Я съела свою порцию печенья, попила воды и свернулась на дне лодки, пристроившись между Джейми и Айеном. Иннес, зевая, лег отдыхать на носу, тогда как Маклауду и Мелдруму предстояло поочередно править рулем, неся ночную вахту.

Утром меня разбудил крик. Я приподнялась на локте, моргая и потягиваясь после ночи, проведенной на голых досках. Джейми стоял на ногах, утренний ветер трепал его волосы.

– Что случилось? – спросила я его. – Что за шум?

– Глазам своим не верю! – ответил он, всматриваясь в даль. – Опять эта чертова посудина.

Я поднялась на непослушные ноги и убедилась в его правоте: далеко позади виднелись крохотные белые паруса.

– Ты уверен? – спросила я, вглядываясь из-под ладони. – Как можно узнать корабль с такого расстояния?

– Я бы, конечно, не узнал, куда мне. Но Иннес с Маклаудом на этом собаку съели, и они уверяют, что за нами увязался чертов английский кровосос. Они приметили направление, в котором мы отплыли, и пустились в погоню, как только разделались с теми черными бедолагами на Эспаньоле.

Он отвернулся от борта и пожал плечами:

– Беда в том, что мы тут ни черта не можем поделать. Вся надежда только на то, что мы далеко от них оторвались. Иннес говорит, что у нас есть шанс ускользнуть возле Кошачьего острова, если мы доберемся туда дотемна.

За весь день военный корабль так и не смог приблизиться к нам на дистанцию орудийного огня, но Иннес выглядел все более и более обеспокоенным.

Морской пролив между островами Кэт и Элевтера был узким, заполненным коралловыми рифами, и никакой военный корабль не мог бы преследовать нас в этом тесном проходе, однако и мы не могли маневрировать там с высокой скоростью, спасаясь от дальнобойных пушек «Дельфина». Поэтому в этом коварном мелководье нам приходилось играть роль затаившейся утки.

Наконец, не без сопротивления, было принято решение направиться на восток: мы не могли позволить себе рисковать, замедляя движение, а под покровом тьмы можно было попытаться ускользнуть от военного корабля.

С рассветом земля совершенно пропала из виду, чего, к сожалению, нельзя было сказать про «Дельфин». Правда, расстояние не сократилось, но когда вместе с солнцем поднялся ветер, на корабле поставили дополнительные паруса и начали увеличивать скорость. Поскольку все наши паруса до последнего были уже подняты и спрятаться в открытом море было негде, оставалось только бежать. И надеяться.

Все утро «Дельфин» неотступно следовал за нами. Небо стало затягивать облаками, ветер окреп, но это было на пользу только «Дельфину», намного превосходившему нас площадью парусов.

К десяти часам он приблизился настолько, что попробовал обстрелять пинас. Толку не вышло никакого: ядро упало далеко за кормой, но, честно сказать, ощущение все равно было не из приятных. Иннес покосился назад через плечо, оценивая дистанцию, покачал головой и с угрюмым видом продолжил следовать тем же курсом. То было единственное разумное решение: мчаться на всех парусах, удерживая дистанцию как можно дольше, а уж уклоняться и маневрировать только при опасном сближении, когда другого выхода не останется.

К одиннадцати «Дельфин» подтянулся на четверть мили, и чудовищный грохот его носовых орудий стал раздаваться каждые десять минут – пушкарь оценивал огневую дистанцию. Закрывая глаза, я представляла себе потного, закопченного пороховой гарью Эрика Йохансена, склонившегося над своим орудием с дымящимся запалом в руке. Очень хотелось надеяться, что Аннеке осталась на Антигуа вместе со своими козами.

К половине двенадцатого зарядил дождь, и на море усилилось волнение. Внезапный порыв бокового ветра завалил нас на борт, да так сильно, что бортовое ограждение оказалось в футе от поверхности воды. Нас швырнуло на палубу, и пока мы, барахтаясь, разбирались, где руки, где ноги, Иннес с Маклаудом умело выровняли пинас. Я оглянулась на «Дельфин» и увидела матросов, взбегающих наверх убирать верхние паруса.

– Для нас это благо! – крикнул Макгрегор мне на ухо, кивнув, когда я к нему повернулась. – Им придется сбавить ход.

К двенадцати тридцати небо окрасилось в необычный пурпурно-зеленый цвет, а ветер достиг невероятной силы и завывал подобно жуткому призраку. На «Дельфине», несмотря на все усилия команды, сорвало с мачты стаксель: обрывки парусины разлетелись над морем, словно альбатросы. Пальба по нам давно уже прекратилась, поскольку невозможно было толком прицелиться в небольшую да еще и пляшущую на волнах мишень.

Потом скрылось солнце, и я больше не могла следить за временем. Настоящая буря обрушилась на нас примерно через час. Ветер ревел так, что команды слышны не были, и Иннес с помощью жестов и выразительной мимики приказал убрать паруса. Такой шторм мог не только порвать парусину в клочья, но и вывернуть мачту из палубного гнезда. Я крепко держалась за поручень одной рукой и за руку Эуона – другой. Джейми скорчился позади, раскинув руки и прикрывая нас от ветра своей спиной. Струи дождя хлестали безжалостно, как плети: сила ветра делала их чуть ли не горизонтальными, а плотность дождевой завесы была такова, что едва можно было разглядеть очертания земли на горизонте – по моим предположениям, это была Элевтера.

Море вспучивалось до ужасающей высоты, перекатывающиеся валы достигали сорока футов. Пинас подхватывало, как щепку, и раз за разом возносило на головокружительную высоту очередного гребня, после чего он резко нырял вниз. В грозовом свете лицо Джейми казалось мертвенно-бледным, мокрые волосы прилипли к черепу.

Над морем сгустилась тьма. Небо почернело, хотя над горизонтом распространялось жуткое зеленоватое свечение, на фоне которого, как скелет, вырисовывались очертания застигнутого бурей «Дельфина». Шквалистый порыв ударил нам в борт, мы качнулись в сторону и одновременно взлетели на гребень могучей волны.

Когда мы приходили в себя после очередной встряски, Джейми вдруг схватил меня за руку и указал за корму. Фок-мачта «Дельфина» странно кренилась, а верхушка ее обломилась и висела под углом к основанию, как еловая ветка. Прежде чем я успела сообразить, что происходит, верхняя пятнадцатифутовая часть мачты оторвалась от основания и полетела в море, увлекая за собой оснастку.

Военный корабль, удерживаемый обломком мачты, который превратился в своего рода якорь, развернуло бортом к ветру и завалило набок как раз в тот момент, когда набежал очередной вал. Волна перекатилась через палубу, круша все на своем пути, а «Дельфин» продолжало разворачивать. Следующий вал налетел сзади, и корма оказалась под водой, а мачты переломились, словно прутики.

Еще три беспощадных вала – и корабль отправился на дно. Это произошло так стремительно, что у несчастной команды не было никакой надежды спастись, нас же, наблюдавших за катастрофой со стороны, охватил ужас. Вода вспенилась, пошла пузырями, и недавно столь могучий, грозный военный корабль пропал из виду.

Я почувствовала, что рука Джейми затвердела как сталь. Все на борту с ужасом взирали на место ужасной катастрофы. Точнее, все, кроме Иннеса. Он, налегая на штурвал, готовился встретить следующую волну.

И вот она взметнулась, поднялась над ограждением, нависла надо мной. Огромная стена воды была полупрозрачной, и в ней, как мошки в янтаре, были видны обломки «Дельфина» и тела несчастных членов его команды, замершие в причудливых, гротескных позах. Тело Томаса Леонарда зависло не более чем в десяти футах от меня. Рот его был разинут в изумлении, мягкие длинные волосы колыхались над расшитым золотом воротом мундира.

Волна обрушилась на наше судно. Меня сбило с ног и бросило в хаос. Вода подхватила мое тело и потащила неведомо куда, ослепшую, оглохшую, неспособную дышать, с беспомощно вывернутыми руками и ногами.

Вокруг сомкнулся мрак. Зрение было бесполезно, остальные же ощущения, при всей их интенсивности, давали лишь самое сумбурное и невнятное представление о происходящем.

Давление, шум, всепроникающий холод. Ни того, что меня тянули за одежду, ни натяжения веревки, остававшейся обвязанной вокруг моей талии, я не чувствовала. Вдруг возникло слабое ощущение тепла где-то в ногах, отдаленное и столь же случайное в этом погруженном в холод мире, как облако на ясном небе. То ли вкус, то ли запах мочи, не знаю уж, моей собственной или кого-то из тех несчастных, с кем я оказалась во чреве одной волны.

Голова больно ударилась обо что-то твердое, а потом я обнаружила, что нахожусь на палубе пинаса и судорожно выкашливаю воду из легких. Оказавшись каким-то чудом не под водой, а на воздухе, я медленно села, кашляя и хрипя. Веревка выдержала и оставалась на месте, но стянула меня так туго, что я опасалась, не сломана ли у меня нижняя пара ребер. Пытаясь вдохнуть полной грудью, я слабо подергалась в этой удушающей петле, и тут ко мне подоспел Джейми. Одной рукой он обнял меня, другой потянулся к висевшему на поясе ножу.

– Ты цела? – прокричал он, с трудом перекрывая вой ветра.

«Нет!» – хотелось мне крикнуть в ответ, но произвести удалось только хриплый кашель. Я потрясла головой, ощупывая себя в области талии.

Небо имело причудливый пурпурно-зеленый цвет, подобного которому мне в жизни не доводилось видеть. Джейми наклонился, чтобы перерезать веревку, и ветер сбросил его промокшие и оттого приобретшие оттенок красного дерева волосы на лицо.

Веревка поддалась, и я наконец смогла нормально вздохнуть, не обращая внимания ни на боль в боку, ни на то, как саднит след от петли вокруг талии. Качка продолжалась отчаянная, корабль подбрасывало на волнах, как щепку. Джейми повалил меня на палубу, упал сам и, таща меня за собой, пополз на четвереньках к находившейся на расстоянии шести футов мачте.

Когда меня захлестнуло волной, вся одежда промокла насквозь и облепила тело, но ветер был столь силен, что когда от порыва юбка задралась на голову, хлеща меня подолом, словно гусиными крыльями, оказалось, что ткань почти высохла.

Рука обхватившего меня Джейми была тверда, как стальной обруч, я же, цепляясь за него, старалась отталкиваться ногами от скользкой палубы, чтобы хоть чуточку ускорить продвижение. Волны то и дело перехлестывали через борт, окатывая нас водой, но таких чудовищных валов, как недавний, больше не набегало.

Наконец нас подхватили протянувшиеся навстречу дружеские руки, и мы оказались в той относительной безопасности, какую обещала близость к мачте и возможность за нее держаться. Иннес давно уже зафиксировал и закрепил штурвал. Теперь, когда свет молнии выхватывал его из мрака, спицы рулевого колеса запечатлевались на моей сетчатке, словно расходящиеся нити паутины огромного паука. Разговаривать было невозможно, да и бесполезно. Риберн, Эуон, Мелдрум и Лоренц сгрудились вокруг мачты и привязались к ней. Находиться на палубе всем было страшно, но никто не решался покинуть ее и углубиться в непроглядный мрак трюма, где тебя будет швырять из стороны в сторону, ударяя о переборки, а ты даже не будешь знать, что происходит над головой.

Я сидела, вытянув ноги, спиной к мачте, к которой меня для верности крепил пропущенный через грудь линь. Небо сменило цвет на свинцово-серый с одной стороны и насыщенный зеленый – с другой, а молнии продолжали наугад выстреливать по поверхности моря яркими, разрывающими сумрак зигзагами. Ветер завывал так громко, что даже удары грома доносились до нас не всякий раз и звучали приглушенно, будто отдаленные выстрелы корабельных пушек. Одна молния ударила совсем близко от корабля, настолько близко, что слышен был не только громыхнувший одновременно со вспышкой раскат, но и шипение вскипевшей воды. Резко запахло озоном. Иннес отвернулся от слепящего света, обрисовавшего его фигуру так резко, что на миг он показался скелетом – черные кости на фоне неба. Мгновенная вспышка – и вот он уже снова выглядел восстановившим целостность. Да еще и размахивающим двумя руками, как будто утраченная часть его тела явилась из мира теней, чтобы здесь, на краю вечности, воссоединиться с ним.

«Череп крепится к позвонкам, – мягко прозвучал в памяти голос Джо Эбернети. – А позвонки крепятся к черепу…» Неожиданно перед моим мысленным взором предстало отвратительное зрелище: разбросанные по берегу части тел, которые я видела рядом с корпусом «Брухи», оживленные вспышками, извивались и корчились в попытках вновь составить единое целое.

Челюсти и зубы вместе соберутся

Да так громко застучат, аж мертвецы проснутся.

Новый раскат грома заставил меня вскрикнуть, и дело было не в самом грохоте, но в ослепительной вспышке памяти. Я держала в ладонях череп с черными провалами там, где когда-то светились зеленые, как штормовое небо, глаза. Джейми кричал что-то мне прямо в ухо, но я ничего не слышала и лишь трясла головой, чувствуя, как от ужаса каждый волосок на моем теле встает дыбом.

Волосы, как и одежда, быстро высыхали на ветру, который отчаянно трепал пряди, больно дергая их. Вдобавок в волосах начинало потрескивать статическое электричество. Потом я уловила среди окружавших меня матросов неожиданное движение, вместе с ними подняла глаза и увидела, что такелаж и рангоут над головой подсвечены голубоватым мерцанием огней святого Эльма.