– Пошли на сеновал, – почти не разжимая губ, прошептала она, отложив ручку.

Брови на вырожденческой физиономии подпрыгнули, губы изогнулись в победной, самодовольной улыбке. С изяществом слона Прыщ прогарцевал к выходу, распахнул перед Августой дверь и склонился в полупоклоне.

– Только после вас, сестричка, – пробасил он.

По чердачной лестнице Августа карабкалась, каждой клеткой ощущая приближение конца света.

Чердак был забит прошлогодним сухим сеном. От пыли и пряного аромата в носу защекотало, Ава чихнула и тут же оказалась в объятиях конвоира.

Обдав Августу удушающим запахом застарелого пота, Прыщ потянул ее на сено.

Августа была близка к истерике.

– Раздевайся, – велела она полузадушенным голосом и потянула ремень на джинсах верзилы.

Помогая Прыщу разоблачиться, Августа симулировала нахлынувшую страсть и разбрасывала его шмотки по всему чердаку. Сначала футболка чудесным образом повисла на поперечной балке, следом за футболкой последовали джинсы, куда-то полетели линялые плавки. Прыщ уже был полностью раздет, демонстрируя фигуру атлета, и Августе для убедительности пришлось стянуть с себя юбку-простыню.

Нисколько не стесняясь своей наготы, Прыщ упал на сено и раскинул руки:

– Иди сюда, сестричка.

– Подождешь минутку? Мне нужно в туалет, – с виноватым видом призналась Ава, отводя глаза от восставшего мужского достоинства.

– Фу-ты, – расстроился горе-кавалер, – давай быстро.

– Одна нога там, другая здесь, – клятвенно заверила его Августа.

Прихватив кроссовки сорок пятого размера, она с обезьяньим проворством спустилась вниз, забросила обувь в кусты и попробовала отвалить лестницу от стены. Идея была хороша, но от нее пришлось отказаться: лестница оказалась намертво прибитой к карнизу.

Ощутив на себе взгляд, Ава подняла глаза. Прыщ свесился с чердака и наблюдал за нею. Не так он прост, как кажется, этот бугай.

«Улыбаемся и машем», – посоветовала себе Ава.

– Я быстро. – Она заставила себя улыбнуться.

Отбежав на несколько метров, снова обернулась и снова обнаружила в чердачном проеме обнаженный торс. Еще шаг, и она окажется под прикрытием спасительной зелени.

Пулей пролетев в дом, Августа кинулась к дивану, на котором в полузабытьи пребывал Алексей: ее сумку и джинсы Прыщ сунул под сиденье – она сама видела.

Иссушенное болезнью тело оказалось невесомым.

Приподняв диван, Августа достала вещи и прислушалась: под окнами слышался шорох.

Кто-то двигался по гравию вдоль стены дома.

Путаясь в штанинах, Августа напялила джинсы и скользнула на веранду.

Сердце выскакивало из груди, било набатом в ушах.

Жора и Петр так быстро вернуться не могли. Прыщ не стал бы красться. Тогда кто это может быть?

Близкая к обмороку, толкнула дверь и оказалась под прицелом автомата.

Вскрикнув от неожиданности, уставилась на форму с аббревиатурой ППС.

Пэпээсников было двое. Один в бейсболке, другой в фуражке.

Тот, что стоял ближе, знаком показал Августе молчать и освободить проход.

Двигаясь со всей возможной осторожностью, оба исчезли в домике.

Через минуту они так же осторожно вынырнули на крыльцо и продолжили пантомиму.

– Где? – одними губами спросил первый, контролируя территорию и держа пистолет в вытянутой руке.

Августа показала пальцем на крышу дома:

– На чердаке.

– Сколько их? – беззвучно спросил второй – в фуражке.

– Один.

– Где остальные?

– Уехали в город.

Диалог был прерван нечеловеческим воплем с чердака.

– Ну, сука, я тебя достану! – ревел разъяренный Прыщ.

– Быстро в машину, – велел пэпээсник в бейсболке и подтолкнул Августу к тропинке, сворачивающей за дом.

Августа не заставила себя упрашивать, через пару минут выскочила на дорогу и оказалась рядом с «шевроле». Где-то она эту машину уже видела, пронеслось в голове, в этот момент дверца распахнулась и из салона появился Степура с букетиком гербер.

Августа моментально почувствовала прилив сил.

– Сволочь продажная! – взвизгнула она. – У тебя еще хватило наглости явиться?

Налетев на соседа, она заколотила по нему кулачками.

– Мотя, держись! – выкрикнул Шутихин, захлопнул дверцу и приготовился цинично наблюдать за битвой гигантов.

– Вот тебе, гад такой, вот тебе, иуда, – приговаривала Августа, лупя соседа почем зря.

Отшвырнув полысевшие герберы, Мотя перешел от обороны к оперативным действиям, атаковал Августу, обхватил за плечи, прижал к себе и гаркнул:

– Ну-ка, прекрати истерику!

Лишившись возможности действовать руками, Августа тем не менее норовила нанести удар головой по незащищенной переносице противника.

Упреждая удар, Мотя встряхнул валькирию, оторвал от земли и прижал к себе с такой силой, что услышал хруст позвонков.

– Успокойся! – прохрипел он в лицо воительнице, и она присмирела.

– Все? Успокоилась?

– Да, – кротко кивнула Августа.

Но как только Матвей поставил девушку на место и разжал объятия, коварная влепила ему звонкую пощечину:

– Вот теперь я совершенно спокойна.

Рука Августы оказалась тяжелой, Мотя схватился за пылающую щеку и проблеял:

– За что?

Смотрел сосед с таким неподдельным изумлением, что на долю секунды Августу посетило сомнение, но уже в следующее мгновение злость вернулась.

– Не строй из себя святошу. Ты оставил на месте преступления улику, – рявкнула она, – и наверняка это твои дружки – эти зэки, эти гориллы в масках! Сволочь! Катись отсюда, и чтоб больше я тебя не видела. – Не дав открыть Матвею рта и как-то оправдаться, Августа вскинула подбородок и направилась к машине ППС, стоящей на обочине чуть поодаль. Она предпочтет компании идиота соседа гибэдэдэшников, преступников, лысого черта, дьявола – кого угодно.

Мотя издал неопределенный звук, похожий на «гр-р-р». Возражать разъяренной фурии было бессмысленно. Все вообще потеряло смысл. Отпуск, лето, жизнь – все.

* * *

Десять пластиковых бутылок с вареньем – абрикосовым, вишневым, малиновым, из черной смородины – были готовы и ждали своего часа.

Час пробил: Матюша позвонил и сказал, что улетает в тайгу.

По голосу Лидия Родионовна слышала, что Матюша расстроен, но проявила мудрость, по телефону не стала ни о чем спрашивать.

Приехав к сыну, испытала шок – сборы были в самом разгаре. Дорожная сумка стояла в центре комнаты, балконная веревка была полностью занята сушившимися вещами. У Лидии Родионовны от этой картины пол качнулся под ногами.

– Куда ты собрался, Матюша? – протолкнула она сквозь образовавшийся ком в горле.

– На работу.

– Как? – Лидия без сил опустилась на диван. – У тебя же еще почти два месяца отпуска?

– Да ну его, этот отпуск. Что я тут забыл?

– Сынок, – силясь не расплакаться, захлопала глазами Лидия Родионовна, – ты же хотел еще на островах отдохнуть?

– Настроения нет, мам.

– Матюша, – Лидия Родионовна поднялась и заглянула сыну в глаза, – что случилось?

– Ничего, мам.

– Не ври матери, – захлюпала носом Лидия.

– Ну что я буду на островах один делать? – с горечью спросил Мотя.

У Лидии Родионовны сердце разорвалось от этого вопроса.

– Матюша, сынок, давай я с тобой съезжу, – ляпнула она.

– В следующий раз, – мягко отверг предложение Мотя. – Мам, ты не могла бы купить несессер и носки шерстяные, толстые. Ребята просили привезти, а я не знаю, где это искать.

– Конечно, сынок, – промямлила Лидия, – я все куплю.

Выставив батарею бутылок с вареньем у стены на кухне, Лидия отправилась за носками на рынок.

Бродила, как сомнамбула по рядам, не минуты не забывая, что Матюша, вместо того чтобы жениться, опять уезжает. Собрался раньше времени в тайгу. Почему? Почему?

Соседка Ава – такая девочка хорошая, а он все равно уезжает. Неужели растреклятый бромид сделал свое черное дело?

Лидия Родионовна поняла, что ей срочно нужно повидать соседа по даче Саморукова.

Выйдя с рынка, поймала частника и, заранее смирившись с расходами, помчалась в дачный поселок.


Проведя несколько часов в полицейском участке, она ни словом не обмолвилась о соседе, трости и своих подозрениях. Самой было интересно знать – почему.

Так тщательно следила за собой, так старалась, что, похоже, преуспела – следак отпустил ее под подписку о невыезде.

Дома, кое-как умывшись, Ава рухнула на Данькину постель и ощутила какой-то ком под матрацем.

Ворча и стеная, поднялась, задрала матрас и опешила: на фанерном днище лежала сумка. Черная. Замшевая. Дорогая, роскошная, писк моды.

В голове завертелись варианты: а) краденая вещь, б) припрятанный подарок, в) очередная неприятность.

Из глубин усталого мозга выплыло воспоминание о стычке с соседом и коробке. Вот оно что!

Августа так устала, что не нашла сил возмутиться. Это ж надо – засунуть такую вещь под матрас! Безголовый трусишка.

С трепетом взяв сумку в руки, Августа ощутила приятную тяжесть настоящей кожи и уткнулась в нее носом.

Сумка источала запахи другой жизни – комфорта, благополучия, стабильности и еще чего-то трудно поддающегося описанию. Удачливости, нашла определение Ава. С этим у нее была напряженка.

У нее всесезонная сумчонка неопределенного цвета и неопределенного стиля, неудачная помесь чемодана и сумочки-клатч.

Оборвав себя на этой ноте, Августа отнесла подарок в прихожую. Завтра же она вернет это дорогостоящее удовольствие соседу. Не захочет брать – отправит посылкой.

Приняв решение, Ава вернулась в постель и провалилась в сон, как в обморок.

Сначала ее мучили кошмары (туберкулезник Алексей, водворенный назад, в тюремную больничку, и попавший в засаду спецназа дядя Петя), потом бессонница, а потом зазвонил телефон, и это оказался следователь, и он вызывал на опознание. При этом извинился и даже употребил слово «приглашаю», но таким тоном, что становилось ясно: шаг влево, шаг вправо – расстрел.

Пришлось собирать себя по кускам – тело болело, как будто она провела вчерашний день на разгрузке вагонов.

Августа нашла в аптечке аспирин, растворила его в воде, выпила и поползла в ванную.

И с удивлением обнаружила на себе великое множество ссадин, синяков и царапин. Смутно, как в другой жизни, припомнила лестницу на сеновал и свое поспешное десантирование. Скорее всего, именно тогда и ободрала локти и колени.

Что за жизнь пошла? Счастья нет. Покоя тоже нет.

Если счастья нет, покоя нет, то что остается? Остается воля. Вот этого добра у нее хоть отбавляй.

После душа и кофе Августа испытала некоторое облегчение и даже изобразила черты лица. Покончив с макияжем, оценивающе посмотрела в зеркало: если не придираться, то сойдет.

Высвобожденной энергии хватило, однако, только на процедуру опознания – дома, в одиночестве, Августу снова накрыло отчаяние. Щипало и саднило тело, щипало и саднило душу. Слезы стояли в горле, и ничего с этим нельзя было сделать.

Сосед – лукавый зверь, демон ночи – растоптал и выбросил ее, как использованный памперс, как разовый стакан.

Шакал. Как можно быть таким подлым? Подлым и бессердечным?

Получая от процесса какое-то сомнительное, близкое к мазохистскому наслаждение, Августа долго плакала, размазывая по лицу слезы, по-детски икая и всхлипывая.

Как раз за этим мокрым делом ее и застал звонок в дверь.

Наспех ополоснув лицо, Ава выглянула в глазок.

Под дверью ошивался Шутихин. Как только наглости хватило явиться?

– Чего надо? – прогундосила Ава через дверь.

– Поговорить.

– Не о чем нам говорить. Уходи.

– Нам есть о чем поговорить, – настаивал нахальный визитер, – у меня есть важная информация по интересующему тебя делу.

Августа почувствовала себя сбитой с толку: какое дело ее интересует? Ее ничто не интересует. Ничто и никто. И никогда больше не заинтересует.

– Минуту! – крикнула она и побежала одеваться.

Натянув джинсы и джемпер, открыла дверь и чуть не рухнула: перед ней стоял вылитый член преступного синдиката Америки тридцатых годов.

Кепи, льняной пиджак, в вырезе которого открывалась безволосая, впалая грудь. Завершали прикид широкие брюки.

Из горла Августы вырвался смешок, но тут в руках у Шутихина она обнаружила трость… цвета махаон, с набалдашником в виде головы пантеры…


… Григория Ивановича Лидия застала на грядке с редиской.

– Лидушка, – расцвел ветеринар, – как я рад вас видеть. Я квас купил отменный, окрошку делаю на обед. Составите компанию?

– Окрошку? – рассеянно переспросила Лидушка, мысли которой были заняты сыном.

– Да, окрошка. – Ветеринар посмотрел на соседку долгим взглядом. – Что у вас стряслось?

– Матюша собирается уезжать, – выговорила Лидия Родионовна, и жестокая правда предстала перед ней со всей беспощадностью. Губы некрасиво расползлись, сдерживаемые слезы прорвали плотину, она уткнулась в ладони и разрыдалась.