Они остались вдвоем.

— Вы добрый, — без иронии заметила она.

— Просто я не хочу, чтобы кто-нибудь сюда подсаживался, — признался он. — Надоело играть в секретного агента. Меня зовут Адам, — представился он.

— Ева, — ответила она и протянула ему руку.

Конечно, он знал, как ее зовут — все вокруг обращались к ней по имени. Но сейчас он сделал вид, что впервые услышал ее имя.

— Чудно. Вам идет, — серьезно и крепко пожав ее руку (во второй раз), сказал он. — Вам очень идет.

— Грешное имя, — ухмыльнулась она.

— Как и мое. Ну, так все мы грешники, верно? В том и заключается прелесть нашего бытия.

— Не знаю. Я об этом не думала.

Она уставилась в окно, наблюдая за тем, как дождевые капли отскакивают от крыши остановившегося рядом автомобиля. Через приоткрытую форточку прорывался запах мокрой земли, неизвестно откуда взявшийся там, где все вокруг закатано под асфальт.

— А я думаю об этом всегда.

Официантка в белом фартуке — словно родом из сороковых-пятидесятых — принесла кофе.

Ева, не глядя, потянулась за чашкой и отхлебнула горячий, согласно его обещаниям, кофе.

Почему-то он ничего не говорил. Она не была поклонницей длительных игривых диалогов, но сейчас его молчание казалось странным — он ведь так хотел остаться с ней с глазу на глаз. Тишина убаюкивала, и даже крепкий напиток не помогал. Ева закрыла глаза и представила, что вокруг никого нет. Она всегда поступала подобным образом, когда слишком сильно уставала. Это помогало привести мысли в порядок и обрести равновесие. Нечто сродни медитации, но проще и примитивнее. За границей закрытых век остались студенты слева, влюбленные сзади и сидевшие за спиной Адама сестры близняшки. Даже дробь дождя поутихла, а гудки машин отдалились и перестали раздражать. Улица отступила в туман ее мыслей и потерялась. Один Адам не желал никуда уходить.

— Вы смотрите на меня? — спросила она, желая выяснить причину его «живучести».

— Я? Да, смотрю. Вы ведь прятались за камерой все это время. Даже за тремя камерами. Сейчас у меня есть возможность разглядеть вас лучше.

— Зачем это вам? Глупый и банальный вопрос, знаю, но мне действительно интересно.

— Вы красивы и загадочны. И до смешного зажаты.

— Так вам смешно?

— Нет, мне не смешно. Пейте кофе, Ева, он здесь отличный.

Да, эта чашка отличалась от того, что принесла ассистентка. Тот стакан был всего лишь сносным.

Адам наклонился к ней и положил руку на стол.

— Женщины любят мужчин, особенно тех, кто умеет себя представить с правильной стороны. Я умею, это ведь моя работа. Вот поэтому мне и кофе принесли лучше.

— Не убедили. Варит кофе мужчина, который сидит за стеной и вообще никого из клиентов не видит.

— Да ну? А мне так хотелось, чтобы моя красота приносила хоть какую-то пользу. Вам-то она не интересна.

— Мне она интересна только с профессиональной точки зрения.

— Это обидно.

Мужчина, который зациклен на своей красоте?

Ева присмотрелась к нему, и в ответ на этот пристальный взгляд Адам расправил плечи, словно предлагая ей разглядеть его во всех подробностях. Его небритость на четыре дня выглядела довольно пикантно, но в то же время не создавала впечатления небрежности или неаккуратности. Смуглый оттенок кожи, необычные темно-серые глаза под богатыми бровями и нос с горбинкой — вроде, ничего сверхъестественного, но в то же время очень занимательно. Теперь понятно, почему монаршая семья выбрала именно его для того чтобы выгодно подать новую коллекцию. В нем было то, что принято называть «манкостью». От слова «приманивать». Возможно, секрет крылся в добрых глазах, хотя взгляд у него бывал добрым далеко не всегда. Как фотограф, Ева всегда умела находить выгодные стороны внешности и характера моделей — это был ее хлеб, и то, чем она ценилась среди себе подобных. Здесь профессиональное чутье пропадало. Terra incognita.

Она не привыкла лгать и изворачиваться.

— Вы привлекательны, но я не знаю, что именно создает такой эффект. Не могу представить, если честно. Обычно с этим проблем не возникает.

— Я рад. Боялся, что вы сразу же меня расшифруете и утратите интерес.

— А у меня был интерес?

— Полагаю, да. Был. И сейчас есть.

Она наклонилась вперед:

— Интерес связан только с тем, что вы так настойчиво привлекаете мое внимание. Обычно мужчины сторонятся меня, от меня не веет теплом, и они боятся. Несколько раз называли «ледяной стервой».

— Даже так?

— Да, к сожалению. Я бы солгала, сказав, что мне все равно. Нет, мне не все равно, ведь я, как и любая другая женщина, хотела бы мужчинам нравиться. Но в отличие от других, я могу пережить равнодушие. А тут появляетесь вы — мало того, что модель, и я вынуждена любоваться вами по долгу службы, так еще и с проявлениями внимания, беседами, кофе и прочими идеями. Для меня это новое. Как тут обойтись без интереса?

Он только улыбнулся, а потом вытащил из кармана блокнот и попросил у одного из студентов ручку. Положил все это на стол перед ней и красноречиво повел бровями.

Дождь шел и потом — всю ночь и все утро. На работу идти было не нужно. Тесная квартира в такие дни казалась особенно уютной, и ей даже не хотелось никуда выходить. Потратить такой дождливый день на работу и суету — непростительное расточительство.

Она ждала его звонка, потому что все же рискнула написать ему свой телефон. Тоже расточительство.

— Доброе утро, — теплый тягучий голос разбудил дремавшую в ней надежду, и Ева сглотнула, надеясь, что он этого не услышал.

— Доброе.

— Чем ты занимаешься? Я ведь могу задать такой свободный вопрос?

— Можешь, отчего же нет. Я лежу в постели, еще не вставала.

— Поднимайся и вари себе кофе. Я сделаю то же самое. Давай.

— Не хочу.

— А чего хочешь?

— Я выбирала себе книгу.

— Вот так, не вставая с постели?

— Да.

Ева оглядела уставленный стопками книг пол. Каждый месяц она рассортировывала книги в алфавитном порядке и уносила их в гостиную, где стоял книжный шкаф. Но в течение месяца книги неминуемо возвращались к кровати и раскладывались по стопочкам в новом непонятном порядке.

— Как интересно. И чего же желает твоя душа?

— Ничего. Не знаю, моя душа колеблется между «Королевой Марго» и «Джейн Эйр».

— О, пылкая страсть и колдовство против томительного желания и мистики? Сложный выбор.

Он читал все эти книги? Чисто женские романы? Удивительно. Ева улыбнулась и потянулась к окну, чтобы ухватить край занавески и посмотреть на небо.

— К чему ты склоняешься? — поинтересовался он тем временем.

— Я же сказала, что не знаю. Может быть, вообще возьму «Поющих в терновнике».

— У тебя такой странный вкус. Ты выглядишь как женщина, которая читает Эдгара По, а на самом деле окружаешь себя дамскими романами.

— А пошел ты.

Она бросила трубку и вернулась на подушки. Всякая женщина всего лишь женщина и не более. Как и мужчина — всего лишь мужчина. Все остальное прилагается. Все железные леди все равно хотят любви. Разница в том, что не все могут обуздать свое желание.

Прошло пятнадцать минут, и в ней стала зарождаться паника. Захотелось перезвонить, но она не знала его номера. Да и если бы знала, все равно не решилась бы сделать первый шаг. Всегда так с ней — она слишком прямолинейная и резкая. Отсюда одиночество.

— Слушай меня.

Она кивнула, как будто он мог ее видеть. Адам перезвонил, и это было облегчение.

Он начал читать вслух, и Ева застыла, пытаясь не пропустить ни единого слова.

— Нет ничего важнее тебя, любимая. Нет ничего важнее и опаснее. Но ведь опасность и любовь всегда идут рука об руку, верно? И потому меня так влечет к тебе. Каждый раз, обещая себе, что оставлю тебя, и не буду портить твою жизнь, я возвращаюсь, не в силах противостоять этому горячему желанию — быть с тобой. И возможно, я действительно стану причиной твоих страданий, но теперь я готов предоставить этот выбор тебе. Захочешь ли ты рискнуть вместе со мной? Я хотел бы огородить тебя от этого, но сейчас понимаю, что даже любя тебя так сильно, не могу принять решение за тебя. Ведь настоящая любовь выражается в готовности дать человеку свободу. Позволить ему делать то, чего он хочет или что считает правильным. И если человек хочет совершить ошибку — это его право. Главное не говорить ему: «Я же тебя предупреждал». Главное сказать: «Я буду с тобой несмотря ни на что».

Повисла тишина, и Ева даже слышала его дыхание.

— Не понравилось? — устав ждать, осведомился он.

— Подожди, дай мне время осмыслить, — ответила она. — Откуда это? Из какой книги?

— Тогда идем дальше. Слушай еще. Готова?

— Да.

— Я боюсь тебя. Мой страх силен и неподвластен мне. Поэтому в твоем присутствии я совершаю странные поступки — не могу себя контролировать. Я хотел бы быть таким, как остальные — уверенным в себе, галантным джентльменом. Но когда я вижу тебя, неминуемо превращаюсь в неловкого мальчишку, который роняет вещи и спотыкается на каждом шагу.

Опять воцарилось молчание.

— Понравилось?

— Откуда это?

— Ответь, понравилось или нет.

— Нет. Первое было лучше.

— У меня есть еще. Послушаешь?

— Да, пожалуй.

Он откашлялся и зашуршал бумагой. Когда люди переворачивают страницы звук совсем иной, и Ева поняла, что он не читал ей выдержки из книг — это было что-то другое.

— Оставить тебя? Вероятно, ты лишилась ума, раз предлагаешь мне такое. Я никогда тебя не оставлю, даже если твоя дорога приведет нас к смерти. Потому что принять смерть вместе с тобой — высшее блаженство, на которое я могу рассчитывать. Как видишь, я такой же сумасшедший, как и ты. Но разве это не говорит о том, что мы подходим друг другу идеально? Разве это не является самым ярким свидетельством того, что мы суждены друг другу от рождения? Мы в одинаковой стадии помешательства, два безумца, ополчившихся против целого мира и готовых бросить или принять вызов тысяч противников сразу. Где же я найду другую женщину, столь же безрассудную и дикую, столь же опьяняюще свободную и безгранично мудрую? Не предлагай мне оставить тебя, ведь даже если ты скажешь, что не хочешь меня видеть, я скроюсь с глаз твоих, но не потеряю тебя из виду. Я буду держаться позади, и повторять каждое твое движение, я исчезну и растворюсь в воздухе, но никогда не оставлю тебя.

— Ого.

— Понравилось?

— Нет. Первое было лучше.

— Ага, значит, первое?

— Откуда ты все это берешь?

Он немного помолчал, а потом признался:

— Я сам это написал.

— Давно?

— Нет, только что.

Если бы его голос не был таким серьезным, она бы подумала, что он над ней издевается.

— Так вот чем ты занимался все это время?

«Все это время, что я ждала твоего повторного звонка».

— А ты ждала меня?

Ева даже отодвинулась от телефона и посмотрела на ровные ряды кнопочек. Как ему удается так хорошо понимать ее?

— Да, ждала. Я не хотела посылать тебя, просто твои слова были действительно обидными.

— Прости, я тоже так подумал. Только немного позже. А потом сел писать вот эти отрывки.

— И часто ты так развлекаешься?

— Нет, не часто. Сегодня в первый раз.

— Неплохо получается у тебя.

— Спасибо.

Ева повернулась набок и положила свободную руку под голову.

— Приезжай ко мне. Я продиктую тебе адрес.

— Что, так просто?

— Сама удивляюсь.

— Грех упускать такую возможность. Диктуй. И кстати, как твоя голова? Аспирин больше не нужен?

Ева улыбнулась трубке, назвала адрес и дала отбой. Больше ничего делать не хотелось.

Лежать целый день в постели — не самая удачная идея. Лежебоки обычно так и остаются лежебоками. Ева не относила себя к этой категории, потому что при всей своей необщительности была страшной непоседой. Ей было сложно устоять на одном месте — она все время металась по квартире или по студии и занималась чем-нибудь «полезным». Протирала пыль, осматривала объективы, составляла мысленные композиции с участием прохожих, изучала старые фотографии и обложки. Она всегда думала о том, что тратить время впустую — настоящее преступление. Разговоры, сплетни и болтовня относились к разряду пустоты и бессмысленности, но с Адамом получалось только болтать. И это было единственное исключение, когда она тратила время на то, что заведомо не приносило практической пользы.

Дни стелились внахлест — у нее было много работы, и она не всегда успевала запомнить события прошедшего дня. Так всегда на старте нового сезона. Новые обложки, новые заказы, новые коллекции. Все это нужно фотографировать и увековечивать. Увековечивать на один сезон. Кто сейчас смотрит обложки, снятые в середине восьмидесятых? Да никто. А столько суеты вокруг временных явлений.