— Ага, наконец-то ты оценил меня! — весело заметила Мэрион.

Он промолчал, глядя прямо перед собой, огромный и потерянный. Потом хрустнул суставами пальцев — вспомнил привычку тридцатилетней давности.

— Боже, я тебя расстроила? — Устыдившись, она вскочила. — Извини. Но понимаешь — таковы женщины. Мы как древние греки: любим подшучивать над нашими богами. — Она положила ладонь на его мягкие волнистые волосы и слегка их поерошила. — Давай поговорим о Синтии за ланчем. Я обещаю хорошо себя вести. Мы оба будем вести себя примерно.

Глава восемнадцатая

Ее дочь Бет вышибли из Хо-уп-Холла за наркотики. Она сказала, что промышляет этим ради денег, но деньги-то у нее есть. — Он говорил взволнованно и быстро, как бы снимая с себя тяжесть долгого сердитого молчания. — Я давал ей столько денег, сколько разрешалось, и покупал всю одежду, которая только может понадобиться девушке, и на Рождество подарил «тойоту».

— Хэнку тоже всегда хотелось делать мальчикам подарки. Ни к чему хорошему это не ведет, — сказала она и вдруг осознала, что голос Хэнка уже больше часа не звучит у нее в ушах.

Они сидели в ресторанчике на окраине города. Этот ресторанчик, солнечный, с кондиционированным воздухом, был излюбленным местом пожилых дам Бока-Ратона. Со всех балок и светильников спускались вьющиеся растения. Пол был выложен плитками, а стулья были неустойчивые и неудобные, как в уличном кафе. В центре стоял огромный, грубо сколоченный дубовый стол. Поскольку весь город помешался на здоровой пище, на столе громоздились несъедобные хлебцы из отрубей и свежие овощи для салатов двадцати сортов.

Несколько знакомых Мэрион неуверенно поздоровались с ней с другого конца зала, перешептываясь и явно пытаясь угадать, кто ее солидный спутник. Вряд ли больше, чем просто знакомый, судя по ее ужасному виду и неприбранным волосам. Да уж, вид у нее, прямо скажем… Ничего удивительного — другого такого, как Хэнк, ей и за миллион лет не найти. Ее лучшие годы позади, и она должна смириться с серой вдовьей жизнью и остерегаться негодяев и авантюристов. Ха-ха! Плохо твое дело, Мэрион Хендерсон.

Мэрион, видевшая этих женщин насквозь, через силу кивала им в ответ. Женская неприязнь ее не трогала. Ей и без этого было о чем подумать.

— Бет это сделала назло. Чтобы досадить мне, — говорил Клэй. Его глаза, обычно живые и веселые, смотрели растерянно и недоумевающе. — Во всяком случае, так мне кажется. А как по-твоему?

— Не знаю. Рассказывай дальше, — ответила она мягко.

Может, он приехал не успокаивать ее, а получить совет и помощь? Может быть, он делится с ней своими трудностями в надежде, что она — его самый близкий, самый давний враг — поймет их и даже найдет выход? От этой мысли она пришла в восторг. Она почувствовала себя польщенной. Она слегка наклонилась вперед, слушая с преувеличенным вниманием — точь-в-точь как психотерапевты, которых она много перевидала на своем веку.

— Расскажи еще о Бет и о Синтии.

— Бет до осени не может перейти в другую школу, поэтому она уже несколько недель бездельничает дома. Синтия уверяет, что рада возможности побыть какое-то время вместе с дочерью и прочистить ей мозги.

— Получится это у нее?

— Конечно, нет. Она такая же вздорная, как и дочь. Она невыносима. Ты и половины всего не знаешь.

— А я-то считала, что она совершенство, — ответила Мэрион, откидываясь на спинку стула и упиваясь собственной иронией. — Этакая предприимчивая, трудолюбивая мещаночка. Вечно мы придумываем бог весть что о тех, кого не знаем. В конце концов, женщины все одинаковы. Ты слыхал, что жена Черчилля, эта образцовая супруга — советчик, помощник, красавица — в свое время пережила нервный срыв? Терпела, терпела — и не выдержала.

Подали напитки, хлеб и масло. Клэй намазал на толстый кусок черного хлеба два куска масла и начал есть.

— Синтия совсем не такая, как мне прежде казалось. Она любит говорить, что о людях можно судить по их внешности. Что якобы Никсон раз и навсегда доказал: о книге следует судить по обложке. Но ее внешность насквозь обманчива. — Он жадно, почти не жуя, доел свой хлеб.

— Мальчики говорят, что она идеал — лучше и желать нельзя.

— Да, верно. В доме у нее был полный ажур. Чисто, уютно, все подобрано по цвету — и мебель, и обои. Тянула весь дом сама. И жила на гроши. Я думал только об одном: как я необходим ей и ее дочерям. Как много могу для них сделать. Но все это было напускное. На самом деле я нарвался на трех жадных психопаток.

— Бедная, беспомощная женщина… Интересно, почему она решила, что ты клюнешь на такую избитую приманку?

— Я не замечал никакой приманки. Мне все это нравилось, я думал, что обрел наконец покой.

— Нашел пресловутое «вечно женственное»?

— Да, я входил в ее дом в Велфорде и думал: вот таким должен быть дом. Такой дом она устроит мне в Нью-Йорке, моя жизнь с ней будет иной, чем с тобой, без подводных течений, без соперничества. Синтия была само ожидание. Она ждала меня. Какой бы мужчина тут устоял?

— Ясное дело, устоять трудно. Она вышла за тебя в тридцать восемь. Значит, целых восемь лет после развода никто ей не делал предложения?

— Не восемь. Пять. Я решил, что ей просто не попадался человек, достойный ее. — Он покачал головой, усмехаясь собственной глупости.

Она улыбнулась в ответ.

— Да ничего подобного! Ты прекрасно знал, черт возьми, что у нее никого нет и она в полной твоей власти. Иначе ты бы не осмелился предложить ей подписать такой брачный контракт.

— Тогда почему она его подписала?

— Потому что она идиотка. Потому что у нее не было над тобой никакой власти.

— Странно, я считал, что у нее огромная власть. — Он шаркнул ногами, задел случайно под столом ее туфлю и быстро подобрал ноги. — Поверь, я смотрел на контракт как на пустую формальность. Я питал к ней искреннее уважение. Если человек беспомощен и не от мира сего, у него нет конкретной власти, но зато есть нечто иное…

Мэрион бросила на него скептический взгляд. Он скривился, будто съел что-то кислое.

— Я думал, что Синтия чище и умнее меня. Что она поймет, почему мне нужен этот контракт.

— Который окончательно лишит ее всякой власти.

— Но я этого не хотел.

— А так получилось.

— В моих глазах она и сейчас имеет огромную власть. Мне трудно объяснить. Что-то непостижимое.

— Власть, которую дает отсутствие власти? Женщины с тобой вряд ли согласятся.

— Тем не менее это так. Слабые всегда обладают властью. Посмотри на всех этих индийских гуру в отрепьях, на грязных старух, которые промышляют гаданьем. Они отверженные, но мы боимся их предсказаний, запоминаем их слова на всю жизнь. Разве это не власть?

— Чушь это, а не власть!

— Ты неправа. Вспомни Джеки Онассис. У нее нет конкретной власти. Она всю жизнь была молчаливой, пассивной, мирилась с бесконечными изменами мужа. И все же нам до смерти хочется знать, что она думает, мы с нетерпением ждем книги, которую она напишет. Мы верим, что она знает что-то такое, что нам недоступно.

Мэрион усмехнулась.

— Поэтому издатели наперебой ее обхаживают? Надеются уговорить написать такую книгу?

— Вполне возможно. Это было бы дальновидно.

Она легко коснулась его локтя, лежащего на столе. Когда-то они оба развлекались тем, что отыскивали почти во всем скрытую личную выгоду.

— Вот у Розалин Картер, — продолжал он, радуясь ее реакции, гордый тем, что она так внимательно слушает, — была настоящая власть. Она даже присутствовала на заседаниях кабинета министров. Но она нам неинтересна. Если женщина обладает мужской хваткой, она перестает нас занимать. В Розалин не было тайны. Ее книга будет так же неинтересна, как чужой пенис.

— Ладно, допустим, в Синтии есть эта чудесная загадочная беспомощность. Что она знала такого, чего не знал бы ты?

— Абсолютно ничего. Это просто иллюзия. Дурацкое мужское заблуждение. От того, что женщины пассивны, они не становятся умнее. Весь этот домашний уют и хрупкость — чистый камуфляж. Они так же мало смыслят в жизни и так же ожесточились, как мы.

— Но мужчины считают, что мы смыслим больше?

— Да, если женщине удается их в этом убедить. Как удалось Синтии. Она била на то, что она такая бедная и беззащитная, такая кроткая…

— И такая сексуальная тоже?

Он поднял брови и не ответил на вопрос.

— На самом деле она чудовище. Опасные признаки были и раньше, но я предпочел их не замечать. А настоящее безумие началось в Рождество, когда она опрокинула елку. Крушила все подряд, как дикий зверь. Может, у нее с Рождеством связано какое-то ужасное воспоминание времен первого замужества. Перед Рождеством многие теряют голову.

— Особенно те, кто тебя окружает, — заметила она, закуривая. — Заваливают весь дом идиотскими, абсолютно бесполезными подарками.

— Но ты никогда не запиралась на целый день в своей комнате, не отказывалась готовить обед.

— Не может быть! А все семейство было в сборе?

— Ну да. Испортила нам Рождество. Я думал, мальчики тебе рассказывали. Во всяком случае, после этого она как будто успокоилась, и я решил, что она выпустила пар и теперь понемногу приспособится к семейной жизни. Не тут-то было! Она делала вид, что любит, но была холодна, как лед. И разговоры шли только об отделке квартиры. Каждый день она отправлялась по магазинам и покупала мебель или тряпки, а дома смотрела невидящим взглядом и делала все автоматически. Она говорила, что магазины на нее странно действуют. Между прочим, квартира получилась отличная. У нее хороший вкус.

— Приятно слышать.

— А потом посыпались счета. Я наивно полагал, что мы уложимся тысяч в пятьдесят. Но отделка квартиры уже перевалила за триста тысяч, самое малое. Плюс она еще затеяла ремонт дома в Велфорде.

— Так она его не продала?

— Ха! Конечно, нет. Она установила там целую систему кондиционеров.

— Хорошо, ты меня убедил, что она — мотовка. Но это не причина, чтобы ее так ненавидеть.

— Теперь ей понадобился бассейн, и она уже заключила контракт, а я и не знал.

— Я думала, ты все равно хотел купить в Велфорде дом побольше.

— Верно, но тот, который ей понравился, стоил полмиллиона, потому что в нем двенадцать комнат и вид на залив и… да ладно.

— И что? Выкладывай до конца.

— Я не могу заплатить за дом полмиллиона, у меня таких денег нет. — Его лицо исказилось от гнева, таким она его еще никогда не видела. И не сразу поняла, что гнев его обращен на самого себя. — Я столько не зарабатываю. Вдобавок я стал хуже ориентироваться, потерял чутье, часто вкладываю деньги не туда, куда надо. Иногда мне кажется, что это тоже из-за нее. — Мэрион не прерывала его, и он продолжал перечислять свои невзгоды, описывать все подробности своей ужасной семейной жизни. — По крайней мере, я убедил ее пойти к психоаналитику. — По выражению его лица можно было догадаться, что и эта мера ни к чему не привела.

Она покачала головой.

— Бедняга! Ну скажи на милость, что ты так упорствуешь? Чего добиваешься? Ты ведь уже все это проходил со мной'.

— Я больше ничего не мог придумать.

— И что сказал психоаналитик?

— Сказала. К врачу-мужчине Синтия обращаться не захотела. Мы нашли женщину. Она сказала, что Синтия отождествляет себя с Сарой и Бет и на самом деле хочет стать ими.

— Стать как они?

— Да, стать свободной и ничем не связанной, как шестнадцатилетняя девушка, но богатой, как жена миллионера. Она доведет меня до банкротства.

— Л ты не можешь ее остановить?

— Я пытался. Я закрыл все ее счета в магазинах, но она ухитряется открывать новые. Она знает, что у меня есть еще жалованье и кое-какие вложения.

— Так разведись и избавься от нее!

— Вряд ли получится.

— Почему же? У вас ведь брачный контракт, так что тебе не придется платить алименты.

— Нет, все не так просто. Если она захочет развестись сама, она не сможет подать в суд на алименты. Но если развестись захочу я, она будет бороться до последнего.

— А-а.

— Или мне надо откупиться. Но как раз этого я не хочу. Во всяком случае, мне надо заново вложить то немногое, что у меня осталось, чтобы возместить убытки за этот год.

Перед ними положили два меню. Предлагался выбор из шести овощных салатов, каждый из которых подавался в отдельной салатнице с приправой из трав или йогурта. У Клэя был такой вид, словно его вот-вот стошнит.

— Увы, здесь не делают бифштексов по-веллингтонски.

Он закрыл меню и швырнул его на соседний столик.

— Мне не хочется есть.

— Хороший знак! Может, Синтия заставит тебя похудеть.