— Тебе совсем не обязательно мне помогать, — опустив глаза, ответила Влада.

— Здрасте, ты за меня на отморозков с одной лопатой готова была пойти, а я тебе прибраться не помогу? — На скулах Влады вспыхнули пятна, выдающие смущение, и она с улыбкой покачала головой и, похоже, окончательно отпустив напряжение, пошла внутрь. Ну вот так-то лучше, чем стоять, как перед расстрелом. Вместе мы очень быстро навели порядок и в прихожей, и на кухне, где троица незваных гостей насвинячила отменно. Когда я наконец получил свою кружку чая и обосновался на подоконнике, Влада уселась рядом, так что наши плечи и бедра почти соприкасались.

— Ты ведь знаешь, что нельзя здесь оставаться одной, пока не сменишь замки? — я не столько спрашивал, сколько настаивал.

— Почему? — удивилась Влада. — Ты ведь забрал у дяди ключи.

— А кто сказал, что у него нет дубликатов?

— Но ведь он и его дружки все равно будут пока в отделении, — пожала она плечами.

— Будут, конечно, — кивнул я и хлебнул кипяток из единственной кружки. — Но всегда может в отместку позвонить кому-нибудь и попросить прийти и доставить неприятности. У таких типов полно собутыльников, готовых сделать гадость, если за нее проставятся или проплатят.

— Да нет у него денег, — отмахнулась Влада. — Они с теткой все, что могли, пропили. Она до встречи с ним вполне успешной была, хоть и одинокой. Встретила этого… Моложе себя, тогда еще симпатичный был, слова правильные и красивые говорил. Мама сразу сказала, что он дерьмо. Но тетя Ира и слушать никого не захотела. А он и присосался к ней, как клещ. Споил постепенно и сам спился. Если бы не бабушка, они бы давно и этот дом продали, и деньги спустили.

Влада говорила отрывисто и задумчиво, глядя перед собой, и я задавался вопросом, что за картины она сейчас видит в своих воспоминаниях.

— Ну, я так понимаю, что состояние бабушки серьезное, если этот деятель явился сюда с притязаниями, — вернул я ее к насущному.

— Похоже на то, — плечи женщины опустились, и лицо помрачнело, как будто его накрыла тень.

— Ты не в курсе? — удивился я.

— Нет. Она… не общается со мной, — Влада резко махнула головой, чуть скривившись, как от неожиданной боли. — Я — разочарование.

Твою мать, ну вот кто меня за язык тянул с этими расспросами. Но раз уж начали…

— Но когда ты пришла, то ожидала ее увидеть.

— Просто подумала… мало ли. Вдруг что-то изменилось, — она закусила губу и дергано пожала плечами, скрывая неловкость.

Влада опустила голову и зажала обе ладони между коленями, выдавая вновь возросшую нервозность. Глубоко вдохнула и выдохнула, явно решаясь.

— Спроси меня, — тихо сказала она.

— А ты уверена, что готова рассказать?

— Скорее всего, нет и никогда не буду, — снова тяжело вздохнув, ответила она, продолжая смотреть на свои руки. — Но лучше сделать это сейчас, чем все время опасаться, что ты рано или поздно узнаешь и станешь презирать меня. Сейчас я это легко переживу, а потом может быть намного хуже.

— Почему это?

— Потому что я стану верить, что ты мой друг. — Вот ведь… кто сказал, что я хочу быть другом?

Я хмыкнул и решился чуть толкнуть ее плечом, вызывая удивленный взгляд.

— А знаешь, что, называя мужика другом, ты типа намекаешь, что он своего рода неудачник, не способный никого привлечь в сексуальном плане? Ну, вроде того.

— Это точно не про тебя, Антон, — Влада после заминки неуверенно отзеркалила мое движение, правда тут же отстранившись.

Ну и что это значит? Что она в курсе о моей "славе" в этом смысле, или это намек на личную заинтересованность? Другой я бы сейчас просто посмотрел в глаза или ненароком коснулся рукой бедра, и взгляд и язык тела внесли бы полную ясность в этом вопросе. Но с Владой… Нет, я не ощущал себя вдруг робким юнцом, боящимся отказа. И не потому, что был почти уверен, что его не будет. Просто меня все еще немного напрягало то, насколько быстро и естественно я перестал противиться притягательности этой женщины. Привыкнуть к мысли, что она мне нравится, за такой короткий срок еще не получалось, а главное — я не был уверен, что вообще стоит. Да и моя неуемная интуиция нашептывала, что для полной конкретики между нами еще рано. Это было вроде предвкушения, которое мне почему-то нравилось растягивать, смакуя нюансы. Хотелось позволить этой странной вибрации между нами усилиться или нет естественным образом, не форсируя и не подгоняя. Дело не в сомнениях или нерешительности, а в том, что мне казалось, Влада должна сама сделать первый шаг, ей это необходимо. Так, думаю, эти мысли пока в сторону. У нас о другом сейчас разговор.

— Ладно, тогда давай спрошу. Что имел в виду этот твой неродственник, когда сказал, что ты убила каких-то пацанов? — сразу без танцев с бубном начал я.

— То и имел. Я их убила. Двоих. Одного просто искалечила, — Влада кивала, будто подтверждала каждое свое слово на всякий случай.

— Это была какая-то случайность? — я старался говорить максимально безэмоционально.

Влада повернулась и уставилась в глаза. Ее лицо казалось почти неестественно спокойным, как и монотонный голос, но расширенные зрачки выдавали чувства.

— Абсолютно нет. Я купила на черном рынке пистолет, выследила каждого и выстрелила в пах. Какая же тут случайность?

— Ни хрена себе… — Мои бедные яйца непроизвольно поджались, когда воображение нарисовало четкую и красочную картинку. — Пардон. Я, кстати, видел такое ранение разок. И это не то, на что хотел бы взглянуть снова.

— Все еще хочешь находиться в одном со мной помещении? — странная смесь вызова и обреченности в ее тоне задела и причинила дискомфорт.

— Почему нет? Я же не делаю ничего такого, что поставило бы под угрозу мои… части тела, — усмехнулся в ответ. — К тому же мне теперь любопытно узнать, чем твои, ну скажем, мишени заслужили свою участь. Ты не кажешься женщиной, которая будет бегать по городу с пистолетом наперевес и палить в пах каждому встречному мужику.

— Нет, конечно, — Влада отвернулась и с минуту молчала, а потом я увидел, как прозрачная капля сорвалась с ее щеки и упала на тонкие переплетенные до белизны пальцы.

— Они жестоко изнасиловали, а потом затравили и довели до самоубийства мою младшую сестру, — сипло продолжила она. — Ей было пятнадцать.

ГЛАВА 16

Сказанные первые слова будто сорвали затворы, которые держали внутри этой женщины ее боль и долго копившиеся слезы. Они просто полились, превращаясь из одиноких капель в сплошной поток. Без всхлипов и рыданий, которые меня всегда так пугали, раздражали и вызывали желание ломиться прочь, Влада говорила быстро, почти тараторила, словно боялась, что я остановлю ее в любой момент. Смотрела в одну точку, коротко и поверхностно хватая воздух в краткие паузы. А я слушал, испытывая целый убойный коктейль эмоций: стыд, гнев, боль, сострадание и полное бессилие.

— После того как мама с папой погибли, мы с Евкой одни остались. Мне не хотели опеку давать, даже за взятку. Говорили — не справлюсь одна с подростком. Бабушке тоже в опеке отказали — пожилая и очень больная. Тогда Эмиль и предложил мне расписаться по-быстрому. Мы же все равно собирались пожениться, а семейной паре легче с получением опеки. Поначалу все у нас хорошо было. Но потом… У меня как раз карьера в гору пошла, я была так рада, окунулась прямо с головой, была вечно занята. Эмиль стал говорить, что им с Евой меня не хватает, что я постоянно мыслями где-то, что он другого от нашей совместной жизни ожидал. Я отмахивалась, не воспринимала всерьез. Даже злилась. Считала, понять они должны. Ведь я для всех, для общего блага себя загоняю. Слепая дура. Однажды с работы не успевала и попросила Эмиля Еву встретить вечером из музыкалки. У меня же важные дела, а у него так… по мелочи. А он не смог. Или может решил — что там идти, — Влада на секунду стиснула зубы, а потом тряхнула головой, будто решительно отмахиваясь от чего-то. — Не важно. Ева пошла через парк, чтобы сократить, и столкнулась со своими одноклассниками. Она была красивая у меня, — голос женщины дрогнул, как от удара под дых. — Такая красивая, Господи… но из тех, кого заучками зовут, робкая и неуверенная в себе. А там, среди этих мальчиков, был один… ублюдок… она тайно влюблена в него была. Он с ней заговорил, а Ева и растерялась, и не успела сама понять, как они не туда свернули. А когда опомнилась — поздно было. Они ее в подвал какой-то затащили и там… — Влада начала раскачиваться и кусать губы, а ее слезы вдруг иссякли. — Мы ее под утро нашли только. Полуголую, истерзанную, в крови. Я думала, уже тогда рехнусь… но это только начало было. Эти… твари… они на телефоны снимали все, что с ней делали, и потом все это в сеть… А там другие такие же… хвалили их, глумились и издевались над страданиями Евы.

Влада перестала раскачиваться и выпрямилась, становясь словно деревянной.

— Потом следствие. Каждый опрос — как сеанс откровенного издевательства. Отец одного из этих отморозков оказался каким-то чиновником.

— Твою же ж мать, — пробормотал я, хотя что-то такое и предполагал. Стыд — жгучий и удушливый — подступил тошнотворным комом к горлу, как всегда со мной бывает, когда я сталкиваюсь вот с таким бессилием или откровенной продажностью в системе, частью которой являюсь и сам. Умом понимаю, что не могу нести ответственности за все и всех, но и отгородиться совсем не получается.

А Влада продолжала теперь уже короткими, рубленными фразами, почти лишенными эмоций.

— Следователь нам сразу сказал — ничего им не будет. Они малолетки. Ровесники Евы. Максимум — условный срок. Берите деньги. А потом начались звонки. Гадкие надписи на заборе. В сети писали. Присылали куски видео… А я не знала, Антон, — Влада посмотрела на меня беспомощно и отчаянно-виновато, как будто у меня вымаливала отпущения грехов. — Ева молчала, только плакала и замыкалась все больше. Мне казалось, ей нужно общение со сверстниками, хотя бы такое дистанционное. Как я могла не знать? Как пропустить это могла? В комнате ведь ее спала, стерегла. К психологу за руку водила. Работу практически бросила. А потом в один из дней стала видеть это… Я тогда не знала, не понимала, что это. Аура самоубийцы. Неделя за неделей она становилась все насыщеннее. И у других людей тоже стала замечать что-то. Но я думала, что это у меня уже глюки от усталости, недосыпа и нервов. Эмиль… он сначала просил прощения, помогал мне, а потом сдался. Сказал, что его все это достало, что мы молодые и должны нормально жить. Нужно Еву в клинику, и пусть специалисты ее реабилитируют. Скандал устроил, признался, что у него давно есть другая, а все потому, что я сама виновата. Что замуж за него только из-за сестры вышла, что все внимание ей, а теперь вообще меня не видит, и даже в одной постели не спим. А он живой мужчина и все такое. Ева все это слышала. Я в тот день сломалась. Выпила, когда Эмиль ушел, и просто отключилась. Уснула как убитая, а когда проснулась… поздно было уже.

Влада слезла с подоконника и, развернувшись, уперлась лбом в холодное стекло, глядя в сумерки снаружи широко распахнутыми невидящими глазами.

— Но последней каплей было то, что эти сволочи на похороны пришли, — сипло продолжила она. — Якобы вина их мучала, но я видела, видела, как они ухмылялись самодовольно, едва в сторону отошли. И с ними были девочки, они себя подругами Евы называли и ходили к ней, сочувствовали, а за воротами кладбища они обжимались с этими… и хохотали. А еще в тот момент я поняла, что за мерзкие кляксы их окружают. Моя сестра была первой, причиной чьей смерти они стали, но не последней. Они бы насиловали, а потом и убили еще. Они сотворили это, и им понравилось. Чувство власти над кем-то беззащитным, безнаказанность, тайное и явное одобрение других таких же уродов с извращенным понятием о силе и превосходстве над другими людьми. Это как словно в головах у них поменяли полярность, причем безвозвратно, а я была единственной, кто знал это. Понятия не имела, откуда пришло подобное откровение, но ни секунды сомнений у меня уже не было с того дня.

Влада надолго замолчала, и даже ее дыхание я едва мог расслышать. Мне так хотелось сказать или сделать что-то, что принесло бы хоть какое-то облегчение. Но за все годы постоянных соприкосновений с людской жестокостью и горем я так и не научился находить нужные слова, а просто сотрясать воздух — только добавлять боли, оскорбляя фальшью, уж я сам это знаю на своей шкуре.

— Ну, а в остальном, в принципе, ничего интересного, — глубоко вздохнув, ожила Влада, теперь уже явно подводя черту под своим рассказом. — Двое в могиле, один калека. Я сначала в СИЗО, а потом в психушке… этот момент я почти не помню, если честно. Почти год я как в сумерках металась. Училась различать реальность и видения. И это не так уж и легко в месте, где ты окружен таким количеством людей, в мыслях которых царит нечто сумбурное, а часто даже до дрожи жуткое, и где не у кого спросить совета. И давай закончим обо мне на этом.