Барбара Хоуэлл - Простая формальность

— Почему же? Ты столько сил вложила в ремонт его квартиры, ты сама была ее лучшим украшением. Любой был бы счастлив иметь рядом такую женщину, как ты.

Синтия невольно рассмеялась.

— Что тут смешного?

— Ох, мама, ты ничего не понимаешь. С того самого дня, как я подписала этот злополучный контракт, я думала только о мести.

— О мести? — Миссис Мур недовольно скривила губы: ее покоробило это слово.

Синтия хотела было возразить, но осеклась. Пожалуй, мать права. «Месть» — это слово Мэрион, слово из ее мира. Не наше.

Оставив миссис Мур допивать мартини, Синтия пошла за кроссовками, которые сушились на крыльце. Вытряхивая из них песок, она вдруг почувствовала запах сирени. Лужайка перед домом была лилово-зеленая от буйно цветущего клевера; улицу заполняла особая предвечерняя, чисто велфордская тишина.

И все-таки, подумалось ей, слово «месть» не такое уж плохое. Оно подразумевает, что вершится справедливость. Пусть чисто личная, пусть я вершу ее сама и наношу кому-то вред, но все же…

Все же она по-прежнему убеждена, что Клэй, заставив ее подписать контракт, получил то, что заслужил. Он обманул ее лучшие ожидания. Она была готова любить, а его подозрительность все погубила. В два счета.

Да, она вела себя неправильно. Да, она не должна была подписывать контракт, не должна была выходить замуж на таких условиях. И, конечно, пострадал от этого не только Клэй, но и она. И хотя она была кругом виновата и казнила себя за то, какие ужасные последствия имел ее шаг для Бет, она сознавала, что при тогдашних обстоятельствах не могла поступить иначе. К тому же не приходилось сомневаться, что Клэй после неудачного опыта семейной жизни с ней быстро оправится и воспрянет духом — независимо от того, женится он на Мэрион или нет.

Она несколько раз глубоко вдохнула тихий сумеречный воздух. Из соседнего дома тянуло подгоревшим хлебом. Где-то вдали звякнул велосипедный звонок.

Да, скоро она вернется к своей привычной, спокойной, неспешной прежней жизни. Пока она думала об этом без страха. Подхватив еще не просохшие кроссовки, она вошла в дом.

Мать стояла и ждала ее у дверей со смущенным видом: наверно, раскаивалась, что повысила голос. Она теребила воротничок блузки. Ногти у нее были отполированы и аккуратно подпилены.

— Ты, должно быть, считаешь, что я ужасная материалистка. Осуждаешь меня за то, что я забочусь о твоем же благополучии.

Синтия присела на длинную дубовую скамью в прихожей.

— Нет, мама, — сказала она мягко. Даже ласково. — Я не считаю, что ты ужасная материалистка. Я прекрасно тебя понимаю. Час назад и я рассуждала точно так же, как ты.

Мать посмотрела на нее выжидающе: может быть, еще надеялась, что Синтия передумает.

— Знаешь, мама, когда я скажу Мэрион, что она может взять свои деньги и засунуть их в одно место, — это будет, наверно, счастливейший момент в моей жизни. Правда!

— Ах, Синтия! — Миссис Мур в ужасе прижала руки к горлу и опустила голову. — Неужели ты способна сказать такую вещь? Опомнись!

Синтия всунула ноги во влажные кроссовки.

— Мне пора. Меня ждет Бет. Я к тебе заеду через пару дней.

— А как Сара?

— Она в Хоуп-Холле. До выпуска еще десять дней, а плата внесена за весь год.

— Даже не верится, что ты замужем всего семь месяцев.

— А мне так очень даже верится.

— Ох, до чего жалко, что ты не хочешь взять деньги!..

Синтия резко дернула шнурок на кроссовке, и он оборвался. Руки не рассчитали силу. Она сама не подозревает, какая она сильная.

— Не хочу. Тем не менее поцелуй меня на прощанье.

Миссис Мур медлила, но материнское чувство все-таки перевесило. Она поднялась на цыпочки, положила руки на плечи Синтии и бессильно припала к ней.

— Синтия, Синтия, большая моя девочка…

— Ты меня не осуждаешь?

— Не знаю. Пожалуйста, не спрашивай. Просто я тебя люблю. Очень люблю.

Синтия зашла в ближайшее кафе, купила сосисок, пакет жареного картофеля, мороженое и поехала домой. Бет открыла ей дверь, и в выражении ее лица, вместе с кучей вопросов, ждущих ответа, мелькнуло что-то похожее на дружелюбие. Синтия велела ей разложить еду по тарелкам, а она пока позвонит.

По телефону из кухни она позвонила на телеграф и продиктовала текст для передачи Мэрион Хендерсон в отель «Карлайль». Нет, вручать телеграмму адресату не обязательно. Можно передать по телефону. Только как можно скорее.

Потом она села к столу и рассказала Бет, какое приняла решение и почему.

— Мэрион, я внизу в вестибюле. Может быть, спустишься, посидим в баре?

— Нет, милый, поднимись ты. У меня прелестный уютный номер. — Одной рукой она держала трубку, другой теребила воротничок длинного, с разрезом, черного платья; оно очень нравилось Хэнку, и Мэрион всегда надевала это платье в редкие вечера, которые они проводили дома. Всего полтора месяца как он умер, а она уже надела это платье… Но не стоит судить себя строго.

Она сказала Клэю номер своего люкса, повесила трубку, быстро убрала с подноса полупустую бутылку виски, поставила на ее место новую, обрызгала духами комнату и слегка подушилась сама.

Он вошел и чихнул.

— Привет! Новые духи?

— Я сама новая. — Она прижалась щекой к его щеке. — Ты выглядишь лучше, чем в прошлый раз. Как дела, хорошо?

— Нет, все так же.

— Дочь все еще охотится за тобой?

— Кто? А, нет, пока все спокойно. Может быть, обдумывает следующий ход.

— Кошмар. Выпьешь виски?

— Нет, спасибо.

— Ну, чуть-чуть!

— Нет.

— Я и забыла, какой ты бываешь противный, когда не хочешь выпить за компанию, — заметила она, но не сердито, а с улыбкой. Она ни за что не допустит, чтобы у нее испортилось настроение. Ни за что. Ни за что. — Тогда я выпью капельку.

Он с трудом примостился на стул, состоявший в основном из ножек, и пожалел, что согласился встретиться с Мэрион сегодня в восемь вечера, а не отложил свидание на завтра. Когда она позвонила, он только-только углубился в интереснейший разговор с Патрицией (Патти) Пфайфер, своей новой секретаршей, которую он нанял после того, как купил мисс Макмиллан две дюжины роз, заказал ей новые очки и попросил перевести ее в отдел планирования. Он обнаружил мисс Пфайфер в недрах счетного отдела, где она томилась и изнывала, сама не зная от чего, и сразу увидел в ней вожделенный противовес мерзким бабам у него в доме — а заодно и той, перед которой сидел сейчас.

— У меня был очень содержательный день, — сказала Мэрион, усаживаясь в глубокое кресло напротив. — Жаль, что в номере нет дивана. Мне хочется быть к тебе поближе.

— Поедем ко мне, заодно познакомишься с Синтией. У нас диванов навалом: на сто тысяч долларов, не меньше.

Патти Пфайфер не только хорошо печатала, но и была хороша собой, в ее речи звучал выговор университета Вассар. Неудивительно, что завистливые чинуши из отдела кадров мариновали ее в бухгалтерии. Ей было года двадцать два или двадцать три, невысокая, спортивная. Кстати, фигурой она напоминала (хотя это ровным счетом ничего не значит) Бет.

— Я не уверена, что Синтия дома. Она сказала, что поедет в Велфорд, — заметила Мэрион.

— Кому она сказала? Когда?

— Мне. Сегодня. Я пригласила ее на ланч.

— Ты ее пригласила?! Что за странная затея?

— Ничего странного. Было очень забавно.

— Надеюсь, ты не рассказала ей про Бет?

— Нет, конечно. Когда ты наконец поймешь, что я тебе друг?

— И о чем же вы говорили?

— Конечно, о тебе. Какие еще у нас могут быть общие темы?

— И что?

— И ничего. — Мэрион поднялась, встала у него за спиной, положила ему на плечо руку. — Я спросила, счастлива ли она; она ответила, что нет. А потом я спросила, чего бы ей хотелось больше всего на свете.

— И она ответила — блестящего будущего для дочерей. Я это уже слышал.

— Нет. Она думает о собственном будущем. Я тоже в тридцать восемь об этом думала. Мне показалось, что я слышу свой собственный голос пятнадцатилетней давности. — Она наклонилась и потерла ему то место между шеей и лопатками, которое у нее часто болело и затвердевало, как камень. У него ничего похожего! Не спина, а мягкое тесто. — Почему все женщины такие одинаковые?

— По-моему, они все разные, — ответил он машинально, ожидая, когда же она наконец нанесет решающий удар.

— Бедняга! Если бы ты только знал, как мы предсказуемы… и корыстны. Тем не менее мы с Синтией пришли к согласию. — Все еще стоя сзади, она нагнулась и поцеловала его в макушку. — Синтия не возражает, чтобы я от нее откупилась.

— Что ты хочешь сказать?

— То, что ты слышишь. Я предложила ей семьсот пятьдесят тысяч долларов за согласие на развод. Следовательно, я выполнила обещание — решила твои супружеские, а также кровосмесительные проблемы.

— То есть как?

— Очень просто. Она с тобой разведется, уедет и увезет дочь. А дочь, в свою очередь, не станет тебя преследовать или шантажировать, когда увидит, сколько денег им заплатят за то, чтобы они оставили тебя в покое.

Он откинулся на спинку стула, боднув ее головой в живот.

— Сколько, говоришь, ты ей пообещала?

— Три четверти миллиона.

— За развод со мной?

— Да. Господи, ты сегодня что-то туго соображаешь. Она берет эту сумму в виде компенсации. Ты свободен! Никакой Синтии, никаких дочек! Ты опять чист и невинен, как до женитьбы.

— Не могу поверить, — выговорил он, но где-то в глубине души уже пробудилась надежда.

— Постарайся. Если она с тобой разведется, она получит, без всяких условий, вполне законное вознаграждение в три четверти миллиона долларов.

— Невероятно! — Он облизнул пересохшие губы и засмеялся, осознав наконец всю грандиозность этого подарка. — Боже милостивый! Потрясающе!

Он схватил ее за руку и потянул к себе. Она стояла и глядела на него сверху вниз с бесхитростным, пассивным выражением. Усадить ее на стул рядом с собой он не мог — вдвоем они бы там не поместились. Он встал. Она по-прежнему молчала. Он обнял ее своими огромными ручищами.

— Я все время искал хоть какой-нибудь выход, прикидывал и так, и этак, но мне и в голову не приходило то, что ты предлагаешь. Так не бывает!

— Бывает, бывает, успокойся, — ответила она, высвобождаясь.

— Ты уверена, что можешь позволить себе такую трату?

— У меня миллионы, Клэй миллионы. Я могу позволить себе все что угодно. Впервые за много недель мне захотелось что-то сделать с деньгами. Ты не представляешь, до чего они надоедают, если не знаешь, куда их девать.

— Она действительно согласилась, чтобы мы развелись, а не просто разъехались?

— Конечно. Выходила замуж ради денег — вот и разведется за деньги. Логика тут нехитрая, большого ума не требует.

Он снова обнял ее, чувствуя, как огромная давящая тяжесть скатывается с плеч и груди, перестает давить на голову. И в то же время его разъедали сомнения. Не рано ли радоваться? Впрочем, если Мэрион хочет ему помочь, го это только справедливо. Он в свое время, после развода, уплатил ей два миллиона. Почему бы ей не вернуть ему 1асть этих денег, тем более, что за это время они обесценились почти на пятьдесят процентов?

— У меня нет слов. То, что ты мне даришь семьсот пятьдесят тысяч и спасаешь из безвыходного положения — это невероятно щедрый, благородный поступок. Такой доброты я ни от кого в жизни не видел.

Она мягко отодвинула его и высвободилась. Он заметил крохотные бриллианты у нее в ушах, изящные бриллиантовые часики. Она внимательно, молча смотрела на него, поправляя свои короткие темные волосы. Потом подошла к подносу и налила себе еще виски.

— Ты будешь свободен. Как и я.

— О, ты не представляешь, какое это счастье! Как мне тебя благодарить? — Он снял пиджак и бросил его на стул. Ему стало жарко от радости. — Я не должен был на ней жениться. Я сделал непростительную глупость. Иногда я всерьез подозреваю, что женился только чтобы досадить тебе.

— Досадить мне? Да почему же?

— Ну, я думал… — Он осекся, испугавшись, что подобное признание может его далеко завести.

— Думал, что я все еще тебя люблю?

— Нет, что ты.

— А вдруг я и правда тебя еще люблю?

— Ну конечно! — Он раскинул руки, словно демонстрируя полноту чувств. — И я тебя люблю. Иначе я бы не поехал во Флориду, а ты не стала бы тратить на меня такие деньги. Как тебе показалась Синтия?

Мэрион недовольно нахмурилась: Клэй явно старался перевести разговор на другую тему. Вздохнув, она присела на стул у секретера.