— Единственный человек, в чьи способности я действительно верю, это пока что ты, — сказал я, чувствуя, что стремительно становлюсь твердым. Что поделать, моему члену глубоко насрать на то, насколько неподходящий для этого момент и его никто не собирается пригласить выйти поиграть, ему достаточно просто ощущения тепла и давления. — И, несмотря на все недостатки, я считаю твой дар ценным и чрезвычайно полезным. Я считаю ТЕБЯ необыкновенной, ни на кого не похожей, абсолютно исключительной, и все это со знаком плюс, Влада. А если говорить о такой, в принципе, странной и сугубо субъективной штуке как счастье… Как много ты вообще знаешь безоговорочно счастливых людей, не важно, есть ли у них способности или нет? Часто их видишь в толпе? У них есть свой, ни на кого не похожий цвет? Они вообще существуют?

— Ты совсем в это не веришь?

— Я верю в то, что сегодня ты можешь считать себя счастливым, завтра решить, что жизнь — говно, а через неделю, месяц снова приподниматься над землей. Вот посмотри на меня. Когда шеф навязал тебя, я решил, что ты сущее наказание. Но теперь могу смело заявить, что у меня в жизни еще не случалось таких охрененно удачных и возбуждающих наказаний. Я готов принимать такие взыскания сколь угодно часто и подолгу.

Чуть запрокинув голову Влады, я поцеловал ее в шею и толкнулся бедрами вверх, показывая, что "готов" — это не фигура речи. В задницу шефа с его отчетом. Она издала один из этих едва слышных вздохов, которые заводили меня до умопомрачения своей убийственной чувственностью, и выгнулась, открывая мне еще больше пространства для поцелуев и притираясь своей грудью к моей.

— Ты ведь сейчас меня просто отвлечь стараешься, — мягко рассмеялась Влада, обхватывая мой затылок, и я поймал вибрацию ее горла губами.

— Ты меня с первого дня отвлекаешь и жалоб от меня не слышала, — пробормотал, сжимая сквозь ткань ее грудь и пьянея от того, как мгновенно затвердели ее соски.

— Разве реальную проблему можно решить простым отвлечением? — спросила Влада, прижимаясь плотнее к моим ладоням и губам.

— Саму проблему, может, и нет, но ее восприятие — вполне, — ответил, дергаными движениями расстегивая ее джинсы. — Попробуем?

— Дверь не заперта, — прошептала Влада, при этом даже не обернувшись, и мышцы ее живота вздрогнули, когда я бесцеремонно протолкнул руку между нами и нашел под тонкой тканью повлажневшего белья ту самую нужную точку.

— Почти все уже по домам разошлись, — конечно, я привирал и даже не слегка, но не видел тут желающих остановить меня. — И ты ведь умеешь быть тихой?

Конечно, она умела, я это знал, но не мог себе отказать в удовольствии поддразнить Владу и кайфануть от того, как она содрогалась от моих слов вкупе с синхронными движениями пальцев.

— Обожаю, как ты меняешься, когда возбуждаешься… гребаное волшебство… как звучишь… сроду ничего сексуальнее не слышал… — И это было чистой правдой.

То, как она едва слышно выдыхала, заставляло меня до немыслимого предела концентрироваться на ней, делая Владу и те ощущения, что я ей дарил в интимные моменты, центром моего восприятия. Это чувствовалось… неожиданно ценным. Конечно, мне, как и любому нормальному мужику, нравилось, когда женщина открыто демонстрировала, насколько я хорош в том, чтобы доставить ей удовольствие. Это мне всегда казалось правильным. Ведь именно для обмена этим самым удовольствием мы и оказывались так близко. Заставить партнершу покричать — что может быть лучше? Но вот, странным образом, эта почти безмолвная буря, которую мне удавалось породить во Владе, самого сотрясала до мозга костей. Она была как обманчиво спящий вулкан. В том смысле, что все, смотрящие на нее издали, и понятия не имели, какая мощь скрыта под образом хрупкой и внешне отстраненной и холодной женщины. Могли попадать под краткие вибрации ее силы, которая их пугала и отталкивала. И только я один, внезапно допущенный ближе некуда, знал, что же скрывается внутри. Стихия, от необходимости пропускать через себя которую снова и снова мгновенно стал зависимым.

— А… Анто-о-он, — выдохнула Влада, запрокидывая голову, и вжимаясь в мою руку так, что наверняка это было почти больно, и намертво впиваясь в мои плечи, и я как ненасытный поглощал вид настигающего ее финала. В этот момент я будто превратился во взрывоопасную смесь, алчно ожидающую той самой последней искры.

Ее тело содрогнулось раз, потом еще один, еще сильнее, она выдохнула с сиплым стоном, как от неимоверного облегчения, и обмякла на мне, продолжая мелко сотрясаться. И каждый всполох этой ее дрожи струился сквозь меня, задевая все нервные окончания разом и награждая удовольствием, не сравнимым даже с собственным оргазмом.

Спустя несколько минут Влада пошевелилась и отстранилась.

— Спасибо, мне это и правда было нужно. — Она смотрела сквозь ресницы, и ее лицо выглядело таким необыкновенно расслабленным, что решил: у меня есть повод собой гордиться.

— Всегда обращайся, это теперь вроде как входит в круг моих приятных служебных обязанностей, раз я твой мужчина, — усмехнулся я, с огромной неохотой вытаскивая руку из обжигающего плена между нами.

— А как насчет взаимности для моего мужчины? — ответила мне в тон Влада, и как же мне было офигенно тепло внутри от ее улыбки.

— Нет-нет-нет, — Поставил я ее на ноги. — Я, в отличие от тебя, тихим быть не умею, и нас точно спалят. Так что дай мне поскорей закончить с этой писаниной, чтобы я мог отвезти нас домой и провести в тебе часик-другой.

— О. Не многовато будет? — засмеялась Влада, приводя в порядок свою одежду.

— После того что случилось только что, и учитывая ароматерапию, в которой мне придется работать? — Я поднес еще влажные пальцы к лицу и вдохнул ее запах, измываясь над своими вмиг сжавшимися яйцами. — Как бы маловато не было.


На парковке мы оказались уже очень поздно и вынужденно ускорили шаг. Накрапывавший ранее дождь превратился в полноценный ледяной душ, и поднялся противный, пробирающий до костей ветер, так что к машине почти бежали, перескакивая через стремительно растущие лужи. Вдруг Влада замерла, будто на стену налетела, и я едва не снес ее, еле успев остановиться. Она, совершенно перестав замечать щедро льющую сверху небесную воду, опять принялась тревожно озираться, всматриваясь в темноту широко распахнутыми глазами, почти полностью черными от расширившихся до предела зрачков.

— Что случилось? — выхватив из кармана фонарик, который никогда не выкладывал, стал шарить узким лучом по окрестностям.

— Снова смотрит, — хрипло прошептала Влада и неожиданно затряслась всем телом. — Какое же от этого омерзительное ощущение.

Я даже не переспросил, чудится ли ей, а только стал настойчиво толкать к машине, продолжая метаться белым узким лучом повсюду. Но никого не было вокруг. Парковка была пуста в столь поздний час, даже курить никто не удосужился выйти в такую похабную погоду. Только большая дворняга, которая лежала, скрутившись, на сухом пяточке под балконом на противоположной стороне улицы, подняла лохматую голову, щурясь на нас с упреком.

— Уже ушел, — Влада расслабилась так же неожиданно, как и впала в свое странное оцепенение.

Я почти запихнул ее в салон, быстро обошел машину, продолжая подозрительно коситься по сторонам. Все-таки какая же заразная хрень эта нервозность.

— Не хочешь объяснить мне, кто смотрит? О чем мне начинать беспокоиться, Влада?

— Я не знаю, Антон, — виновато пожала плечами она, вытирая ладонью мокрое лицо и все еще вздрагивая, но теперь, похоже, от обычного холода, а не сверхъестественного. — Может, мне вообще это все чудится на фоне общей нервозности.

— Во-первых, не воруй мои реплики, — фыркнул я, выезжая на проспект. — А во-вторых, лучше перебдеть, чем недобдеть, так что готов услышать твои самые фантастические версии и принять их к сведению.

С минуту Влада сидела, моргая и прикусывая губу, будто взвешивала что-то.

— Даже если я скажу, что верю Славскому и думаю, что вполне могу быть следующей целью этого самого Экзорциста, и на данный момент именно он за мной и наблюдает?

Конечно, я открыл рот, чтобы первым делом возразить. И не важно, считаю ли я высказанную Владой угрозу реальной или из области чистой фантастики. Надо заметить, что эта самая область весьма отодвинулась в последнее время, так что многое, о чем и слушать не стал бы, воспринимаю по-другому. Но дело не в том. Это просто какой-то инстинкт, что ли, всегда начинать успокаивать испуганную женщину и заверять ее, что все прекрасно, даже если дела совсем дрянь. Иногда мотивация — жалость, иногда — тупо практичность, потому как паникующая, истерящая и выдумывающая себе все больше страхов баба рядом — ну кому такого счастья надо-то? Но Влада была не тем человеком, кого нужно и можно обманывать и внушать иллюзию призрачной безопасности. Потому что это бы означало отрицание того, что она интуитивно чувствует или даже знает, а я больше такой ошибки делать не собираюсь. Если она говорит, что Славский не "наш" маньяк, то это неспроста. И если верит этому мерзавцу по поводу существования Экзорциста, значит, так и есть.

— Учитывая все обстоятельства, вполне жизнеспособное предположение, Влада. Без обид, но погнавшись тогда в Немово за ним, ты вполне могла привлечь к себе его ненужное внимание. — Она не отвела глаз, но снова пожала плечами, как бы говоря: "Ну что я могу с собой поделать?". — Мы все еще не в курсе, как и по какому принципу он выбирает жертвы. Единственное наше предположение, подтвержденное весьма сомнительными заявлениями Славского, что все они были со способностями и он как-то это узнавал. Соответственно, логично думать, что ты попадаешь в сферу его интереса. И надо сказать, это ставит меня в весьма сложное положение. Если ты потенциальная жертва, то мне нужно организовать тебе официальную охрану, но отпускать жить домой под присмотром не знамо кого, только чтобы скрыть наши внерабочие отношения, я не готов.

— Почему?

— Потому что я неоднократно был свидетелем того, насколько оказывается бесполезна эта самая охрана на деле.

— Какие у нас еще варианты?

Я притормозил перед круглосуточным универмагом. Война войной, а обед, как говорится, по расписанию. И ужин сегодня за мной. К тому же отвлечение на насущные потребности организма помогало игнорировать противное тянущее ощущение внутри от того, что собирался сказать.

— Мне нужно отказаться от дела на основании того, что присутствует долбаный конфликт интересов, взять отпуск и сторожить тебя самому. Следствию же помогать на общественных началах.

Сказал и сам себе не поверил. Такое чувство, будто частично кастрировать себя добровольно предложил.

— Нет. Это нам категорически не подходит, Антон, — Влада не только решительно отмела это предложение, но и уставилась на меня как на ненормального. — Пока новый следователь вникнет в дело, уйдет много времени, и это может стоить еще кому-то жизни. Как ты и я будем с этим жить? Плюс это однозначный повод для отстранения меня от работы, а значит, просто бесполезность пребывания в управлении.

— Только не говори, что этот индюк крашеный Гарденин тогда посмеет прийти и забрать тебя обратно в психушку. Мы пошлем его, пусть только сунется, — я слишком повысил голос, и на нас стали оглядываться немногочисленные покупатели.

— Официально это была не психушка. Центр реабилитации и развития, — Влада опустила голову, и щеки ее порозовели, когда она заметила, что у нас есть невольные слушатели.

— Да похрен. Ты свободный человек, — Я грозно глянул на особо любопытного мужичонку, "греющего ухо" около нас, и он стремительно ушел, схватив из холодильника пачку пельменей.

— Нет, Антон. Обвинений с меня никто не снимал, — понизив голос, ответила Влада. — Если начну брыкаться, то наставник вполне может настоять на возвращении дела на доследование, в связи с тем, что сейчас-то я уже прекрасно отдаю отчет своим действиям и способна нести за них ответственность.

Я скрипнул зубами, чуть не оторвав дверцу морозильного шкафа. Влада права. Закон у нас что дышло — куда повернешь, туда и вышло. Особенно если у тебя есть власть влиять на решения чиновников, а у этого мудака Гарденина она имеется. Так что он действительно может тупо забрать Владу под любым предлогом, и я даже не смогу быть рядом, чтобы хоть как-то поддержать. Я вообще могу ее больше не увидеть черте сколько. Вот вам и весь хрен до копейки. Швырнул пачку любимых пельменей в корзину так, словно это была голова гребаного наставника, и сдержался от самого важного вопроса, который наверняка стоило задать давно, но то это было не мое дело, то недосуг, а потом… наверное, я не готов к возможному ответу. Что планировала сама Влада после окончания нашей совместной работы изначально? Помню же, что она была готова сбежать, когда я облажался в становлении наших служебных взаимоотношений. То, что мы теперь вместе, как-то меняет ее планы на будущее? Это вообще реально? И если она опять решит бежать от системы, я буду помогать ей или убеждать остаться и пытаться бороться на месте? Ой, что-то до хрена вопросов на голодный желудок и больную голову, Антоха. Тут надо хотя бы самые неотложные решить.