Представление давно уже закончилось, и на улице прогуливались лишь немногочисленные прохожие, пьяницы и заядлые театралы, которые топтались у заднего входа в надежде увидеть кого-то из звезд. Эми присоединилась к ним, прислонилась к стене и сняла туфли, чтобы помассировать онемевшие пальцы. Туфли, которые она выбирала, чтобы продемонстрировать Дэниелу свою сексуальность и светскость. «Туфли, дополняющие наряд, в котором ты собиралась принять предложение руки и сердца», – насмешливо напомнил ей внутренний голос. Туфли, которые она намеревалась хранить всю жизнь; туфли, которые со временем обрели бы для нее особое значение. Что ж, как только она доберется домой – когда бы это ни произошло, – она отправит их прямиком в мусорную корзину. Они стали грязными и бесформенными и вдобавок слишком сильно жали.

– Боже мой, девочка, ты выглядишь так, словно на тебя обрушились небеса!

Эми вздохнула с облегчением, увидев свою подругу, Энни Чепман, выбегающую из дверей для персонала.

– Что-то вроде того, – сказала она, снова готовая расплакаться навзрыд.

Энни заметила потеки слез на щеках у своей подруги и притянула ее к себе.

– Боже мой, солнышко, что случилось? Когда ты написала мне, что это срочно, я начала волноваться, а выглядишь ты… Похоже, тебя лучше забрать в Птичье Гнездышко, а?

Эми поперхнулась смешком, зная, что подруга немедленно оценила ситуацию и взяла ее под свой контроль. Энни Чепман заведовала париками в самых разных шоу и обожала свою профессию, позволявшую сочетать особенности ее колоритной личности и врожденные наклонности тетушки-наседки. Ее стул для примерок выполнял одновременно функции парикмахерского кресла и кушетки психолога: актеры знали, что могут рассказать Энни что угодно, а она с готовностью добавляла в любое дело по чайной ложке своей житейской мудрости.

– Энни, он порвал со мной, – прошептала Эми, слишком злая и слишком потрясенная, чтобы называть Дэниела по имени.

– Я так и поняла, милая, – ответила Энни, закутывая ее плечи в свою шубку «под леопарда».

– Нет-нет, ты же замерзнешь, – запротестовала Эми, кивая на ее платье в стиле пятидесятых.

– Я думаю, что справлюсь, дорогая, – на мне куда больше необходимой прослойки, чем на твоей костлявой заднице. Давай, пойдем. И думаю, неплохо бы нам зайти по дороге за китайской едой.

– Честно говоря, не уверена, что смогу что-нибудь проглотить, – с несчастным видом призналась Эми.

– Это не для тебя, а для меня, – улыбнулась Энни, обнимая подругу за талию и направляя ее в сторону маленького магазина в Чайнатауне, перед которым поджаривались на вертелах политые соевым соусом куры-гриль.

Войдя внутрь, Энни заказала целую гору еды.

– И обязательно положи печенья с предсказаниями, Фил, – сказала она пожилому китайцу за стойкой. – Нам сегодня не помешает узнать немного о своем будущем.

До жилища Энни, расположенного на Ковент-Гарден, было не больше пяти минут ходьбы. Эту квартиру, прославившуюся своим художественным беспорядком, все называли «Птичьим Гнездышком». Она досталась Энни от бабушки, шоу-герл сороковых годов и любовницы богатого аристократа. В интерьере до сих пор можно было обнаружить следы того, какой была эта квартира в те времена, когда бабушку посещал богатый любовник, – изысканные бархатные обои, торшеры, украшенные черным кружевом, – но в то же время, конечно, квартира хранила отпечаток неординарной личности Энни. У двери стоял портновский манекен, одетый в униформу французской горничной («Благодаря ему легче представить, что у меня есть слуги», – объяснила Энни, когда Эми посетила ее впервые). Почти законченный набросок обнаженной натурщицы, выполненный маслом, лоскуты ярких тканей, многочисленные стопки самых разных книг… Не говоря уже о том, что практически все стены были увешаны плакатами и фотографиями известных шоу. Эми достаточно было зайти в Птичье Гнездышко, чтобы почувствовать себя настоящей артисткой. Это было одной из причин, почему она любила здесь бывать.

– Так, садись туда, – сказала Энни, подталкивая подругу к бархатному креслу, набивка которого стремилась выбраться наружу сквозь каждый шов. – Ты вытаскивай еду, а я пока смешаю для тебя хороший поддерживающий «бодрячок».

– Нет, Энни, я не хочу…

Но подруга заставила ее замолчать, погрозив пальцем и надув губы.

– Энни виднее, – сказала она, шагая по кухне-студии, и начала перебирать содержимое вполне американского холодильника. – К тому же я целую ночь провела, уткнувшись носом в парики, и мне очень хочется выпить бокал дайкири со сливками, – добавила Энни. – Так что не будь эгоисткой.

Когда Эми уставила кофейный столик принесенными коробочками с едой, Энни протянула ей большой стакан – наполовину коктейль, наполовину мороженое, и все это украшено шоколадной крошкой и бумажным зонтиком.

– Я добавила украинской водки. Немного терпения – и истерики как не бывало, – сказала Энни, когда Эми послушно глотнула предложенной смеси и, к собственному удивлению, поняла, что это довольно вкусно.

– Ну вот, а теперь рассказывай мне все, что случилось, пока я буду расправляться с нашей добычей, – велела Энни. – И ничего не утаивай.

Эми глубоко вздохнула и начала перечислять события последних дней, начиная с того, как она нашла подарочную коробочку от «Тиффани», как волновалась и радовалась по поводу кастинга, и заканчивая перепалкой с отцом Дэниела. Она то и дело умолкала, чтобы высморкаться в одну из пастельных салфеток Энни или восхищенно понаблюдать за тем, как ее подруга расправляется с куриным сатаем, овощными роллами и клецками.

– Подведем итог, – сказала Энни, промокая салфеткой накрашенные алой помадой губы. – Родители Дэниела оказались жуткими снобами – они считают, что ты недостаточно хороша, чтобы стать женой посла. А у самого Дэниела характер, как у медузы.

Эми грустно рассмеялась.

– Ты уловила суть. Все было бы хорошо, если бы я была балериной, – тихо добавила она. – Могу поспорить, Дарси Бюссель[5] не суют визиток, кивая и подмигивая с намеком на горизонтальное танго.

Энни подошла к ней и села на подлокотник кресла.

– Родителям Дэниела не нужна красивая и талантливая невестка. Им нужна Барби от Шанель, которая знает свое место. Тебе ни за что не втиснуться в их узкий, ограниченный мирок, поэтому даже не думай, что все могло бы быть иначе.

Эми молча кивнула. Она знала, что ее подруга права, что она была лишь удобной игрушкой для Дэниела на то время, пока он ждал «большого прорыва».

– Но я люблю его, – сказала Эми надтреснутым голосом.

Сидя в Птичьем Гнездышке, которое составляло разительный контраст с официозом Тауэра, и вспоминая о Дэниеле, она могла думать только о хорошем. О том, как увидела его впервые в ночном клубе Челси, – Эми даже не помнила, как там оказалась, зато помнила, как он улыбался ей на танцевальной площадке и как принес бокал шампанского, которое оказалось холодным и вкусным, хотя и не таким вкусным в бокале, как потом на его губах, когда Дэниел поцеловал ее два часа спустя. Если говорить коротко и просто, жизнь была куда более веселой и волшебной, когда в ней присутствовал Дэниел Лайонс. Без него Эми была танцовщицей, едва сводящей концы с концами в крошечной квартирке, в трех тысячах миль от дома. Ей некуда было пойти, и все ее мечты казались блеклыми. С Дэниелом она попадала в мир пятизвездочных отелей во время коротких поездок в Париж, Рим, Прагу, где он всегда говорил на местном языке и знал наперечет лучшие гостиницы и самые классные бары. Дэниел умел ее развеселить. И у него был чудесный акцент, как у Хью Гранта. И голубые глаза, почти как у Пола Ньюмана. И он был хорош, очень хорош в постели…

«Слишком хорош», – поймала себя Эми на мысли, которая не раз приходила ей в голову.

Дэниел Лайонс был суперзвездой в любом окружении и в любой ситуации. А она была простой девчонкой из Квинса, с заметным американским акцентом, сломанным пальцем на ноге и татуировкой в виде незабудки на плече, сделанной в Гарлеме в ночь после съемок клипа Кея Дабл Свагга. С чего она взяла, что сможет стать прекрасной и элегантной женой дипломата?

– Слушай, милая, а почему бы тебе не вернуться домой?

Эми почувствовала, как Энни положила руку ей на колено, и попыталась улыбнуться.

– Не знаю, хватит ли у меня денег на такси. – Эми допила коктейль. – Ты не против, если я займу твой диван?

– Конечно нет, глупая. Но я не о сегодняшнем вечере, я о Рождестве. Почему бы тебе не вернуться в Нью-Йорк?

Эми подняла глаза на подругу.

– К маме и папе?

– Почему бы и нет? Сейчас ведь сезон отпусков, не так ли? Идеальное время для того, чтобы провести его с семьей и друзьями и вспомнить о том, что важно по-настоящему.

– К слову об отпусках… В кассы аэропорта не пробиться, а переплата за билет обойдется в тысячу баксов.

– Ну, я могла бы дать тебе взаймы.

Эми сжала ладонь подруги.

– Это очень мило с твоей стороны, но я уже взрослая девочка. Я справлюсь. Я могу отправиться домой в январе, когда перелет будет стоить дешевле.

– Ну, в таком случае мы можем поехать к моим родителям, – просияла Энни. – Не бросать же тебя в одиночестве на праздники, а?

Эми была тронута ее заботой, но она уже бывала в доме родителей Энни. Они были (если такое вообще возможно) еще более эксцентричными, чем их дочь. Томас, отец Энни, иллюстрировал детские книги, а все свободное от работы время трудился над различными «изобретениями», ни одно из которых так и не увидело свет. Мать была скульптором и зарабатывала сущие гроши, преподавая гончарное дело в местном колледже. Они жили в большом старом особняке в самом непрестижном северном пригороде Лондона. Да, там царила теплая, гостеприимная атмосфера, но Эми запомнились пугающий скрип крыши и запах псины, которым щедро наделял каждую комнату старый ирландский сеттер Брюнель.

– Да, я знаю, что там дурдом, зато будет весело! – воскликнула Энни, проявляя свои телепатические способности. – А если нет, ты все равно отвлечешься от своих проблем.

Она была права, конечно, но мысль о том, как близка Энни со своими родителями, внезапно заставила Эми вспомнить о своих маме и папе и осознать, как она по ним соскучилась. Одиночество накрыло ее так неожиданно, что слезы снова хлынули по щекам.

– О, милая, ну что такое? – спросила Энни, сгребая ее в объятия и прижимая к своей широкой груди.

– Может быть, ты и права. Может, мне действительно нужно поехать домой. Но как? Я не могу взять у тебя деньги, а у меня не осталось ни пенни.

Энни на мгновение задумалась.

– А как насчет курьерских рейсов? – спросила она. – Ты кладешь себе на колени багаж – какие-нибудь деловые бумаги, или донорскую почку, или еще что-нибудь, – и тебе оплачивают половину билета.

– Никогда о таком не слышала.

– Они существуют, я уверена, – решительно заявила Энни. – Завтра заглянем в Интернет. Ну а сейчас я буду укладывать тебя спать!

Энни убрала тарелки и прогнала Эми в ванную, вручив ей пушистую пижаму из собственных запасов, а затем начала превращать гостиную в плюшевый будуар и завершила это действо набрасыванием мехового покрывала на разложенный диван.

– Та-да! – воскликнула она, когда все было сделано. – Теперь тебе достаточно устроиться поудобнее, и я гарантирую, что к утру ты почувствуешь себя лучше.

Благодарно кивнув, Эми забралась в постель и выключила свет.

Слишком большая пижама мягко льнула к телу, коктейль с водкой вызывал чудесную сонливость, но Эми никак не могла заставить себя не думать обо всем, что произошло.

– Я тебя слышу, – пропела Энни из соседней спальни.

– Что ты слышишь, я же ничего не делаю? – нахмурилась Эми.

– Я слышу, как твой маленький мозг опять и опять прокручивает последний разговор с Дэниелом. Прекрати, иначе ты сведешь себя с ума.

Эми громко рассмеялась. Энни неспроста называли лучшей в мире советчицей.

– Ладно, ладно. Буду думать о чем-нибудь другом.

– Думай о Нью-Йорке, – откликнулась Энни. – Думай о снеге, который падает на Эмпайр Стейт билдинг, о сексуальных парнях, которые катаются на коньках в Централ-парке, нарядившись в тирольские костюмы.

Откинувшись на подушки, Эми попыталась представить маленький дом на Кармайкл-стрит, украшенную гирляндами и шарами елку, родителей, которые попивают эгг-ног[6] и спорят из-за хлебного соуса. Она приглашала Дэниела поехать к ней домой на Рождество, но он отказался, ссылаясь на работу и обязательства перед семьей. Оглядываясь назад, Эми понимала, что это должно было ее насторожить. Да, в их с Дэниелом отношениях были волшебные моменты, например летняя неделя в деревушке Фискардо на острове Кефалония, когда они прогуливались до гавани, словно нарисованной пастелью, и пили узо[7] в прибрежных барах, – это был лучший отпуск в ее жизни. Эми нравились их осенние прогулки в Гайд-парке, во время которых можно было ворошить ногами опавшие листья и целоваться на скамейке; нравилось устроиться в Кенсингтонском мьюз-хаусе, есть пиццу и смотреть «Нетфликс»[8]. Возможно, если бы она предлагала Дэниелу провести ночь в опере, а вечер на игре в поло, сейчас все было бы иначе.