Нина Баскакова - Прости и…

— О чем ты? — тихо спросила я, садясь напротив.

— О том, что это временно. Думаешь, я слепой и ничего не замечаю? Но это ведь все временно. И я так понимаю этот человек тоже несвободный. Иначе давно уговорил бы тебя уйти. Если это так, то зря думаешь, что он уйдет от семьи…

— Не поэтому. Мне уже все равно уйдет он или нет. Я просто не могу так больше жить, Валер. Никогда не понимала этого выражения, но сейчас я точно осознаю, что задыхаюсь с тобой. Ты меня душишь. Может тебе кажется, что это правильно, но… Я ничего не могу без тебя. Ты мне просто не даешь жить. Спрятал в шкаф стеклянный как дорогую вазу и любуешься ею. Но я не ваза, а человек.

— Тебя нервирует моя забота? Тебе нужно, чтоб я устраивал сцены ревности, кулаки распускал, заставлял тебя решать все проблемы? Ты такой жизни хочешь? Я просто не понимаю. Столько лет тебе нравилось жить со мной. А теперь такие претензии. Ну давай я буду как другие поступать. Потрачу все деньги, а ты выкручивайся как хочешь. Или чего там еще другие делают? — он посмотрел в сторону. — Ты же сама мне постоянно твердила, что тебе нравиться жить со мной, как за каменной стеной. Теперь же в этом меня и упрекаешь. Ладно, это пройдет. Со временем. Осознаешь, что ошибаешься. На меня позлишься, а потом поймешь, что я прав.

— И что это значит?

— Я не хочу, чтоб ты уходила. Не отпущу тебя. Ты ведь только глупостей наделать можешь. Потом будешь сидеть на этом же самом месте и плакать. Прощения просить. Давай не будем доводить до этого. Да и не могу я тебя отпустить. Мне без тебя будет плохо. Раз в итоге нам будет двоим плохо, то не будем себя до этого доводить. Сделаем вид, что этого разговора не было, — сказал он.

Этого разговора не было. От этой мысли мне стало плохо. Действительно перестало хватать воздуха. Я задыхалась. Ушла в ванную. Слезы душили. Хотелось все разгромить в квартире. Мне было больно. Как может болеть душа? Ее ведь нет, но она болела. Разрывала меня на части, а я не понимала, что делать.

Рано или поздно всё заканчивается. Морозы уходят, а их место занимает тёплое солнце. Начало апреля выдалось по-весеннему тёплым. Приятным. Таял снег. Появилась грязь. Я шла по ней в резиновых сапогах, а на душе было как-то по-детски приятно наступать по лужам и знать, что при этом ноги останутся сухими.

На даче в это время года никого не было. На машине не проехать. От автобуса идти час по грязи и для чего? Чтоб прийти, увидеть, что вокруг лежит снег и лишь на маленьких островах появилась земля? Не добраться до дома и уйти? Зачем? Люди не видят в этом смысла. И я не видела. Раньше. У меня там росли первые цветы. Я их специально посадила. Первые цветы, те, что встречают весну, солнышко и говорят, что всё позади, а они пережили зиму. Мне было важно их увидеть. Понять, что можно надеяться… А может я просто хотела подумать. Сбежать ото всех и понять, что… Что-то понять.

Калитка вначале не хотела открываться. Снега около неё было много. А я лопату не взяла. Но разве это проблема? Я взяла доску, что валялась рядом и начала с помощью неё откапывать калитку. Уже зайдя на участок, я поняла, что цветы не появились. Еще рано. Снега было по щиколотку. Пахло свежестью, талой водой и землёй. Вскоре запахло ещё и дымом, потому что я растопила печку. Натопила воды. Помыла пол, привела домик в порядок. А после этого можно было и пообедать. Только есть не хотелось. Бутылка вина отливалась рубинами в свете солнечных лучей. Сейчас бы напиться. Я ведь для этого и купила вино. Вместо вина сидела и пила цветочный чай с сухими веточками смородины и малины, которые забыла забрать по осени. В печке трещали дрова. Дым приятно щекотал ноздри. Сквозь слёзы комната казалась расплывчатой.

— Ты бы телефон включила, — сказал Алешка. Он открыл дверь, принося с собой запах весны. Заходящее солнце окутало его золотым покрывалом. Умел он забирать природу вместе с собой.

— Я пока не хочу ни с кем разговаривать, — ответила я. — Просто не могу. Мне надо подумать.

— В той записке правда? — он зашёл в дом. Снял обувь. Надел резиновые галоши.

— Правда. Говорят опухоль. Надо ещё дополнительные обследования провести. Но посоветовали записаться к онкологу. Узи сделать. Анализы плохие. Они видят какое-то новообразование, но аппарат старый. Надо на более новым посмотреть. И… Но говорят, что надо будет химию делать. И… А мне страшно. Не хочу слушать, как Валера будет продумывать план действий. Он всегда, когда волнуется, то планы составляет. А мне просто страшно.

Алешка молча сел рядом и просто обнял. Дал наплакаться вволю. Словно я без него не могла этого сделать. И опять было темно. Только в этот раз вместо холода было тепло. Объятья, поцелуи. Желание. Всё это просто заставляло забыть о проблемах. Остались лишь мы двое. Одно дыхание на двоих. Один ритм сердца.

Меня выкинуло из сна толчком. Я просто поняла, что Алешки рядом нет. Вышла на улицу. Уже стемнело так, что ничего не было видно.

— Я нашёл её. Плачет только. Но это понятно, — донёсся до меня голос Алешки. — Не надо приезжать. Здесь переночуем. Утром на автобусе приедем. Давай разберёмся с этим больничными проблемами, а потом уже будем выяснять отношения. А ты думаешь она похоже на шутницу? Вот и договорились, — сказал Алешка. Он вышел из ночи с дровами. Чуть не снёс меня. — Ты чего? Холодно. Пойдём домой.

— Тебя потеряла, — ответила я.

— Я не терялся. За дровами ходил, — ответил Алешка. — А приятный у тебя домик.

— Ещё папа строил. Я когда маленькая была, то всё мечтала, что у меня будет собственный дом с тёплой печкой и кошкой.

— Как в мультике, домик, кошка, дети — вот оно счастье.

— Мужа работящего забыл, — улыбнулась я. Как-то так и было. От печки света почти не было, поэтому я достала свечу.

— Сегодня у нас романтика?

— Можно и так сказать. Даже вино есть. Только пить не хочу.

— А я не откажусь, с твоего позволения.

— Мне всё равно, — ответила я. Достала колбасу, сыр и хлеб. Всё это порезала. Себе налила сока.

— Тогда ты не будешь ругаться, что я проболтался Валере про нас? — он посмотрел на меня.

— Нет, не буду. Только зачем?

— В горячке. Он когда позвонил мне, тебя искал, то… Я за тебя испугался, — признался Алешка.

— А он?

— Обещает мне в глаз дать, кости переломать. Не знал, что он такой кровожадный, — сказал Алешка.

Теперь Валера в курсе. А я? А мне было всё равно. Мне хотелось сидеть рядом с Алешкой и смотреть на свечу. Слушать как дрова шумят в печке, а ветре шумит в щелях. Это было непривычно и спокойно. Впервые за долгие дни я чувствовала спокойствие.

Мне было страшно встречаться с Валерой, но он был мастером делать непроницаемое лицо. Ни словом, ни жестом он не показал, что в курсе наших с Алешкой отношений. Я записалась на узи, которое было через три дня. Самые страшные три дня в моей жизни. Алешка меня протаскал по всему городу. Не давал после работы сидеть дома и думать. Валерка переселился в гостиную на диван. Я спала одна и была этому рада. На узи меня решили сопроводить оба. Даже с работы отпросились. Холодная вежливость. А мне просто страшно.

Получилось так, что мы уже подъезжали к медицинскому центру, в котором и нужно было обследование пройти, но время перенесли на два часа. Так что два часа нужно было «погулять». Погулять, так погулять.

Так как ехали мы своим ходом, из-за того, что у Валеры ещё не прошла рука, то мы вышли на остановке и стали думать, что делать дальше. Можно было и в центре посидеть. Но погода была такой приятной и тёплой, что сидеть в четырёх стенах не хотелось. А ещё томительное ожидание и неизвестность убивали больше, чем сам диагноз.

В нашей жизни бывают такие неожиданные встречи, которые могут изменить всю жизнь. Порой нечаянное слово может изменить судьбу. Или может просто случайных встреч не бывает, а всё заранее кем-то запланировано?

Старичок сидел на лавочке и морщился от весеннего солнца. Седая борода, старая курточка, шапочка. Не особо опрятный. В руках клюшка. Он посмотрел на нас.

— Хорошая сегодня погода, — сказал он.

— Прям настоящая весна, — согласилась я.

— Вам бы в церковь сходить. Всем троим нужно. Там мощи привозили. Хотя, их уже две недели как увезли, но вам туда всё равно зайти нужно, — сказал он. — Поклониться, прощения попросить.

Как раз в этот момент подошёл автобус и дедушка сел в него. Мы же только посмотрели ему вслед. Церковь была около железнодорожных путей. Где-то метрах в трехстах от вокзала и в полукилометре от того места, где мы находились. Почему бы и не сходить? Время есть. Алешка и Валера без энтузиазма отнеслись к этой идее. Но так, как оставлять меня одну они не спешили, то пошли вместе со мной.

Случайности. Может в нашей жизни действительно всё предрешено? Или у нас всё же есть выбор? Почему именно в этот день я повязала цветастый шарф, который сейчас накинула на голову при входе в церковь? Почему я решила туда прийти? Опять какие-то прихожане обсуждали цены. Приходят сюда как в театр.

— Для кого-то это театр, но не надо их осуждать за то, что пока не понимают. Главное ведь, что храм для тебя, а не для другого, — сказал мужчина. Это был не батюшка. Так батюшки не одеваются. Скорее так в монастырях одеваются. Жаль, что не разбираюсь в этом, а могу лишь судить по обрывочным сведеньям, подчёркнутым случайно. У него была чёрная высокая шапка и седая борода, а ещё умный взгляд, который притягивал. — Тебе главное верить нужно. Не терять веру. Тогда всё наладится, — он внимательно посмотрел на Алешку. — Прости себя. Это ты себе шанс не даёшь. Никто на тебя зла не держит. Бог всех прощает, но вначале прости и ты.

Я видела, как Алешка только сжал челюсть. Лицо окаменело. Человек же отвёл Валеру в сторону и о чём-то с ним разговаривал минут пять. Валера пытался возразить, но потом как-то поник. До меня только донеслись слова: «отпусти».

Что-то меня заставило отвлечься. Может Алешка, которому просто было плохо. Выглядел он побелевшим. Когда я посмотрела на Валеру, то он уже подошёл к нам, а человека в чёрных одеждах не было. Только икона со знакомым лицом. От этого стало не по себе. Вышли мы из церкви в молчание. Так и дошли до медицинского центра. Каждый думал о своём. Верить и надеяться на лучшее. Главное верить.

Узи. Женщина средних лет смотрит внимательно на монитор. Я же лежала, прикусив губу. Датчик скользит по животу, который щедро залит вазелином.

— Пол сказать? — спросила женщина.

— Что?

— Пол ребёнка будете узнавать?

— Какого ребёнка? — я тяжело сглотнула.

— У вас малыш. Пятнадцать недель. Так как?

— Да.

— Мальчик будет, — сказала она. Даже монитор подвинула, где виден был маленький человечек в сером фоне. Разглядеть лично мне было что-то сложно.

— А мне сказали, что опухоль.

— Ну, на опухоль он не похож. Может из-за того, что прикрепился в не совсем удачном месте. Сложно разглядеть. Но это точно не опухоль.

— А анализы?

— Ничего не могу сказать, но я бы их пересдала.

Сложно передать, что я тогда ощутила. Помню, что вышла из кабинета. Села около него, потому что не могла стоять и только повторяла, что это может быть ошибка.

— Марина? — Алешка не выдержал и встряхнул меня.

— Мальчик будет, — ответила я с глупой улыбкой. Валерка резко встал и вышел из медцентра. Я слышала, как он хлопнул дверью…

Впереди было ещё пересдача анализов, но я была на седьмом небе от счастья. Алешка радовался.

— Алешка, но ведь это может быть не твой ребёнок, — сказала я.

— Мой. Валерка детей иметь не может. Там осложнение было после детской болячки. Так что мой. Поэтому он так и взбесился, — сказал Алешка.

— А что теперь?

— Есть варианты? — спросил он. — Со мной останешься.

— А дальше?

— Дальше будем жить, — ответил Алешка. — Только для начала придётся подыскать жильё.

Пока Алешка пошёл решать возникшие проблемы, я вернулась домой. Валерка сидел за столом, положив голову на руки. Что-то в этой позе было такое неправильное, что сердце сжалось. Я подошла к нему.

— Мне жаль, что так получилось. Прости…

— И отпусти? — он усмехнулся. — Я сегодня уже слышал эти слова. Знаешь, мне не обидно, что это Лешка. Как это ни удивительно, но я даже рад, что родится этот ребёнок. Я знаю, что ты хотела этого. Но я не понимаю… Не из-за этого же ты ушла.

— Не из-за этого.

— Простить и отпустить, — он поднялся так резко, что отлетел стул. Один шаг. Его губы оказались на моих губах. Злость, боль и обида смешались в этом поцелуи. Ярость. Я попыталась его оттолкнуть, потому что губам стало больно. Он же лишь крепче прижал к себе. — Простить и отпустить. Что ж, лети. А я в следующий раз буду знать, как нужно целовать, чтоб не было мыслей о полётах.