Я разглядываю узоры, которые нарисовала на окне Джейми.

— Ты с ней лишился девственности?

Джейми требуется столько времени на ответ, что я задумываюсь, произнесла ли я этот вопрос вслух.

— Откуда ты это взяла? — спрашивает он.

— Сегодня она мне сказала, что лишилась ее с тобой, когда ты у нее жил.

Он кажется ошарашенным, будто не верит, что она могла такое сказать.

— Ты тогда впервые узнал? О ее папе? — спрашиваю я.

По тому, как его челюсть движется взад-вперед, я могу сказать, что он злится, но не уверена — на меня или на нее.

— Какого хрена она тебе такое рассказывает?

Теперь моя очередь злиться — меня бесит, что он вообще задает такие вопросы.

— Джейми, потому что она меня ненавидит, а тебя любит, совсем как Конрад! Насколько мне известно, миссис Деладдо тоже.

Джейми вдруг сворачивает направо, и я хватаюсь за ремень безопасности, чтобы ни во что не врезаться. Он заезжает на парковку за каким—то зданием и дергает рычаг, ставя его в парковочное положение. А потом долго и упорно смотрит на меня.

— Тебе ничего не известно о миссис Деладдо и о том, что она для меня сделала.

Отлично. Еще одна тайна Деладдо.

— Ну, может, расскажешь мне как–нибудь, — огрызаюсь я. — Иначе просто узнаю от Регины в следующий раз, когда она захочет использовать против меня то, что знает о тебе.

Джейми трет лицо руками, словно пытается стереть весь этот разговор, а потом скрещивает руки на груди.

— Ты знаешь, какая ты вредина?

— Я? — в полном шоке спрашиваю я. — Я вредина? Это ты поцеловал меня, пригласил на свидание, чтобы сказать, что у нас не будет больше свиданий, а потом приехал ко мне домой, засунул руки под мою кофту и поцеловал меня — опять!

В полной тишине снег, превратившийся в дождь со снегом, постукивает по машине, отскакивая от капота. Джейми тяжело вздыхает и запускает руку в волосы.

— Я не девственник с тринадцати лет.

Эта информация оказывается настолько неожиданной, что все мое тело обжигает безумной волной, и начинает кружиться голова. Такое ощущение, что температура в машине поднялась до миллиона градусов.

— Тебе было тринадцать? — шепчу я.

— Угу.

— С кем?

— Девчонка на вечеринке. Она была под кайфом. Мы все были.

— Ты был... Когда ты... Но...

Не знаю, какой вопрос задать первым. Я не понимаю этот мир, в котором тринадцатилетний мальчик под кайфом на вечеринке занимается сексом.

Это доказывает, как «много» я знаю о мире.

— Сколько ей было? — спрашиваю я.

— Семнадцать.

— Это же... незаконно?

— Возможно.

— И ты был под кайфом? Когда тебе было тринадцать?

— Да, — решительно говорит он, будто хочет, чтобы я перестала задавать вопросы.

Это срабатывает. Я замолкаю, смущенная ревностью, желанием и трепетом, соревнующимися у меня в голове, когда я пытаюсь представить Джейми Форта в тринадцать лет, под кайфом, занимающегося сексом с семнадцатилетней девушкой.

Я в свои тринадцать собирала наклейки с лошадками.

Я молчу так долго, что он придвигается чуть ближе, чтобы лучше видеть мое лицо.

— Тебе понравилось? — спрашиваю я единственное, что смог придумать мой растерянный мозг.

— Там нечему было нравиться.

То, как он это говорит, не объясняет мне, что он чувствует по этому поводу, но от самих слов мне хочется взять его за руку и почувствовать тепло его кожи.

— Как ты попал на ту вечеринку?

Он пожимает плечами, словно не совсем уверен.

— Я тогда был предоставлен самому себе. Делал всякое дерьмо, которого не стоило делать.

— А ты... занимался сексом после этого? — тихо спрашиваю я, со страхом и возбуждением от того, что уже знаю ответ.

Он слегка улыбается.

— Да, без остановки, — поддразнивает он.

Я слишком заинтригована его сумасшедшей историей, чтобы смущаться из–за этого подкола.

— Тебе это нравится?

В этот момент Джейми замечает, что я выгляжу по-другому. Его внимательный взгляд изучает меня от макушки до пяток, не упуская ни челку, ни синюю прядь, ни платье, ни колготки, ни ботинки. Могу сказать, что ему нравится увиденное — это очень заметно по выражению его лица. Когда он снова встречается со мной взглядом, он протягивает руку и проводит пальцами по синей пряди.

— Иногда.

Ему это нравится. Иногда.

Мой желудок делает небольшое странное сальто, и мне хочется открыть окно, чтобы впустить воздух и позволить снегу с дождем падать мне на лицо. У меня звенит в голове от ощущения его пальцев на моих волосах и хочется закрыть глаза.

— Например, когда? — умудряюсь спросить я.

— Когда это с тем, кто что-то для меня значит.

— А много людей, которые что–то значат?

— Нет.

— А Регина?

Он не сомневается:

— Да.

Я вдруг осознаю, что Джейми — возможно, единственный парень за всю жизнь Регины, который хорошо к ней относился.

За всю жизнь.

— А я что–то значу для тебя?

Его теплая ладонь проскальзывает мне на затылок и остается там.

— А ты как думаешь, Роуз?

Снег с дождем становится сильнее, а стук — громче.

— Ты помнишь, на кухне в Рождество, рядом с домом Трейси перед началом года, и в прошлом году — День Святого Валентина и встреча выпускников?

Он кивает.

— Почему ты всегда потом исчезаешь?

Он смотрит на меня, как будто я должна уже знать ответ на свой вопрос.

Мне внезапно становится интересно, рассказывала ли Регина свою теорию обо мне Джейми — о том, как я считаю себя слишком хорошей для него и никогда не буду с ним.

Все, что я говорю:

— А если бы я сказала, что... я люблю тебя.

Красивые ореховые глаза Джейми останавливаются на мне, и все его тело застывает — кажется, он даже не дышит. Потом он медленно убирает руку с моего затылка и слегка отворачивается от меня, но его взгляд по—прежнему прикован ко мне, словно он не уверен, что правильно расслышал, но если я сказала то, что он думает, тогда со мной что–то очень сильно не так.

— Ты так смотришь на меня, будто я сдурела, — шепчу я.

— Да, ну...

— Только не говори, что ты не знал.

Джейми поворачивается и кладет руки на руль, как будто хочет уехать от нашего разговора быстрее, чем я еще что-нибудь скажу.

— Нет, Роуз.

— Что нет?

— Скоро все изменится. Оно того не стоит.

— Для тебя?

— Для тебя. Ты не любишь меня, Роуз. Поверь мне.

В один миг весь воздух покидает мои легкие.

У него вибрирует телефон, и он лезет за ним в карман.

— Да, — отвечает он. — Да, мы едем.

Я слышу голос Энджело, но не разбираю, что он говорит.

— Все в порядке.

Он убирает телефон обратно в карман, сдает назад, оглядываясь через плечо, и выезжает на шоссе, словно мы и не говорили о любви.

Словно я о ней не говорила.

14

надоедливый(прил.): всюду сующий свой нос; назойливый

(см. также: моя мама, и — да — я)


Мама что-то планирует на мой День Рождения.

Сегодня субботнее утро, и она протягивает мне свою кредитку со словами:

— Сходи в торговый центр и купи себе платье. Какое тебе нравится, — а потом добавляет с озорной улыбкой: — Тебе хорошо в синем. Подходит к твоим глазам.

Пытаюсь вытянуть из нее еще информацию, но она молчит. Шагая в торговый центр, я думаю о том, чтобы позвонить Трейси и позвать ее с собой в этот беспрецедентный момент моей жизни, когда у меня мамина кредитка и разрешение купить то, что я хочу. Но не звоню.

Я больше не редактор «Списка Шика», и если я хочу посмотреть, кого она в него включает, мне приходится заходить на сайт. Этим утром я как раз туда заглянула и обнаружила «Список Шика в формате колледжа!». Ее выбором стал, конечно же, Питер, что показалось мне довольно ироничным в свете того, что ему сейчас нельзя посещать колледж. К тому же она неслабо схитрила — сама одевала его и делала якобы «непостановочные» фотографии. Я поняла это по тому, что он выглядит как модель магазина J.Crew, а мой брат ни в одной вселенной не мог бы — и не хотел бы — выглядеть в стиле J.Crew по своей воле.

Когда я оказываюсь в торговом центре, я брожу по обычным магазинам, но во всех нормальная, базовая, скучная одежда — это же Юнион. Есть еще один магазин, куда можно заглянуть, в самой глубине торгового центра, называется Tried & True. Он наполовину винтажный, наполовину — с вещами, сделанными «под винтаж». Я однажды сюда заходила, когда училась в восьмом классе, и мне ничего не понравилось, но я тогда не вылезала из леггинсов и толстовок, так что это ни о чем не говорит.

В витрине Tried & True стоит манекен, одетый в короткое черное платье с пайетками, высокие ботинки на шнуровке и чулки с узором—паутиной. У нее на руках татуировки с черепом и костями, ярко-розовый маникюр и светло—синие тени для век. Перед ней стоит стойка с микрофоном, и кто–то так изогнул ее руку, что кажется, будто она сейчас схватит его и начнет петь.

Интересно, пойдет ли мне, как солистке группы Энджело, этот образ. Но сначала, конечно, нужно получить приглашение на концерт.

Мое прослушивание прошло не блестяще. На самом деле, оно прошло ужасно. Я пыталась спеть «Cherry Bomb» целую кучу раз, но так и не смогла сделать это так, как хотел Энджело. Он все время останавливал группу и подходил, чтобы меня проинструктировать, но я не понимала, какой стиль ему нужен.

— Она, типа, опасная, совсем дикая, — постоянно говорил он. — Она взрывная! Она горячая! — кричал он, пока группа играла вступление снова, и снова, и снова.

Мне стало нехорошо, и я начала хуже петь. Это продолжалось до тех пор, пока Энджело не спросил, все ли со мной нормально, и я поняла, что совсем нет.

А я всего лишь призналась в любви Джейми. Я не знала, что собираюсь ему сказать, и совсем не уверена, что сказала это по правильным причинам, но я это произнесла.

Никогда и никому раньше этого не говорила.

А он сказал, что я не люблю это, и оно того не стоит.

Думаю, с тех пор я в шоке.

Когда прослушивание закончилось — а может, просто, когда у Энджело с группой лопнуло терпение — Энджело отвез меня домой.

— Что это, черт возьми, было, Свитер? — спросил он, подъехав к моему дому и хлопая меня по плечу, как он любит делать.

Этого было достаточно. Я расплакалась.

Я рассказала Энджело все — почти. Регина говорит, что лишилась девственности с Джейми; я признаюсь Джейми в любви; Джейми говорит, что я не должна этого делать.

Я ничего не сказала о синяках Регины.

Я уже не в первый раз плакала перед Энджело, но он в первый раз не знал, что с этим делать.

— Смотри, Свитер, — сказал он мне, оглядываясь, словно боится, что его поймают. — Я не могу об этом говорить. Но скажу тебе одно — девушка говорит Форта слово на букву «л»? Неважно, любит он ее или нет. Игра окончена — он уже не может иметь с ней дело.

Потом он практически вытолкал меня из машины, словно поняв, что сказал лишнее. По пути к дому он сказал мне посмотреть на YouTube, как Шери Кэрри поет «Cherry Bomb», сорок раз как минимум, потому что хочет снова устроить прослушивание через пару недель.

Через секунду я осознала, что он дает мне еще один шанс. Вытирая растекшуюся тушь и сморкаясь, я сказала ему, что в следующий раз я точно ее добью.

Собираюсь так и сделать. Каким бы плохим ни было мое прослушивание, оно научило меня тому, что я должна буду сделать в следующий раз. Я чувствую в себе это знание, чистое и цельное. Оно сводит на нет смущение, стыд, сомнения — и остается лишь план действий.

Когда я зашла в дом, я позвонила Вики и рассказала о том, что я сказала Джейми и что сказал Энджело. Она сразу же спросила, был ли у нас с Джейми секс, таким тоном, будто спрашивала, регулярно ли мы с ним говорим по телефону. Я сказала «нет», а она ответила:

— Послушай маленький совет от девчонки, которая залетела в пятнадцать. Большинство девочек теряют девственность с тем, кому они до задницы броненосца. Они делают это только ради парней, а потом ходят с расстроенными мордами, когда парень сразу же переключается на кого-то другого. Прежде, чем что-то сделать, спроси себя, можешь ли ты доверить этому мальчику свою душу и тело. И даже не собирайся врать себе хоть об одном.