В конверте было больше десяти журнальных фотографий с запечатленной на них Эллитой: под руку с молодыми людьми, на теннисном корте, верхом. Это были вырезки из рубрик, посвященных светской жизни. Под ними стояли даты, следовавшие за нашей разлукой, и увековеченная на них улыбающаяся, прекрасная Эллита вполне наслаждалась эффектом, производимым ее ослепительной красотой.

Я пытался расшифровать навсегда застывший на глазированной бумаге взгляд, обнаружить в нем грусть, сожаление. Но нет! Глаза Эллиты не позволяли ничего выведать, не выдавали никакой тайны. Меня не было в этом взгляде, так же, как не было и элегантных молодых людей, которые держали ее за руку или обнимали ее в танце, как не было – и тут тоже – ничего, что могло бы отвлечь ее от наслаждения собственным совершенством. Однажды вечером, тридцать лет назад, в этих глазах мне явилось мимолетное выражение любви, но взгляд Эллиты тут же сомкнулся, как поверхность тихого водоема: столь жестоко распростившись с ней после того, как она мне отдалась, я пытался уничтожить память о ней, потому что боялся ее и ее власти над моей жизнью; так сильно ранив ее в надежде, что она всегда будет обо мне помнить, я, кажется, одарил ее возможностью очень скоро меня забыть.

Мне пришлось разорвать конверт, чтобы извлечь из него последнее фото, более крупного формата, чем все остальные, и, как показывала его картонная твердость, не вырезанное из журнала: на нем Эллита была в компании барона. Они обедали во внутреннем дворике, за столом, сделанным из камня. Молодая служанка-индианка наполняла ее бокал. Сзади, в алькове из листьев и цветов, виднелась вольера с попугаями. На этот раз у девушки был оживленный взгляд. Взгляд, полный нежности. Эллита улыбалась деду.


Во что я никогда до сего дня не мог поверить, так это в возможность существования потустороннего мира, где якобы продолжают жить души усопших, словно наблюдая за действиями и гримасами тех, кто остается на земле. Еще меньше верил я в то, что покойники могут с нами общаться, посылать нам напутствия, предостережения и что так они могут влиять на нашу судьбу.

С минуту я разглядывал странно знакомую фотографию Эллиты и ее деда, сидящих перед вольерой с попугаями, все больше и больше убеждаясь в том, что снимок до мельчайших деталей воспроизводит реалии моего сна, но при этом еще не сознавая, что до настоящего времени видеть этот дворик и эту вольеру я мог только во сне. Потом я обнаружил две газетные вырезки, прикрепленные сзади к фотографии, и в то же мгновение понял, почему все находившиеся в конверте снимки датированы одним годом, понял, почему мой друг из Министерства иностранных дел не стал мне ничего говорить, понял, что теперь знаю об Эллите все, что можно знать. Две вырезки из двух разных газет были датированы одним и тем же мартовским днем 1962 года, и на них была воспроизведена одна и та же фотография: легковая машина, наполовину въехавшая под автобус на краю пустынной дороги. Я узнал эту дорогу, ее широкое полукольцо, повторяющее изгиб морского берега, так как именно по ней каждую ночь в течение уже нескольких недель меня возил шофер барона Линка.


Мог ли я увидеть этот пейзаж и эту виллу в испанском стиле с внутренним двориком до того, как их образ возник в моем сне? Может, Эллита посылала мне фотографии своего дома, когда была там на каникулах? Или показывала их по возвращении? Я припоминаю, что не стал ничего смотреть, но, возможно, память обманывает меня, и я все же бросил на них невольный взгляд, такой мимолетный, что воспоминание об этом не запечатлелось в моей памяти и обнаружилось лишь во сне.

По правде говоря, здесь есть еще тайна иного рода, ибо отнюдь не мысль об этой не столь уж существенной загадке заставляет меня предполагать, что усопшие продолжают где-то существовать, в некоем странно промежуточном состоянии между жизнью и небытием, откуда порой напоминают о себе нам, полагающим, что мы их забыли. В тот момент, когда я увидел фотографию роковой автокатастрофы, открытие, что Эллита уже почти тридцать лет мертва и что все это время предметом моей вечной любви была всего лишь тень, вызвало у меня весьма слабую реакцию, словно истина фактов не является единственной, словно тогда, в один из мартовских дней 1962 года на дороге погибла другая девушка, а не моя Эллита, которая отныне принадлежит только мне и которая умрет вместе со мной.


1991