— Ладно. Я пришла, чтобы устроиться к Вам на практику… Это было бы для меня честью…

— Естественно, это было бы честью для Вас… мы — один из крупнейших домов моды в мире… — он продолжает печатать что-то на компьютере, не глядя на неё.

Олли сглатывает. Экстрасуперужасное чувство. Нет. В его случае дело вовсе не в том, что сегодня не его день. Всё дело в нём самом. Да. Он наделён одним из тех тяжёлых и напряжённых характеров, он человек, который слишком много работает, который проводит жизнь в офисе и никогда не расслабляется. Но я заставлю его. Я должна это сделать.

— Конечно. Именно поэтому я и выбрала Вас…

— Нет, Вы не выбирали нас. Нас не выбирают. Выбираем мы, — и на этот раз он поднимает глаза от монитора компьютера и изучает её. Вот так, прямо, без преамбул.

Олли замечает, что её щёки краснеют. И кончики ушей тоже. Слава богу, я не собрала волосы, иначе он тоже заметил бы. Она глубоко дышит. Я ненавижу его. Ненавижу его. Ненавижу его. Да кто он вообще такой? Кем он себя возомнил?

— Именно. Это очевидно. Я просто говорила, что…

— Вам не нужно ничего говорить. Вы должны показать мне свои работы и всё. Они будут говорить за Вас… Давайте… — говорит он и протягивает руку. — Вы пришли ради этого, разве не так? Посмотрим, что Вы умеете делать… а самое главное — сколько времени мы потеряем с Вами.

Олли начинает волноваться всерьёз. Но борется с этим. Иногда нужно уметь сопротивляться таким вещам, чтобы получить то, чего желаешь. Спорить с ним сейчас бесполезно, хотя он и настоящий придурок… Она снова вздыхает. Кладёт папку на стол и открывает её. Достаёт свои работы. Различные рисунки, выполненные в разных техниках, есть и с дизайном одежды. И ещё фотографии. Ники. Дилетты. Эрики. Незнакомцев на улице. Иллюстрации. Одно и то же с разных ракурсов. Пейзажи. Она раскладывает их, показывая Эджидио. Он берёт их, некоторое время вертит в руках и некоторые презрительно бросает в воздух. Бормочет что-то сквозь зубы. Олли не может понять его, она тянется и немного наклоняется над столом.

— М-м-м… Банально… Предсказуемо… Страшно… Беспросветно… — Эджидио выстреливает шёпотом одно определение за другим, оценивая работы.

Олли чувствует, как её охватывает дрожь. Её работы. Плоды её трудов и фантазии, бессонных ночей, вдохновение, пойманное на лету с надеждой, что рядом окажется бумага и карандаш или камера, всё это просто оборачивается ужасом с высокомерием, даже хуже — с презрением, с лёгкой руки типа по имени Эджидио, который носит красное и розовое. Как герань. Они доходят до последнего. Обработка в Photoshop последнего проекта одного из домов мод. Того дома мод, в котором они находятся прямо сейчас, если быть точнее. Эджидио смотрит на неё. Рассматривает её. Изучает. И снова что-то бормочет.

Это — точно нет. На этот раз нет. Олли пытается вмешаться:

— Это я сделала, чтобы немного почувствовать себя частью Вас…

Эджидио смотрит на неё поверх оправы своих очков. Он свирепо разглядывает её. Олли чувствует себя очень робкой и бросает взгляд на стену справа от себя. И видит. Здесь, на виду у всех, над дорогой и современной деревянной мебелью. Большой и красивый кубок с табличкой снизу: «ЭДЖИДИО ЛАМБЕРТИ, ЭДДИ МОДЫ И ХОРОШЕГО ВКУСА. BRITISH FASHION AWARDS». Она продолжает разглядывать стену. На ней развешаны различные награды. Mittelmoda. Премия лучшему молодому стилисту 1995 года. Различные дипломы и награды помимо этого. На всех его имя. Не Эджидио, а Эдди. Так лучше. По крайней мере, имя.

Олли поворачивается обратно и смотрит на него. Эджидио-Эдди продолжает сверлить её взглядом с её обработкой Photoshop в руке.

— Не уверен, что верно Вас понял… Вы говорите мне, что для того, чтобы почувствовать себя ближе к нам, Вы украли нашу рекламу? Такова Ваша концепция креативности?

Олли в недоумении. У неё не получается отреагировать. Она чувствует, как слёзы просятся наружу, но у неё ещё раз получается успокоиться. Она сдерживает слёзы и вспоминает её. Фразу, которую всегда писала в школьном дневнике. Все эти годы она копировала её снова и снова под расписанием занятий. «Хорошие художники копируют, Великие художники воруют». И даже не задумываясь, она произносит это вслух.

Эджидио-Эдди смотрит на неё. А затем — на её работы. Потом снова на Олли.

— На данный момент я не вижу здесь даже копий.

Олли, уже готовая взорваться от ярости, задумывается на какое-то мгновение о том, чтобы схватить свои работы и закинуть их обратно в папку. Но потом, толком не понимая, почему, она делает несколько глубоких вздохов и берёт себя в руки. Смотрит Эджидио-Эдди в глаза. До этого она не замечала, что они голубые. Она готовится произнести свою фразу, затаив дыхание. Во власти этого удушья.

— Ну что, Вы берёте меня на практику или нет?

Он задумывается. Снова смотрит в монитор своего компьютера. Что-то набирает на клавиатуре.

— Из всех, с кем я встречался до этого момента, именно Вы по всем параметрам наименее катастрофичны. Но только потому, что кажетесь готовой… — затем он поднимает свои голубые глаза и смотрит на неё. — И, как мне кажется, у Вас есть характер. А вот Ваши работы — как раз наоборот, они плачевны. Я могу определить Вас в отдел маркетинга, ведь Вам так нравятся наши рекламные кампании… Конечно же, в первое время Вам придётся ограничиться простыми ксерокопиями и кофе, приводить в порядок административные архивы, которые мы используем, чтобы отправлять приглашения. Но Вы не должны чувствовать себя уязвлённой. Никто никогда не понимает, в особенности Вы, нынешняя молодёжь, скольким вещам можно научиться, просто слушая и передвигаясь за пределами главной сцены. Где и происходит то, ради чего Вы здесь. Посмотрим, достаточно ли Вы готовы к противостоянию… потом и поговорим… А теперь собирайте эти рисунки, достойные первоклассника, и идите. Увидимся завтра в восемь тридцать утра. — Он в последний раз заглядывает ей в глаза: — Жду от Вас пунктуальности.

Пунктуальности, как твоя, думает Олли, собирая свои рисунки и фотографии и складывая их обратно в папку. Взгляд Эджидио-Эдди снова приковывается к компьютеру.

Олли поднимается.

— Тогда до завтра. Доброго Вам вечера.

Он ей не отвечает. Олли закрывает за собой дверь. Закрывает и прислоняется к ней. Поднимает взгляд к потолку. Потом закрывает глаза и вздыхает.

— Жёсткий он, правда? — Олли резко открывает глаза. Парень, почти такой же высокий, как она, брюнет с ярко-зелёными глазами, на носу очки в полупрозрачной оправе, а на лице смеющееся выражение лица. Он внимательно разглядывает её. — Я знаю, Эдди кажется безжалостным. По правде говоря, он такой и есть, но если ты его убедишь, то всё пойдёт, как по маслу.

— Уверен? Я даже не знаю… К тому же, здесь впервые мужчина не задержал на мне взгляда даже не мгновение! То есть, пока я была внутри, мне довелось поразмышлять над ужасными вещами: мне двадцать лет, а я уже старею? Я с каждым разом всё страшнее? В конце концов… этот тип в одно мгновение поверг меня в депрессию! Он просто сломал меня!

— Нет, ничего подобного… просто он такой. Эксцентричный. Перфекционист. Безжалостный. А ещё он просто фантастический, гениальный и, прежде всего, способный открывать новые таланты, как никто из здешних обитателей. Ну ладно, скажи мне, он взял тебя или как?

— Он сказал мне, что с завтрашнего дня я буду делать здесь ксерокопии. Прекрасное начало…

— Шутишь? Офигенное начало! Ты и понятия не имеешь, какому количеству людей хотелось бы оказаться на твоём месте.

— Чёрт… Как же прекрасно живётся здесь, в Италии, раз люди так стремятся делать ксерокопии. Но, по-видимому, это единственный способ пробраться в мир моды и дизайна, так что я согласна…

Парень улыбается.

— Отлично, так держать! Мудрость и терпение. Кстати, меня зовут… — когда он протягивает руку, чтобы представиться, листы бумаги выпадают у него из-под мышек и разлетаются по всему коридору. Некоторые даже улетают на большую лестницу. Олли начинает смеяться. Парень краснеет от стыда. — Меня зовут тормозом, так меня… — говорит он и наклоняется, чтобы собраться свои бумаги.

Она присоединяется.

— Ясно, Тормоз — это фамилия… а имя? — улыбается она.

Парень чувствует облегчение.

— Симоне, меня зовут Симоне… Я работаю здесь уже два года, в отделе маркетинга.

— Поверить не могу.

— Поверь, я работаю там.

— Я тоже. С завтрашнего дня, если тебе нужно будет сделать ксерокопии, обращайся ко мне. Эдди решил, что я начну с этого, так как мои рисунки показались ему жалкими.

— Чёрт возьми! В таком случае, я буду носить тебе огромные кипы бумаг!

— Ага! Мне кажется, что ты уже начал… — болтая, они продолжают собирать.

Симоне смущённо смотрит на неё.

— И правда, прости… Ты права. И я правда буду приходить к тебе, то, что ты мне помогла, было очень мило с твоей стороны. Если тебе нужно идти, то ты иди…

Олли поднимает ещё несколько листков, спускается на несколько ступенек вниз и ищет те, что улетели дальше. Снова поднимается и протягивает их Симоне. Потом смотрит на часы. С ума сойти! Уже семь.

— Ладно, я пошла.

Симоне складывает все бумаги в стопку и поднимается.

— Конечно, наверняка у тебя ещё куча дел. С завтрашнего дня у тебя будет не так много свободного времени! Наслаждайся последней ночью!

Олли прощается и спускается по лестнице. Эта фраза прозвучала как приговор. В любом случае, он забавный. Немного неуклюжий, но забавный. Симоне наблюдает за тем, как она удаляется. Быстрая, стройная, грациозная. Красивая. Да, она очень красивая. И то, что завтра он увидит её, делающую ксерокопии, очень его радует. Олли ждёт, пока стеклянная дверь откроется. Прощается с девушками на ресепшене. А затем покидает здание. В несколько шагов пересекает автоматические ворота и, едва подойдя к своему скутеру, видит его. Он в машине. В своём новом белом Fiat 500 с чёрными полосами по бокам. Он мигает ей фарами. Олли поднимает руку и с улыбкой машет ему. Она подбегает к нему и на ходу открывает дверь.

— Чёрт возьми, Джампи! Что ты здесь делаешь? — она легко касается поцелуем его губ. — Я так рада видеть тебя! Я совсем этого не ожидала!

— Милая, я знал, что это был очень важный для тебя день, и решил тебя забрать. Оставь скутер здесь, я его привезу тебе потом, — говорит Джампи, устанавливая первую передачу.

— Отлично, здорово! Это один из таких случаев, когда я действительно рада, что у меня есть ты…

Джампи смотрит на неё с притворным разочарованием.

— Почему это? А обычно ты, значит, не рада?

— Я всегда рада… но сегодня я так нуждаюсь в любви!

Джампи снова начинает улыбаться. Если это слово его и немного коробит, у него получается это скрыть.

— Рассказывай… как всё прошло?

— Скажем так, это было немногим лучше, чем катастрофа… Но меня взяли… — и Олли решает рассказать ему всё, пока они едут по направлению к центру, оставляя огромное здание за своими спинами.


4

Ники бежит в университет. Паркует скутер, защёлкивает цепь и заходит в ворота, которые окружают сад, заполненный многочисленными группами студентов. Она быстро шагает между очень ухоженными зелёными кустами, между маленькими разбрызгивателями по краям дорожки, ведущей к лестнице здания её факультета. На ступеньках сидят ребята. Она узнаёт своих однокурсников: Марко и Сару, Луку и Барбару, и свою новую подругу Джулию.

— Эй, что вы здесь делаете? Почему вы не в классе?

Лука быстро листает страницы газеты «Репубблика», которую он, по-видимому, уже прочитал.

— Это из-за «Волны», студенческого движения…

И вдруг Ники захотелось смеяться. Она думает о Дилетте, Эрике и, прежде всего, об Олли. Волна, «захваченная»… да чёрт его знает, кем! Надеюсь, такого никогда не случится! Но затем она снова становится серьёзной. Она прекрасно знает, что речь вовсе не о них.

— И сегодня тоже! Эта чушь начинает надоедать. У меня сегодня была гениальная лекция по сравнительному литературоведению. В кои-то веки было что-то интересное…

А затем вдруг за их спинами слышится чей-то голос. Новый, незнакомый, который скрывает улыбку…

— «Ты молчаливо мучишь и в клочья рвёшь единственную между нами нить, как вечность».

Ей нравятся эти слова. Она с улыбкой поворачивается и видит незнакомого парня. Высокого, стройного, с длинными и немного вьющимися волосами. У него красивая улыбка. Он ходит кругами вокруг неё, едва ли её не обнюхивая, теряясь в её волосах, однако, не подходя слишком близко, не касаясь её руками, а лишь дыханием. И с другими словами.

— «Ничто не вечно в этом мире. И только лишь мятеж — вот ваша музыка».

Ники поднимает брови.

— Это не твои стихи.