Девушки уже ушли – охмеленные и посвежевшие, а я все думал: куда нас, всю эту огромную страну, может завести тотальная и нескончаемая пьянка?

Но… мы с Витей выпили вина, закусили подогретой дичью со свежими овощами, и я отогнал от себя мрачные мысли – ну не могу я думать за всю огромную страну, так и голова может заболеть, есть ведь над нами другие умы – большие, светлые, и к тому же ответственные за все, что с нами происходит.

Вечером, осматривая наши вагоны, я сделал весьма неприятное открытие: одна из бочек – «бандура» – текла. Я раньше только слышал о подобных случаях, но не верил, что такое возможно в действительности. Но она текла – несмотря на двойную стенку, вино где-то просачивалось. Я попытался подсчитать, сколько же мы теряем в сутки, подставил ведро и засек время – один час, натекло два литра, затем умножил на 24, вышло что-то около шести ведер – 50 литров вина.

Две недели в пути – это 700 литров, пролитых на землю, – и кому, скажите, пожалуйста, можно потом объяснить, куда вино делось, ведь мы, проводники, единственно ответственны за все, что происходит с вином в дороге.

С этой минуты наша с Виктором главная думка была о том, чтобы как можно быстрее добраться до места, сдать нормально вино и получить на руки чистые документы, – о левых заработках теперь и мечтать не приходилось.

А на следующий день начались предгорья Кавказа, потянулись крутые горные дороги, по которым поезд двигался со скоростью навьюченного осла. С ужасом и восторгом мы вглядывались в обрывы и крутые ущелья, возникающие, казалось, прямо у нас под ногами; природа этих мест была девственна, дика и великолепна в своей пышности и красоте.

Грузины, верные своей природе бизнесмены, то и дело, почти на каждой станции или полустанке, подходили со всевозможными предложениями: от малого – приобрести ведро вина, до большого – продать им все вино, что у нас было, вместе с вагонами. Сто тысяч рублей обещали! Только вот куда потом бежать с этими деньгами? Да грузины ведь и не дадут денег – пуля для нас им гораздо дешевле обойдется. Продавать же вино было себе дороже – больше 70 копеек за литр не давали. Выпивать с местными – да, приходилось. Угощали и молодых и стариков, они наше, молдавское вино нахваливали и с достоинством выпивали. С ними в компании мы с Витьком выслушивали долгие, мудрые и прочувственные тосты, удивлялись их глубокомыслию, произносили в ответ более привычные нам: «Ну, будем здоровы!»… и выпивали.

Глава третья

Проснувшись в одно прекрасное утро, я увидел, что весь горизонт закрывают горы, сверкая на солнце снежными шапками. Ниже, ближе к нам, виднелись лесистые долины, перемежавшиеся с зелеными холмами, на каменистых склонах которых паслись отары овец. Долго ли, коротко ли – добрались мы до Тбилиси. Голова у меня уже вся изболелась от беспокойства – бочка все текла. Хорошо хоть, дорогой, на одном из полустанков, удалось «качнуть» в протекавшую цистерну воды – чистой, арычной, что-то около тонны – с некоторым запасом. Если бы я продал это вино, не было бы так обидно, а так слыханное ли дело – божественный напиток даром на землю вытекает.

Наконец маневровый тепловоз подогнал наши вагоны на площадку перед заводом, огляделись мы по сторонам, – и тут нас ждало еще одно неприятное открытие – оказывается, тут существовала очередь на слив: десятка два вагонов, прибывших раньше нас, восемь «спецов», остальные прицепы, все из Молдавии, с разных баз. Братская помощь называется: республика – республике. Я выбрался на улицу, прошелся вдоль вагонов, со всеми поздоровался, кое с кем познакомился, а один из проводников, Степан из-под Кишинева, был мне и раньше знаком – мы с ним в Москве прошлым летом на Мытищинском заводе стояли, и долгими вечерами от нечего делать за жизнь беседовали.

Когда стемнело, все собрались у костра, принесли, как водится, вина, на временном мангале пожарили шашлык; под угощение мы с Виктором обстоятельно познакомились со всеми остальными проводниками.

– Мужики, – набравшись духу, обратился я к коллегам-проводникам. – Выручайте, «бандура» течет. Пропустите меня без очереди стать под слив, вино теряю. – И приврал немного: – Десять ведер в сутки. Помогите, неохота к начальству заводскому обращаться, не поймут ведь, замучают потом проверками.

Слежу за реакцией коллег – ноль эмоций, все наперебой стонут, жалуются: «Ты что, не знаешь, рейс-то голодный», «Нет, не можем, жены, дети дома ждут», «Сами торопимся». Один Степан готов был потесниться, говорит: «Пожалуйста, я тебя пропущу». Я махнул рукой, один день нам ничего не давал. Да, тут, в Тбилиси, оказывается, все было наоборот – на всех остальных заводах чем дольше ты стоишь, тем лучше – больше продашь, больше заработаешь, здесь же торчать – одни накладные расходы без малейшей перспективы заработать.

– Да и черт с ним, – в сердцах сказал я расстроенному Виктору. – Авось пронесет. Главное – мы уже на месте. Три-четыре дня ждать осталось. Максимум – еще 200–300 литров потеряем. Лишь бы сильнее течь не стало.

– Жалко вина, – только и сказал он.

На следующий день от нечего делать я подался в город. Пять лет тому назад я служил в этих местах срочную службу, но мне это быстро надоело, поэтому я обратился к врачам, которые меня послали к другим, в Куткашен, в местный, азербайджанский госпиталь, затем я обследовался в Тбилисском военном окружном госпитале, из которого меня вскоре благополучно комиссовали – списали по статье и домой отправили, а в статье указали: не годен к военной службе в мирное время, зато годен, хота я и с некоторыми ограничениями, в военное.

Довелось мне за время пребывания в госпитале – в основном это происходило в выходные – обойти многие Тбилисские рестораны, так как денег я, будучи военным прорабом, зарабатывал достаточно, полюбил на всю жизнь грузинскую кухню.

Теперь, вновь оказавшись в Тбилиси, я бродил по знакомым улицам, наслаждался покоем и хорошей погодой, – несмотря на то, что был февраль, стояли теплые солнечные деньки. Неожиданно наткнулся на объявление – в городе с сегодняшнего дня начинался ежегодно проводимый в Тбилиси международный турнир по дзюдо, у специалистов этой борьбы называвшийся еще другими словами – малый чемпионат мира.

Стоит ли удивляться, что уже в следующую минуту я ехал на такси к Дворцу спорта и дорогой ликовал: уже с десяток лет подряд я лишь читал об этом турнире в «Советском спорте», а тут такая возможность подвернулась – увидеть всемирно известных богатырей собственными глазами.

Купил я в кассе самый дорогой билет, занял свое весьма удобное место на трибуне, и до позднего вечера жадно наблюдал за схватками на татами, – пульс у меня периодами становился бешеным и доходил до 200 ударов в минуту. Был свидетелем тому, как наш молдавский силач-тяжеловес Валерий Корлетяну – чемпион страны среди взрослых в абсолютной категории, а также обладатель нескольких золотых медалей с первенств Союза и Европы (правда, среди юношей, юниоров и молодежи) проиграл в одной из первых же схваток.

Пока я добрался до уголка, где сидели наши, молдавские атлеты, они все к этому времени уже умудрились проиграть свои схватки.

– Поверишь ли, «заруба» на турнире сумасшедшая, – узнав меня и пожав руку, пожаловался, не удивившись моему появлению здесь, в Тбилисском дворце спорта, тренер сборной Молдавии Савва – мой тезка, только у него это фамилия, а у меня имя. Он, оказывается, помнил меня еще с той поры, когда я входил в юношескую сборную Молдавии. – Пихаются здесь все насмерть, французы, корейцы, немцы, все страны социалистического лагеря, даже японцы взялись за эти соревнования всерьез – первый состав привозят.

– Да уж вижу, – посочувствовал я, после чего мы вместе, то и дело обмениваясь репликами, стали наблюдать за поединками на татами.

В отличном настроении я вернулся на шампанкомбинат уже поздно вечером, а тут меня ждали новые неприятности: отлив путейцам пару ведер вина, вперед нас пролез какой-то придурок, только что подъехавший с «группой три». Причем, тепловоз поставил его вагоны так, что теперь было весьма сложно все переиграть назад.

– Как тебя зовут, умник, – подступился я к высокому худощавому, с отросшей в рейсе неаккуратной бороденкой мужичку.

– Мирча меня зовут, а что? – с усмешкой ответил тот.

– Ты знаешь, Мирча, что у меня вагон течет? Я тут всех предупредил, какого черта ты вперед влез?

– Это мне неинтересно знать, здесь каждый беспокоится за себя, – нагло заявил Мирча.

– Я тоже мог дать вина, даже десять ведер мне выгодно отлить – все равно вытечет, но впереди других людей мне, например, стыдно было лезть. А тебе что, не стыдно?

– Да пошел ты вон, – ответил мне Мирча, и повернулся, чтобы уйти.

Да, именно так он мне ответил, и я пошел вон, то есть ушел ни с чем. Но перед уходом завел я этого мужичка за вагон и сказал:

– Если ты не вытащишь свои вагоны обратно, тебе придется пожалеть об этом.

Он засмеялся мне в глаза. Каков наглец, а? Кулаки у меня так и чесались, не знаю, как сдержался, чтобы не врезать ему. Только оттолкнул его от себя и ушел.

А наутро меня вызвал к себе в кабинет начальник заводского снабсбыта.

– Тут на тебя жалоба поступила, – сказал тот, перебирая на столе бумаги. – Вот товарищ, коллега твой, Мирча зовут, написал бумагу, будто ты его бил.

– Бил? – удивился и даже несколько растерялся я.

– Угу, бил, – подтвердил он. – Мы будем вынуждены позвонить на ваш завод и сообщить о твоем поведении.

– Хорошо, звоните, – согласился я и ушел. Через час я уже находился во Дворце спорта, где продолжался турнир по моему любимому дзюдо.

А вечером у костра, где по обыкновению собирались все проводники, ко мне подошел все тот же Мирча и ехидно так сказал:

– Последний твой рейс, да? Ты приедешь на свою базу, а тебя уже уволили. Ха– ха– ха. За драку. – Мирча мерзко ухмыльнулся.

– Хорошо, – вновь согласился я. И вообще в последнее время я стал замечать за собой, что с годами становлюсь терпелив на удивление. Однако, лишь бы не в ущерб собственному «я», подумал я, иначе злость меня будет грызть до самой смерти. Забыв о Мирче, выходные я полностью посвятил дзюдо – просмотру соревнований, в смысле.

А в понедельник вечером опорожненные вагоны Мирчи выставили за ворота винзавода, и настал, наконец, мой черед сливаться. Маневровый, как я успел заметить, поставил «группу три», в которой ехал Мирча, в конец состава на отправку вместе с другими пустыми вагонами. Это хорошо, что он одиночка, ездит сам и не имеет друзей, которые стали бы его провожать, думал я, украдкой пробираясь к вагону Мирчи уже после наступления темноты. Света в вагоне не было, и это означало, что мне придется его хозяина дожидаться.

Устроившись между вагонами так, чтобы меня не было видно с тропинки, я внимательно осмотрелся по сторонам. Вокруг ни души. Накануне я поведал Виктору, что может случиться так, что дальше ему придется самому с вагонами возиться. Он, мне кажется, кое-что понял и сильно расстроился. «Никому ни слова, что бы ни случилось», – сказал я ему напоследок. Витя, вздохнув, промолчал.

Ждать Мирчу пришлось долго – часа полтора. Руки и ноги занемели, пока я стоял, прячась за вагонами, так что приходилось их осторожно разминать; параллельно во мне зрела к этому товарищу злость. Конечно же, я его дождался. Мирча шел, насвистывая, к своему вагону со стороны города, в руках он держал пакеты, очевидно с продуктами, ну я и «свиснул» ему с левой в скулу. Сбоку, в прыжке, чтобы он меня не увидел раньше времени и не узнал. Поэтому-то необходимо было сразу, с одного удара его вырубить. Это мне удалось – Мирча со стоном рухнул на землю, глаза его закатились.

Впервые в жизни бью из-за угла, или, вернее сказать, исподтишка, однако укора совести я не испытал. Нащупав в кармане его брюк ключи, открыл вагон, побросал внутрь пакеты, затем затащил и его. (Поднял на высоту почти полутора метров!) Огляделся – вокруг по-прежнему никого.

Первым делом завязал Мирче глаза, полотенцем связал руки, закрепив для верности проволокой, в рот ему сунул его собственные вонючие носки, найденные под топчаном. Очнувшись, Мирча стал мычать и вертеть головой. Я подумал, затем простыней связал ему и ноги, но достаточно широко, ходить сможет и ладно. Толкнул его на топчан, сам повытирал везде, где можно, следы своего пребывания еще одним полотенцем, найденным в купе; затем вышел, проволокой легко стянул дверь снаружи, но на замок не стал запирать. И так сойдет. Отомстил, стало быть. Успокоил душу.

Скрытно вернулся на территорию завода, полотенце, прихваченное с собой, закопал в куче мусора, протер руки песком, затем тщательно вымыл с мылом. Аккуратно вытрусил свои вещи, переоделся в другие, переобулся, ботинки, в которых ходил на «дело», закинул далеко в отсек. Виктора в вагоне не было, и я, забравшись на верхнюю полку, стал думать.

Сдохнет ли Мирча в своем вагоне, или выкарабкается каким-либо образом, меня сейчас это мало волновало – такой злой я на него был. Важнее было обеспечить себе алиби. Оно должно быть простым и все ясно объяснять, а то, что в данный момент мой напарник в вагоне отсутствовал, было для меня одновременно и хорошо и плохо. С одной стороны, я мог сказать, что безвылазно находился в вагоне, спал, и, следовательно, к тому, что происходило с Мирчей в эти часы, отношения не имею. С другой стороны, Витя в этой истории был слабым звеном: он мог и помочь, сказав, что был рядом со мной все это время, а мог под давлением следствия, – а я уже начинал понимать, что оно, это самое следствие, обязательно будет, – расколоться и рассказать что да как.