Из-за довольно позднего времени за окнами домов, наглухо закрытыми в связи с прохладной не по сезону погодой, не было видно ни огонька, ни даже голубого свечения телевизионных экранов.

– А где сейчас находится ваша доченька? – спросил я Светлану, осторожно обнимая ее за талию.

– Она у соседки, – негромко ответила Светлана и, отчего-то вздохнув, прижалась ко мне всем телом.

– И… теперь нам необходимо ее оттуда забрать? – вновь спросил я, на этот раз уже крепко обняв ее.

– Нет-нет, до утра договорено, – ответила она и улыбнулась так открыто, незащищено, что я моментально понял, что эта ночь будет нашей, и чувство восторга тут же охватило, опьянило и закружило меня.

Мы еще с минуту стояли, почти не шевелясь, глядя друг на друга, затем я ласково освободился от ее рук, шепнул: «Подожди меня здесь одну минутку, хорошо» и, направившись к знакомому зеленому забору, в два движения перемахнул через него.

Быстро сориентировавшись в темном дворе, я прокрался к теплице, дверь которой оказалась запертой лишь на щеколду, а внутри нее почти сразу обнаружил нужные мне цветы; бархатные и слегка влажные, розы, закрыв бутоны, спали. Осторожно надламывая стебли, я стал срывать их. Второпях несколько раз уколовшись до крови, я все же собрал неплохой букет, после чего, выскочив наружу, метнулся обратно к забору и, как оказалось, весьма вовремя, потому что из-за дома, следом за мной рванулся здоровый пес – восточно-европейская овчарка. Ночь огласилась гулким собачьим лаем, а я, швырнув цветы через забор, одним махом преодолел его, оказавшись вне пределов досягаемости зубов этой зверюги, – обратный путь показался мне гораздо короче.

Наклонившись, я собрал цветы – они лежали в густой и мягкой траве и от падения не пострадали, затем, подойдя к Светлане, подал их ей.

– Самой привлекательной из женщин, – склонил я перед ней голову.

– Спа-си-бо!! Это так трогательно! – взволнованно и радостно прошептала Светлана, принимая из моих рук букет. – А я уж было подумала, что ты испугался и решил сбежать от меня. – Я улыбнулся. – Ой, смотри, я укололась, – слегка нахмурив бровки, сказала она. – Кровь? Твоя кровь, Савва. А теперь вот и моя. Смотри, они смешались.

Я взял ее ладонь и слизнул маленькое темное пятнышко.

– Ну вот, теперь мы с тобой навечно породнились, – многозначительно сказал я, беря ее под руку и увлекая к дому.

Войдя в прихожую, мы разделись, я повесил свою куртку рядом с офицерским плащом. Наверху на полочке лежала фуражка – это были вещи ее мужа, которые я старался не замечать.

Близость Светланы пьянила меня. Полутора годами раньше, когда я впервые ее увидел, мне показалось, что я и мечтать не смею об этой женщине, поэтому сейчас, когда цель была столь близка, я думал об исполнении своей мечты и меня переполнил целый фонтан чувств.

Зрелая красивая женщина под тридцать – это тебе не бестолковая 17-19-летняя девчонка, с которыми мне чаще всего приходится иметь дело, и осознание этого волновало и приятно возбуждало меня.

Когда мы вошли в темный зал, Светлана попросила меня вести себя тихо, чтобы не побеспокоить хозяев дома, живших через стену, а сама зачем-то вышла на кухню. Я осмотрелся в комнате, включил настольную лампу, развернул ее так, чтобы света от нее было как можно меньше, и, подойдя к проигрывателю, несмотря на предупреждение Светланы, решился все же поставить пластинку, установив при этом минимальную громкость. Увидев Светлану, выходящую из кухни, я несколько секунд в немом восторге разглядывал ее, поражаясь великолепию женственных форм ее тела, затем, шагнув навстречу, обнял ее за талию, нежно привлек к себе, поцеловал в губы и закружил в танце. Светлана ответила жарким поцелуем и тут же увлекла меня в спальню.

Лихорадочно сбрасывая с себя вещи, мы бросились к кровати, где я, теряя остатки разума, обхватил руками прохладное обнаженное тело и одним рывком опрокинул в постель.

Признаюсь, я люблю порой уступить инициативу партнерше, дать ей возможность проявить себя, но только не в этом случае. Светлану мне хотелось любить, да что там – просто терзать в своих объятиях, заставить ее стонать, закусив губы, плакать и смеяться от счастья.

Наши, русские, вернее, советские женщины (тут я, конечно же, говорю лишь о тех, с кем лично имел дело, не считая себя вправе давать общие определения), в постели по большей части скромны и зачастую нетребовательны – воспитание им не позволяет вести себя по-другому, и лишь буквально в последние годы, – и это время чудесным образом совпало с годами моего возмужания, – женщины стали чуть-чуть активнее и инициативнее, стали подходить к постельным отношениям более раскованно и даже творчески, отчего, конечно же, все оказались в выигрыше – и они сами, и их партнеры.

Светлана, к моему восторгу, оказалась женщиной азартной и отзывчивой на ласку, она мгновенно завела меня и мы слились в страстном порыве, но буквально через несколько минут она кончила и тут же ослабела, притихла, и стала целовать мои плечи, грудь, руки что-то при этом шепча и почти засыпая в моих объятиях, – сказалось, очевидно, выпитое накануне шампанское.

И уснула.

Я, надеясь на позднейшее продолжение, не решился мучить спящую женщину, поэтому устроился поудобнее в уютной постели, и сон тут же сморил меня.

Казалось, прошло совсем немного времени, когда меня внезапно потревожил яркий свет. Я вжался лицом в подушку и, стараясь скрыть раздражение, сказал:

– Светик, солнышко, к чему эта иллюминация, я тебя и без этого найду, на ощупь.

Произнеся это, я пошевелился и вдруг обнаружил, что Светлана по-прежнему лежит рядом со мной и спит, и тогда всем своим существом я почувствовал опасность и резко поднял голову…

…Скажем прямо – довольно запоздалое ощущение: прямо перед нами, в трех шагах от кровати, стоял (вначале я даже не узнал Павла – уж очень живописно он в эту минуту выглядел) муж Светланы – капитан, я до сих пор помню его искаженное гневом лицо и одежду вплоть до мельчайших деталей на ней.

На нем была военно-полевая форма, на плечи накинут плащ, фуражка подвязана под подбородком, ремни крест-накрест, на боку кобура – пустая, а в руке он держал… пистолет, который своей маленькой, но столь ужасной дырочкой был направлен прямо на нас.

Я чувствительно ткнул Светлану под одеялом локтем в бок, она медленно, заслоняясь от света рукой, подняла голову, удивленно посмотрела на меня, затем, следуя за моим взглядом, перевела взгляд на своего капитана, и произнесла сонно: «Павел, ты?..», после чего приподнялась на локте, словно собираясь встать, и, глубоко вздохнув, вновь упала в постель.

– Да, я, сука, – прокричал, вернее, прохрипел Павел. – Я приехал домой к своей любимой женушке и что? Застаю тебя здесь с мужиком. Кто этот хрен, где ты его выкопала? – Голос его почти сорвался на визг.

«Выкопала, – мой мозг равнодушно констатировал слова, сказанные обо мне, – а ведь меня, как будто, еще не закапывали».

Секундой позже, полностью осознав серьезность своего положения, я съежился в постели вдвое, мне захотелось стать маленьким, очень маленьким, мухой, чтобы можно было незаметно улететь, потому что вид этого парня с его ужасным пистолетом ничего хорошего мне не предвещал. Да, кстати, Павел, хотя мы несколько раз встречались прежде, меня почему-то не узнал… Что ж, может это и к лучшему… Эх, если бы не этот пистолет в его руке… В голове мелькнула безумная мысль – броситься к нему и выбить из его рук пистолет, тогда у него против меня в рукопашной схватке будет совсем немного шансов – я в неплохой физической форме, и несколько последних лет усиленно занимаюсь карате…

Но вот что если пистолет уже взведен и он успеет сделать во мне хотя бы одну дырку, пока я доберусь до него? Тогда… «хана придет ко мне на мягких лапках», как говорит мой любимый поэт. Я прикрыл глаза – сейчас этот возмущенный муж-рогоносец всадит в нас со Светланой по парочке пуль и… на этом всему конец. Или того лучше – меня убьет, а ее простит, да еще встанет перед ней на колени и попросит извинения.

Не зря же мужики придумали приговорку про изнасилование: «десять минут горячки, а затем десять лет охлаждения». В тюрьме, имелось в виду. А у меня ситуация, пожалуй, и того хуже – после 10-минутной горячки, так как в нашем случае никакого изнасилования не было, – охлаждение наверняка будет полным и окончательным, то есть смертельным, и констатирует мою смерть доктор, вон даже Светлана, будучи врачом, хотя она и гинеколог, без труда сможет сделать это.

Взбудораженное воображение рисовало в моем мозгу картинки одну ужаснее другой, а тем временем Светлана подала голос:

– А ты его разве не узнаешь, Павел? Это же наш бармен, Савва, вспомни, мы с тобой пару раз отдыхали у него.

Ехидно так сказала, словно обвинила меня, хочет, наверное, чтобы ее капитанчик меня грохнул, как за все и во всем виноватого, а ее не тронул.

– Аа, ну да, узнаю, бля! – прорычал Павел грозно. – Теперь вам обоим пи…ец, вот с кем ты мне изменяешь, проститутка? Я ведь давно подозревал, что у тебя кто-то есть.

Я уже собрался, было, сказать что-то в свое оправдание, заявить, что попал сюда впервые, да и то практически случайно, по пьянке, и в то же самое время шарил рукой под одеялом в поисках собственных трусов. Так и не найдя их, я услышал, на этот раз в свой адрес:

– Не дергайся, падло, а то пулю в голову всажу. – И он взвел затвор пистолета.

Какой же я дурак, не разглядел с перепугу, что он до сих пор не был взведен, тогда еще можно было рискнуть, теперь-то, если я брошусь на него, уж точно не успеть и мои мозги наверняка разлетятся по всей комнате.

– Где мой ребенок, где моя дочь? – вновь вскричал Павел. – У соседки, конечно? Так я и знал, бля. Я спешил к тебе, сука, гнал машину много десятков километров, мечтая обнять свою жену, дочь… – Павел умолк, и я подумал, что лучше было бы, пожалуй, чтобы ребенок, их дочь, была где-то рядом, хотя бы в соседней комнате, что ли, тогда, глядишь, он вел бы себя в ее присутствии по-другому, помягче, а так… В моей памяти одна за другой стали всплывать ужасные истории, в которых муж застает жену в постели с любовником; в одной из них он убивает жену, вырезает ей половые органы, а любовника заставляет их съесть.

Бр-р-р, ужас какой, но зато в той истории любовник хотя бы живым остается…

– А ну-ка ты, убери пистолет и не ори на всю улицу, – сев в постели вскричала вдруг Светлана, и я даже ущипнул ее под одеялом, чтобы она не кричала и не дразнила мужа. – Ну и что, что ты меня застал, – продолжала она со злостью, я впервые видел ее такой. – Плевать я хотела. Он ведь не первый, и ты это знаешь. – Светлана говорила резко, запальчиво, и ее роскошные тяжелые груди, едва прикрытые простыней, которые в данный момент не вызывали во мне совершенно никаких чувств, подпрыгивали в такт ее словам. – Когда ты должен был поступать в академию, я там, в Москве, ради этого с двоими переспала, помнишь, а третьему, полковнику, пообещала дать, после того как поступишь. Так кто тебя в академию поступил, а? Кто тебе будущее обеспечил? Не я ли? Скажи еще, что ты ни о чем не догадывался? Притворись глупым и наивным. Ага, ты знал об этом, не так ли? А сегодня?.. Ты же на три дня уехал, и я была в плохом настроении, а ты в своей этой… Тарутино, взрослый мужик, а в войну, словно пацан, играешь. Ну и что мне оставалось делать? Огурец или морковку использовать? Ну не могла я в эту ночь без мужчины, понял ты, козел?.. Неужели я не имела права позволить себе эту маленькую женскую слабость?

У меня внутри похолодело. Ну, теперь-то уж нам обоим точно кабздец. За такие слова… Я стал делать Светлане всяческие гримасы, стараясь остановить поток этих слов, но она распалялась все больше, и у меня, глядя на капитана, сжимавшего в руке пистолет, вдруг мелькнула безумная мысль – может, предложить ему денег, выкупить свою жизнь, хоть все деньги отдать, что были в сумке «Дельта», закрытой сейчас в сейфе в баре у Кондрата, – плевать на них, жизнь дороже, мертвому они мне все равно не пригодятся.

Павел, перекосившись от злобы и жаждая, видимо, прервать поток жениных слов, подошел к постели с той стороны, где лежала Светлана, и, не опуская пистолета, другой рукой с размаху влепил ей сильную пощечину, отчего та откинулась на подушку и замолкла, очевидно, потеряв сознание.

Меня обдало едким запахом пота, кожи и сапог, оружейной смазки и запахом пыли дальних дорог. В голове вновь стал зреть план броситься на Павла, но он, брезгливо оглядев меня, сказал:

– Ну ты, мудило, пошел вон отсюда.

Так легко и просто? Я могу уйти? Конечно, я ему не поверил. Сейчас я встану, и тогда мишень в моем лице значительно увеличится в размерах, и он с радостью всадит мне пулю… в любую часть тела. На выбор. Я не шелохнулся, считая, что он до сих пор не стреляет лишь потому, что боится задеть Светлану, но он повторил:

– Ну, пошел отсюда. Вон. Быстро, я сказал.

Как раз в эту секунду я нащупал, наконец, свои трусы, мои гениталии от страха, совсем как у йогов высшей квалификации, целиком втянулись в пах, и я стал в этот момент как бы бесполым. Ужом под одеялом я буквально вполз в трусы и выбрался из постели.