Девка удивленно поглядела на свои руки, не понимая, чего это я так веселюсь; лицо Виктора при виде нее исказила брезгливая гримаса.

– Как зовут тебя, барышня-красавица? – вновь спросил я, ткнув напарника локтем в бок.

– Так ты берешь девку, или нет, – нетерпеливо спросил меня старший из мужиков. – Давай вина и действуй, нам еще вон работать надо. Евдокия ее зовут.

Прозвучал гудок тепловоза. «Наш» – догадался я. Следующий, второй гудок означал отправление. Чтобы исполнить свою задумку, мне нужно было все, вплоть до секунд предусмотреть – путейцы народ ушлый, они ведь могут и состав, если потребуется, остановить.

– Давайте ведро, – сказал я. – Только вы в курсах, хлопцы, у нас вино сухое.

– Пойдет, – подавая мне ведро сказал хлопец, который накануне договаривался с нами.

– Пойди, нацеди, – сказал я напарнику, передавая ему ведро. – И добавил шепотом: – Только не торопись. Когда услышишь второй гудок – дуй сразу ко мне, а ведро отставь в сторону. – И вновь громко: – Ну, полезай в вагон, красавица Дунька.

– Эй-эй, – воскликнул старший. – Ты сначала ведро давай.

– Так мы разве ж не договорились, друзья-товарищи? – разведя руками в стороны, деланно удивился я.

– Договорились, – сухо отозвался тот, – вот и давай вино.

Витя вылез из дверцы отсека, передавая мне наполненное ведро.

– Садись, – сказал я ему, ставя поверх ведра дощечку. – Садись и жди.

– Ну че, мужики? – вновь занудил старший. – Ведро-то давайте.

– Девку сначала давай, – упирался я.

– Торопится, – усмехнулся он, обернувшись к своим товарищам. – Думает, не успеет. – Те захихикали. Парень тем временем, обращаясь к девице, сказал: – Давай, Дунька, полезай в вагон, и легкой тебе дороги. – И он неприятно захохотал.

Вновь звучит гудок, уже второй, и вслед за этим весь состав передернуло. Дуня подошла и взялась рукой за поручень.

– Залезай уже, мадам, – говорю ей я, спрыгивая на землю. – Там наверху старший, познакомься с ним.

Парнишка, который передавал нам пустое ведро, шагнул, было, ко мне, и в это самое время состав тронулся. Я оттолкнул его, хотел просто отодвинуть, чтобы не мешал, но не рассчитал сил и парень, отлетев, упал на землю.

– Принимай, – крикнул я Витьке, хватая и подсаживая Дусю на лестницу. Та охнула, не ожидая от меня такой прыти, Витя тут же подхватил ее за руки и поднял в вагон, мгновение – и я влетел следом.

«Эй, это че, блин, делается?..» – послышался чей-то голос; «Мужики, что за херня, ведро-то верните!» – прокричал другой; «Бабу-то отдайте, гады!», – писклявым голосом заверещал третий.

– На обратном пути ее получите, – крикнул я им, торопливо закрывая за собой железную дверь, чтобы не бросили чем-нибудь тяжелым. – А ты сиди, не дергайся, – прикрикнул я на Дусю, в растерянности стоявшую у двери. Та испуганно заморгала и села на топчан.

«Попадешься ты нам еще, кучерявый, – слышалось нам вдогонку, в то время как состав набирал ход, – …ты еще не раз будешь ехать этой дорогой, я тебя запомни-и-ил-л…».

– Ну что, Дуська, – обратился я к нашей нежданной гостье, потирая руки, – покатаемся?

– Они ведь меня убьют, когда вернусь, – прохрипела та.

– А кто тебе сказал, что ты вернешься, – весело сказал я. – Нет, не вернешься ты, мы тебя грузинам продадим. Хи-хи. Не за ведро вина, конечно, а за сто килограммов мандаринов. Как тебе, Витек, каламбурчик: за сто манда-килограммо-ринов?

– Она воняет, – прошептал он мне на ухо. Я повел носом. Действительно, в купе стал распространяться запах несвежего тела и давно не стираной одежды.

– Это хуже, в таком случае придется сбросить ее с поезда, – скривившись, сказал я.

– Не надо меня сбрасывать, – зашевелилась Дуська и сразу заскулила. – Я все сделаю, меня… это, ребята научили.

– Сиди уж… ученая, – вновь скривился я.

Три часа кряду я пытался разговорить Дусю, чтобы та рассказала, скольких проводников они вместе с путейцами надурили, но ничего не выходило: она то бубнила что-то невнятное, то плакать принималась, – ну, безропотное запуганное животное и все тут. Ни ума, как говорится, ни фантазии. То ли она с детства была головой слаба, то ли на почве слишком бурного и частого секса слегка мозгами подвинулась, я не знаю.

Я в нашем городе прежде парочку таких же знавал, они уже с самого утра вдоль забора воинской части расхаживали, под тем же забором по простоте и доброте душевной солдатикам отдавались, обеспечивая неприхотливым сексом несколько сот человек, там служивших.

Так и не добился я от Дуськи разговора – ну, а о сексе с ней, естественно, и речи не было. Покормил нашу «даму» хлебом и тушенкой, но спать лечь не предлагал – жалко было пачкать вещи, на топчан постеленные.

А вскорости, на станции Раздельная, я подошел к проводникам ближайшей мехпятерки – это сцепка такая в пять вагонов-холодильников с двумя-тремя проводниками на борту, и за минуту сторговавшись, продал ребятам девицу Дуську за три ящика овощей – картофеля, свеклы, капусты и моркови; они предлагали кое-что получше – тушенку в банках, но я сказал, что у нас этого добра и так в достатке.

Глава вторая

В Жмеринке, где наши проводники, опасаясь злобных местных ментов, вином не торгуют из принципа, мы стали осторожно продавать, потому что – в который уже раз! – находились в безвыходном положении: чем дальше состав продвигался на юго-юго-восток нашей родины, тем меньше на наше сухое вино был спрос.

К вагону потянулись клиенты, по большей части, как я понял, жители близлежащих домов. Когда в «кассу» набежало рублей сто, мы, как, впрочем, того и следовало того ожидать, попались: с банкой нашего вина в руке к вагону подошел нахмуренный ВОХРовец – станционный охранник, а для нас они то же самое что милиция.

– Твое вино? – строго спросил меня вихрастый молодой мужик в синей форме, из кобуры которого внушительно торчал револьвер.

– Что-то не похоже, наше белого цвета, а это розовое, – цыкнув языком, сказал я, якобы с интересом присматриваясь к банке. – Ну да, точно, теперь я уверен, что не наше.

– Да ты че, блин, издеваешься? – спросил тот, начиная терять терпение. – А ну-ка иди сюда, ты, придурок, – наклонившись под вагон, позвал он кого-то. Тут же из-под вагона к нам вынырнул молодой парень в поношенной и застиранной одежде – пятью минутами раньше он купил у меня эту самую банку с вином.

«Засланный, что ли?» – подумал я, разглядывая парня. Да вроде нет, не похоже, руки грубые, рабочие, лицо глуповатое, взгляд испуганный, затравленный.

– Так твое это вино, или нет? – вновь спросил меня охранник, начиная терять терпение. – Счас сообщу дежурному по станции, и будем вагоны отцеплять, а вас с рейса снимать, под суд вы у меня пойдете.

– Да не мое это вино, чего ты пристал, – говорю я, подмаргивая перепуганному напарнику.

– Ну вот же, вот, – пробасил ВОХРовец, ставя банку на порожек. – Узнаешь?

– А, ну теперь узнаю, конечно, – согласился я и пнул банку ногой. Та упала на щебень и разбилась, от вина осталось лишь мокрое пятно, а от банки мелкие осколки.

– Ты че делаешь, я же за нее деньги платил, – взвился вдруг парень.

Охранник на секунду остолбенел, затем поднял на меня глаза, в лице его не было ни кровинки.

– Ну, теперь ты, молдаван, просто так от меня не отвертишься. – Он даже как будто стал кобуру расстегивать, затем, повернувшись к парню, как закричит: – Я же тебя спрашивал: у него ты покупал или нет, а ты, придурок, заладил: «не помню я, не помню».

– Вот видите, человек не помнит, сомневается, значит, не уверен. – Я пытался, поймав взгляд парня, подмигнуть ему, намекнув тем самым, что уж вино-то мы ему обязательно вернем, но тот, расстроенный, продолжал как заведенный причитать: «Ну что я теперь ребятам скажу, не поверят ведь, голову открутят».

– Пошел вон, дурак, – в сердцах сказал ему охранник. Затем поднял на меня глаза:

– А ты слазь, пойдем к начальнику станции.

– Мне родина доверила материальные ценности охранять, а ты меня зовешь непонятно куда и зачем, – напыщенно сказал я. – Тут на полмиллиона рублей товара, а я, да будет тебе известно, материально ответственный. Тебе нечего мне предъявить, вещьдоки-то тю-тю, пропали. А знаешь что, командир, – продолжил я уже вкрадчивым голосом. – Поднимайся ты лучше к нам, поговорим, покумекаем, может, и придем к взаимовыгодному соглашению.

– Я тебе не командир, а стрелок ВОХРа, – надувшись, все еще обиженным тоном проговорил охранник.

– Ну, так и я ж тоже стрелок, – воскликнул я. – Люблю пострелять, только не из нагана, потому что нет у меня такого, а из спортивного пистолета, а еще лучше из винтовки.

– Ну да? – несколько смягчаясь, спросил удивленно стрелок. Мне даже показалось, что на лице его проскользнула улыбка. – Стрельбой, что ли, занимался?

– Мастер спорта СССР, – не сморгнув глазом, соврал я. – Двукратный чемпион Союза среди юношей, один раз в упражнении МВ – 9, другой в МП – 6. Давно, правда, дело было, но вспомнить приятно.

– Не врешь? Я сам перворазрядник, призер области.

– Ну тогда в чем дело, поднимайся сюда, коллега, чего ты там светишься. Как хоть зовут тебя?

– Владимир.

Стрелок поднялся в вагон и с интересом стал оглядывать помещение.

– На вот тебе, Вова, за беспокойство, – протянул я ему три красные бумажки – десятки. И, видя, что тот колеблется, добавил: – Спрячь и забудь.

Витя хлопотал, ковыряя ложкой в банке с тушенкой, готовя закуску, затем протянул нам наполненные стаканы.

– Сухое вино везем, Вовик, – сказал я, чокаясь с ВОХРовцем, – так что пойми и ты нас, брат, даже на хлеб с таким вином и то сложно заработать.

– Знаю-знаю, – закивал тот. – Сухое вино только вы, молдаване, и можете пить, другие же в нем ни черта не смыслят, у меня лично одна изжога от него.

Минут через пять следом за Володей явился еще один стрелок, его коллега, пришлось пригласить в купе и его, потесниться. Периодически наполняя стаканы, мы говорили о стрельбе, так интересующей Володю: мне нетрудно было врать – мой товарищ, сосед по дому и соученик Юра Федосов, был стрелком-спортсменом, мастером спорта, многократным чемпионом Молдавии и чемпионом СССР среди юношей, он-то уж немало баек из своей спортивной жизни мне порассказывал.

Спустя полчаса дружеских возлияний, один из стрелков ВОХРа – тот, что пришел последним, – подарил мне свою фуражку, затем, грузно поднявшись с места, попрощался, сделал шаг к двери и… упал с подножки вагона плашмя лицом на землю.

– Боже мой, – ужаснулся я, вскакивая со своего места, – он же убился, наверное?

– Слабак, – махнул рукой Вова, – да ты не волнуйся, ничего с ним не случится, выживет. В два раза меньше моего выпил, а уже совсем никакой.

– Потому ты и старший, – сказал я уважительно, хлопнув его по плечу.

– А ты откуда знаешь? – поднял на меня мутные глаза Володя.

– По поведению, брат, по поведению, – ответил я. – Поехали, Вовик, с нами в Тбилиси, уже первый гудок был. Еще пару минут постоим и тронемся.

– Не, – сказал тот, с трудом поднимаясь с топчана, – мне никак нельзя, у меня дежурство заканчивается, домой к жене ехать надо, она у меня беременная, на восьмом месяце, ей вредно волноваться.

Володя, покачиваясь, подался на выход.

– Осторожно, осторожно, – сказал я, – Витек, подсоби товарищу стрелку с вагона сойти.

Виктор, спрыгнув на землю, помог парню слезть, вслед ему я выбросил подаренную мне накануне фуражку. Неподалеку за кустами все еще маячил паренек, из-за которого и произошел инцидент.

– Иди сюда, лопух, – позвал его я, наливая банку вина. – На, держи, да в следующий раз в панику не впадай, мне этого добра не жалко.

– Да я ж… да если б не ребята… – парень даже застонал. – Они же мне голову снесут.

– Экий ты однако… зашуганный. На, – протянул я ему десятку. – Теперь, небось, точно отмажешься.

– Спасибо-спасибо, дай тебе Бог здоровья, – закивал тот и полез, озираясь, под вагон.

– Осторожно иди, банку не оброни, – крикнул я ему вслед.

Прозвучал гудок, означавший наше отправление.

Витя, тяжело дыша, запрыгнул в вагон.

– Черт, – сказал он, – и второй вырубился. Я уже не знал, что с ними делать, обоих под деревом рядышком уложил.

– Пусть поспят, – сказал я. – Стрелки, твою мать. – Я покачал головой.

– Да еще оба с револьверами, – пробормотал Виктор.

– Забудь об этом, – сказал я. – И никому не рассказывай.

Немного погодя мы собрались обедать.

– Что-то мне «Фетяски» захотелось, – вдруг заявил Виктор. – Для разнообразия. Ты не против?

– Нет ничего проще, – ответил я. – Берешь инструмент и лезешь прямо на ходу на вагон – «бандуру». Если я тебя не увижу и не услышу – значит, все в порядке, услышу хоть звук – вина пить не придется, я тебя поймал как «вора». Устраивает?

– Да, – загорелся Витек.