— Проснись и пой, — бодро сказала я, поставила поднос и отдернула самодельную занавеску, которая оказалась одной из рубашек Фергюса.

Тот скудный свет, что проникал сюда, поступал через большую призму, вделанную в палубу над головой. Он падал на койку, освещая мертвенно-бледную физиономию с весьма зловещим выражением.

Глаз приоткрылся на одну восьмую дюйма.

— Уходи, — с трудом произнес Джейми и снова его закрыл.

— Завтрак прибыл, — решительно сказала я. Глаз открылся снова, голубой и холодный как лед.

— Не упоминай при мне слова «завтрак», — простонал Джейми.

— Тогда давай назовем его полдником, — покладисто согласилась я. — Уже достаточно поздно.

Придвинув табурет к койке, я села рядом с ним, взяла корнишон и поднесла к носу мученика.

— Ты только пососи, а?

Медленно открылся другой глаз. Джейми промолчал, но воззрился на меня столь красноречиво, что мне ничего не оставалось, кроме как поспешно убрать огурец. Веки медленно опустились.

Я обвела хмурым взглядом весь этот кавардак. Джейми лежал на спине, подтянув колени. Хотя встроенную койку не качало так, как матросские гамаки, но рассчитана она была на пассажиров обычного роста, каковой, исходя из ее размера, составлял никак не более пяти футов.

— Тебе тут неудобно, — сказала я.

— Ага.

— Хочешь, заменим ее гамаком? По крайней мере, ты сможешь вытянуться…

— Не хочу.

— Капитан говорит, что ему нужен от тебя список грузов.

Джейми в ответ высказал неприличное предложение насчет того, что может сделать с этим списком капитан Рейнс.

Я вздохнула и взяла его вялую руку. Она была холодной и влажной, пульс — учащенным.

— Что ж, — сказала я, помолчав. — Может быть, нам стоит попробовать что-нибудь из того, что я делала раньше с хирургическими пациентами. Вроде бы иногда помогало.

Он тихо застонал, но возражений не последовало.

У меня укоренилась привычка разговаривать с пациентами в течение нескольких минут перед тем, как их перевозили в операционную. Мое присутствие, похоже, успокаивало их, и я заметила, что, если удавалось отвлечь их внимание от операции, они лучше переносили ее: кровотечение было меньше, снижалась постанестетическая тошнота, сокращался восстановительный период. Поскольку данный эффект наблюдался достаточно часто, я решила, что это не игра воображения. Джейми не так уж не прав, уверяя Фергюса в том, что дух способен восторжествовать над плотью.

— Давай подумаем о чем-нибудь приятном, — сказала я, стараясь говорить как можно более тихим и успокаивающим голосом. — Вспомни Лаллиброх, склон холма над домом. Подумай о соснах, растущих там, — ты ощущаешь запах их иголок? Подумай о дымке, который поднимается из дымохода кухни в погожий денек, и о яблоке в своей руке. Представь, каково оно на ощупь, твердое и гладкое, а потом…

— Англичаночка…

Оба глаза Джейми были открыты и сосредоточенно устремлены на меня. На висках блестел пот.

— Да?

— Уйди.

— Что?

— Уйди, — повторил он очень мягко, — или я сверну тебе шею. Уйди сейчас же.

Я поднялась и вышла со всем возможным достоинством. Мистер Уиллоби стоял в коридоре, задумчиво глядя в каюту.

— Нет ли у тебя с собой тех каменных шариков? — спросила я.

— Быть, — ответил он, удивившись. — Нужны здоровые яйца для Дзей-ми?

Он стал шарить в своем рукаве, но я жестом остановила его.

— Чего я хочу, так это чтобы ты ударил его этими камушками по башке, но Гиппократу это, наверное, не понравилось бы.

Мистер Уиллоби неуверенно улыбнулся и несколько раз качнул головой, пытаясь выразить одобрение тому, что я имела в виду.

— Ладно, это все неважно, — буркнула я, хмуро оглянувшись на груду постельных принадлежностей, которая слегка пошевелилась.

Оттуда появилась рука и осторожно стала шарить по полу, пока не нащупала тазик. Ухватив его, рука исчезла в мрачных глубинах койки, откуда донеслись звуки сухой рвоты.

— Черт бы его побрал! — выругалась я от досады, жалости и тревоги.

Десять часов переправы через Ла-Манш — это одно. Но каково будет его состояние после двух месяцев плавания?

— Свиной голова, — согласился мистер Уиллоби с печальным кивком. — Он крыса, как ваша думаешь, или, может быть, дракон?

— От него пахнет как от целого зоопарка, — сказала я. — А почему дракон?

— Люди рождаться в год Дракона, год Крысы, год Овцы, год Лошади, — пояснил мистер Уиллоби. — Каждый год разный, люди тоже быть разный. Ваша не знаешь, Дзей-ми крыса или дракон?

— То есть в каком году он родился?

У меня имелись смутные воспоминания о меню в китайских ресторанах, украшенных изображениями животных из китайского календаря с описанием предполагаемых черт характера людей, родившихся в год того или иного животного.

— Год его рождения тысяча семьсот двадцать первый, это точно, но под каким знаком он родился, так, с ходу не сказать.

— Думать, он крыса, — сказал мистер Уиллоби, задумчиво глядя на скомканный ворох одеял, под которым угадывалось слабое шевеление. — Крыса очень умный, очень везучий. Но дракон тоже может быть. Дзей-ми, он силен в постель, а? Все дракон шибко страстный мужчины.

— Не то чтобы он в последнее время как-то проявлял себя на этом поприще, — ответила я, покосившись на поднимавшуюся и опадавшую кучу скомканного тряпья.

— Моя знать китайский средство, — заявил мистер Уиллоби. — Хорошо для рвота, желудок, голова, все делать очень мирным, спокойным.

Я посмотрела на него с интересом.

— Правда? Мне бы хотелось его увидеть. Ты уже опробовал его на Джейми?

Маленький китаец с сожалением покачал головой.

— Не хочет, — ответил он. — Говорит сильный слово, грозится выбросить за борт, если я подойти поближе.

Мы с мистером Уиллоби понимающе переглянулись.

— Ты знаешь, — сказала я, повысив голос на децибел или два, — продолжительная сухая рвота очень опасна для мужчины.

— О, очень плохо, да.

В то утро мистер Уиллоби заново выбрил переднюю часть черепа, и при его энергичных кивках лысина поблескивала.

— Она разрушает ткани желудка и раздражает пищевод.

— Разрушать и раздражать?

— Именно. Она повышает кровяное давление, вызывает перенапряжение мышц брюшной полости, может даже разорвать их и вызвать грыжу.

— Ох, целый грыжа!

— И, — продолжила я еще громче, — она может привести к тому, что яички перевьются внутри мошонки, окажутся перетянутыми и доступ крови к ним прекратится.

— Ой! — Глаза мистера Уиллоби округлились.

— Если это случается, — произнесла я самым зловещим тоном, на какой была способна, — обычно остается единственный выход. Ампутация, пока не началась гангрена.

Мистер Уиллоби произвел шипящий звук, указывавший на понимание и глубокое потрясение. Тряпичная куча, беспокойно ворочавшаяся на протяжении этого разговора, замерла.

Я посмотрела на мистера Уиллоби. Он пожал плечами. Я сложила руки и стала ждать. Спустя минуту длинная голая нога высунулась из-под кучи одеял и покрывал, а следом за ней на пол опустилась и другая.

— Черт вас побери, — послышался низкий, чрезвычайно сердитый шотландский голос — Заходите, чего уж там.

Фергюс и Марсали стояли бок о бок у кормового ограждения. Француз обнимал девушку за талию, ее светлые волосы трепетали на ветру.

Услышав приближающиеся шаги, француз оглянулся, разинул рот, крутанулся вокруг своей оси и перекрестился, вытаращив глаза.

— Ни… слова… пожалуйста, — выдавил Джейми сквозь стиснутые зубы.

Фергюс не издал ни звука, а вот Марсали, обернувшись, пронзительно взвизгнула.

— Папа! Что с тобой случилось?

Очевидный испуг и участие на ее лице удержали Джейми от грубого, язвительного ответа. Его лицо слегка расслабилось, золотые иголки, торчавшие из-за ушей, шевельнулись, как муравьиные усики.

— Все в порядке, — хрипловато проворчал он. — Это все китайские штучки: таким манером он хочет избавить меня от рвоты.

Марсали с расширенными глазами подошла к нему, осторожно протянула руку и коснулась пальцем иголок, торчащих из его запястья. Три такие же поблескивали в ноге, в нескольких дюймах над лодыжкой.

— И что, они помогают? — изумленно спросила она. — Как ты себя чувствуешь?

Рот Джейми дернулся: похоже, к нему начало возвращаться обычное чувства юмора.

— Я чувствую себя чертовой колдовской куклой, которую чародей истыкал булавками, — ответил он. — Но как бы то ни было, меня не выворачивало уже четверть часа, и получается, что эта языческая метода и вправду помогает.

Он хмуро покосился на меня и мистера Уиллоби.

— Правда, желания пососать корнишон у меня как-то не возникло, но, может быть, я не отказался бы посмаковать бокал эля, если ты, Фергюс, знаешь, где его раздобыть.

— О да, милорд. Вы пойдете со мной?

Не в силах оторвать взгляд, Фергюс нерешительно потянулся, чтобы взять Джейми за руку, но, передумав, двинулся к кормовому трапу.

— Скажи Мерфи, чтобы начал готовить тебе полдник, — крикнула я Джейми, когда он повернулся, чтобы последовать за Фергюсом. Джейми обернулся через плечо и окинул меня долгим, внимательным взглядом. Два пучка золотистых иголок торчали из его волос, поблескивая в лучах утреннего солнца, как пара дьявольских рожек.

— Лучше не напрягай меня, англичаночка, — процедил он сквозь зубы. — Я ведь запомнил, что от этого бывает. Перекручивание яичек, а?

Мистер Уиллоби, не обращая внимания на этот диалог, сидел на корточках в тени бочки с питьевой водой для палубной вахты и сосредоточенно производил на пальцах какие-то подсчеты. Когда Джейми отошел, он поднял глаза.

— Не крыса, — сказал он, покачав головой. — И не дракон. Дзейми родиться в год Быка. Бык.

— Правда? — Я проводила взглядом широкие плечи и рыжую голову, упрямо наклоненную против ветра. — Просто удивительно, как это ему подходит.

Глава 42

ЧЕЛОВЕК НА ЛУНЕ

Доставшаяся Джейми должность суперкарго не налагала на него сколь бы то ни было существенных обязанностей во время плавания. Он проследил за погрузкой и размещением в трюмах соответствующих партий кож, жести и серы, после чего, в море, делать ему было фактически нечего. Это впереди, на Ямайке, его ждали хлопоты по разгрузке товаров, сверке наличия, таможенному оформлению, продаже с учетом комиссионных и заполнению огромного количества бумаг.

Пока же и у него, и у меня занятий было не так много. Хотя боцман, месье Пикар, которому вечно не хватало рук для физической работы, алчно поглядывал на мощную фигуру Джейми, было совершенно очевидно, что моряка из него не выйдет. Физически сильный и ничуть не менее проворный, чем любой из членов команды, он решительно ничего не смыслил в парусах, канатах, морских узлах и всем прочем, что делало его совершенно бесполезным во всех ситуациях, кроме тех, когда требовалась только грубая физическая сила. Он был рожден солдатом, а не моряком.

Правда, Джейми с энтузиазмом принимал участие в проводившихся через день артиллерийских учениях: помогал выкатывать и разворачивать для наводки громадные, страшно громыхавшие пушки и проводил целые часы, обсуждая таинства орудийного дела с Томом Стерджисом, канониром. Во время этих грохочущих упражнений Марсали, мистер Уиллоби и я сидели от греха подальше, под присмотром Фергюса, не привлекавшегося к участию в огненной потехе из-за отсутствия руки.

Я была несколько удивлена, что мою роль судового врача команда восприняла практически без вопросов. Фергюс по этому поводу объяснил, что в отличие от кораблей военного флота далеко не каждое маленькое торговое судно имеет на борту хирурга-костоправа и роль такового порой выполняет жена канонира.

Мне приходилось иметь дело в основном с мелкими травмами, ушибами, ожогами, чирьями, зубными абсцессами да желудочными расстройствами, но поскольку в команде было всего тридцать два человека и в норме они были здоровы, от перегрузки я не страдала. Обычно мне хватало того часа, который каждое утро отводился на прием матросов с их болячками. Соответственно свободного времени у нас с Джейми было хоть отбавляй. Пока «Артемида» постепенно продвигалась на юг по великому Атлантическому кругу, мы все больше часов проводили вдвоем.

В первый раз после моего возвращения в Эдинбург у нас появилось время, чтобы поговорить, заново вспомнить друг о друге то, что мы уже успели наполовину забыть, и узнать что-то новое, произошедшее за период разлуки. Да и просто наслаждаться обществом друг друга, когда от этого не отвлекали не только опасности, но и повседневные заботы.