеко позади, пробираясь туда, где начались танцы. Она отведала хмельной браги, разрумянилась, глаза ее заблестели.

Молодежь танцевала у костров, подпрыгивая, притопывая и поднимая пыль, казавшуюся розовой в свете пламени. Хоровод сменился франкским танцем, когда все разбились на пары. Эмму сразу же увлек в круг черноволосый кудрявый парень – она знала его – Аудинг-бочар. Он был хорошим мастером, сумел выкупить себя из рабства, но уходить из Руана не стал. В Нормандии при Ролло франкам жилось подчас лучше, чем где-либо еще, и заработки были вовсе не плохи. Второй танец Эмма плясала уже с норманном – бородатым, хмельным, но отчаянно желавшим обучиться скакать на франкский манер.

– Ты оттопчешь мне все ноги, Кетель, – смеялась, увертываясь, Эмма.

– Эх, Птичка, кабы ты ведала, как славно вновь видеть тебя, как славно воротиться домой!

Земля Нормандии уже стала для них домом…

Вскоре рядом возник Атли.

– Погоди, Кетель. Дай и мне разок сплясать с невестой.

– Клянусь копьем – ты счастливчик, Атли Нормандский, – уступая ему девушку, проговорил викинг. – Взял в невесты такую красавицу – истинную лозу покровов!

Эмма уже привыкла к иносказаниям варваров, находя в них своеобразную поэзию. Смеясь, она положила руки на плечи Атли. Он коснулся ее нежно, не сводя с ее лица блестящих глаз. Покрывало у девушки сползло на плечи, волосы рассыпались, позвякивали серебряные браслеты на ее запястьях. Вся она, с головы до пят, казалась невесомой и звенящей.

– Красивее тебя нет никого во всей Нормандии!

«Ролло так не считает», – мгновенно промелькнуло в голове Эммы, и сейчас же она отогнала мрачные мысли. Общее внимание ей льстило, веселье толпы возбуждало, как хмельное питье. И все же она еще надеялась, что Ролло вернется сегодня в Руан.

Внезапно она вздрогнула, заметив над толпой костистое, суровое лицо конного воина. Возвышаясь в седле, он пристально глядел на нее, насмешливо кривя тонкогубый рот. Рагнар Датчанин! Ее враг, насильник, свидетель ее позора и смертельного унижения! Датчанин кивнул ей и небрежно бросил руку на рукоять притороченной у седла секиры. Эмма метнулась прочь, не обращая внимания на оклики Атли.

Пробившись сквозь толпу, она остановилась лишь у пристани, в темноте, среди сложенных штабелями смоляных бочек. Спрятавшись в их тени, она проглотила соленый ком давней обиды и боли. Нет, никогда ей не сжиться с чужаками-северянами, никогда не забыть первой встречи с ними.

– Ролло!.. – шепнула она, то ли выплескивая гнев, то ли ища в его имени опору.

В отблесках многочисленных огней тяжело катилась Сена, омывая тяжелые быки старинного моста. Глыбы, из которых они были сложены, помнили еще времена римлян. Они казались вытесанными руками гигантов, которым оказалось под силу покорить мир, оставив о себе память на многие века.

Эмма глядела на низкие, мощные арки моста, вспоминая, как год назад она точно так же стояла здесь. Шел дождь, и вода во вздувшейся реке поднялась почти вровень с пролетами. По течению плыли щепки, мусор и бревна подхваченных паводком жилищ. Позади Эммы топтались ни на миг не покидавшие стражники, но ни один из них не вступился, когда к ней приблизился Рагнар. Датчанин был одним из ярлов Ролло, близким к нему человеком, и викинги не посмели перечить, когда он схватил Эмму за руку и заглянул ей прямо в глаза. Эмма попятилась, а он надменно улыбнулся, и глаза у него скверно заблестели.

– Надо же! Птичка из Гилария! А я-то не верил слухам.

Он говорил по-франкски невнятно. Когда-то он прикидывался немым, дабы не выдать себя. Первый враг, которого Эмма встретила на своем пути.

Презрительно глядя на нее, Рагнар фыркнул, поводя усами, и так же, как и сегодня, огладил древко секиры за поясом.

– Ну как, красотка, узнаешь своего первого мужа?

Эмма бросилась прочь, не разбирая дороги. Размытый берег заскользил у нее под ногами, но внезапно ее подхватила чья-то сильная рука и оттащила от кручи.

Это был Ролло. Неведомо, почему в этот миг он оказался рядом, но она тотчас узнала его.

– О, Ролло!

Она припала лбом к его плечу, прячась от ледяного дыхания зла, которому он и сам был причиной.

Ролло осторожно взял ее за подбородок. По лицу Эммы текли струи дождя, но она улыбнулась ему.

– Где же ты был так долго? Почему не приходил?

В его серых прозрачных глазах вдруг вспыхнуло что-то, как дальняя зарница. Но лишь на миг. В следующую секунду лицо его стало жестким и он повернулся к Рагнару, заговорив на своем языке. Однако Эмма поняла, уроки Атли не прошли даром.

– Я ведь велел тебе не трогать ее, Рагнар!

Датчанин ответил отнюдь не смиренным взглядом.

– Но ты не велел мне кланяться ей в пояс! Да, я имел ее так, как пожелал, и сделал это по твоему же приказу, Рольв!

Пряча лицо на груди Ролло, Эмма почувствовала, как вспухают бугры его мышц.

– Ступай прочь! Но, клянусь Одином, это не последнее мое слово.

Он накинул на Эмму свой плащ и повел ее меж тесно стоящих домов и амбаров, где, несмотря на непогоду, стучали молотки и визжали пилы, – Ролло приказал строить новые жилища вместо смытых наводнением. Эмма шла за ним как привязанная. Такое знакомое ощущение – следовать за Ролло, находиться под его защитой и покровительством. Это взволновало ее куда больше, чем она могла предположить.

К тому времени, когда они оказались во владениях епископа, Эмма взяла себя в руки и держалась прохладно и учтиво.

Атли был крайне обеспокоен случившимся и во всем винил старшего брата. Зачем он держит непокорного Рагнара в Руане, если тот распространяет в городе дурные слухи об Эмме?

Эмма стояла у дымного очага, протягивая к огню озябшие руки. Подошло время трапезы, служанки накрывали на стол. Стук их деревянных подошв о плиты пола и перезвон посуды мешали Эмме отчетливо слышать разговор братьев, но ответ Ролло все же донесся до нее.

– Если мне и следует кого-либо винить в том, что случилось, Атли, то только себя. Тот день для меня – как гноящаяся рана.

Он произнес это негромко, и девушка в первый миг даже не была уверена, что не ослышалась. Она замерла, сердце ее вдруг застучало с неимоверной силой. Она поняла, что не ошиблась, когда после короткой паузы разобрала, как Ролло глухо пробормотал сквозь сцепленные зубы:

– Никогда не прощу себе!

В комнате запахло гороховой похлебкой. Дородная служанка водрузила на стол полный до краев котел и подняла крышку. Ролло встал, собираясь уходить, накинул плащ. И тотчас Эмма круто повернулась к нему:

– Разве вы не останетесь разделить трапезу с нами?

В ее глазах была просьба. Ролло заколебался, теребя левой рукой фибулу плаща.

– Но…

Эмма заставила себя дерзко улыбнуться.

– Вы, Ролло, нередко посещаете нашего благодетеля – его преосвященство епископа Франкона, бываете в этих чертогах, но меня и Атли словно избегаете. Разве Атли не брат вам? Или там, откуда вы родом, не принято навещать своих родичей?

Только сейчас она поймала себя на том, что говорит о себе и Атли как о семье, но юноша уже просиял. Ролло же оставался мрачен, глаза его смотрели сурово. Но когда и брат присоединился к приглашению Эммы, наконец кивнул.

– Именно сегодня мы ожидаем у себя епископа Франкона, – продолжал Атли, с улыбкой поглядывая то на невесту, то на брата. – Я велю откупорить бочонок со старым анжуйским, которое и ты, и епископ столь цените.

С этого дня Ролло стал у них частым гостем. Он являлся усталый и зверски голодный, но всегда был приветлив. Нередко между ним и епископом Франконом вспыхивали споры, но вместе с тем трудно было не заметить, что оба спорщика весьма симпатизируют друг другу. Эмма уже знала историю, как во время первого появления Ролло в Руане Франкон вышел к нему навстречу с горсткой горожан и признал его власть, умоляя взять город под свое покровительство. Франкон сам поведал Эмме о событиях тех дней:

– Город был дотла разрушен. Даже старые стены Ротомагуса не устояли перед подкопами и стенобитными орудиями норманнов. Уцелели лишь кое-какие постройки на острове, где стояло аббатство Святого Мартина, там укрылись последние уцелевшие жители. И когда нам стало известно, что викинг Ролло бросил якоря своих драккаров у стен аббатства, мне не оставалось иного, как с десятком своих монахов выйти к нему навстречу и просить о снисхождении. Так же поступил и мой предшественник – епископ Виттон, когда Ролло Пешеход явился в Руан. Потом, правда, поползли слухи, что Пешеход погиб, но Ротомагусу от этого было не легче, ибо уж слишком много язычников становились здесь лагерем, а вели они себя не лучше, чем челядь из свиты Сатаны. Один из них, Сигурд, что потом ходил на Париж, умертвил престарелого епископа Виттона, велев искупать его в смоле, привязать к шесту и поджечь, будто живой факел. Епископство перешло ко мне, и было это отнюдь не благом, если вспомнить кончину моего предшественника. Когда я выступил во главе процессии к якобы возвратившемуся Пешеходу, я был вполне готов принять мученическую смерть. Но, к моему изумлению, вместо старого пирата я узрел совсем еще молодого человека, в чем-то похожего на прежнего Пешехода, но куда более статного и любезного. Он смеялся, глядя на нас, но когда мы опустились на колени и просили его распространить на нас свою власть и покровительство – стал серьезен. Когда же мне удалось поговорить с ним, я убедился, что этот юноша вовсе не глуп и планы его не лишены здравого смысла. Именно в них я усмотрел прямую выгоду для нас, христиан града Ротомагуса.