Мне приходилось узнавать своих коллег с другой стороны, что раньше была неведома. Наше совещание с Денисом заняло несколько часов, и большую часть разговора — характеристики сотрудников, кто что умеет, знает, как ведет себя и что действительно может, куда лучше не пускать. Получался детский сад. Я же с этими людьми работаю столько лет, не могут же они быть до такой степени несамостоятельными? Или могут?

Пока прошла женско-мужская волна, а свадебная еще не захлестнула, между обучением, на котором наставал Ден, пыталась организовать свою работу в соответствии с новыми вводными.

Зачем уточнять все по сто раз? Вчера все подтверждала. Хотелось треснуть Юрку чашкой по голове за "перестраховку". Но пока вежливо, в очередной раз, подтвердила договоренности. К концу недели мне хотелось убить половину офиса, а вторую тяжело травмировать. Кажется, я начала понимать, почему Ден периодически устраивал показательные порки. Мне пора тоже вводить такую практику. И перевешивать стадо "обезьян" обратно на владельцев. Еще бы с привычкой решать все вопросы быстро и самостоятельно разобраться, а то, как пожарная команда, несусь гасить не мои проблемы.

Хорошо, что поиск новых сотрудников Денис забрал себе. Мне хватило пары собеседований, чтоб выпасть в осадок и оттуда долго не возвращаться. "Мне все обязаны" — основная идея рассказов о себе.

Только вот журналисты опять достались мне. И тур по городам и весям нашей необъятной.

Сегодня встреча с Маркоффым, Ден за меня принял приглашение, вот бы и шел туда сам. Старательно избегала встреч с поездки в Милан. Он периодически пытался перевести разговор в неведомые "мы", "вместе", "поедем", к счастью, у меня всегда были веские причины прервать его поток, ссылаясь на работу, и исчезнуть.

Но в не этот раз.

Поездка со звездой годов минувших, что хочет осчастливить своим явлением города и села нашей страны. Старушка дружила с главой семьи Маркоффа. Когда-то ее хорошо принимали и знали, лет так пятьдесят назад. Сейчас Гриетта решила повторить свой триумф. А мы, то есть я, должны были его организовать.

— Наконец-то мы сможем поговорить, Лотта.

Черт, пока я привычно думала как, что, куда и кого, остальные участники собрания успели благополучно раствориться, и мы остались вдвоем, в кабинете, в его доме.

— Завтра пришлю вариант "гастроли", тогда будет, что обсуждать, — попытка встать была остановлена. Осторожно убрала свою ладонь из-под его.

— Лотта, почему бы тебе не стать моей женой?

— Что, простите?

— Я предлагаю тебе брак.

— Не помню, чтоб были причины для его заключения.

— Причины? Ты о чувствах?

— Хотя бы о них.

— Ты же взрослая девочка, глупо строить брак на чувствах. Есть вещи куда прочней.

— Почему я?

— Давно присматриваюсь, умеешь себя вести в обществе, в тебе нет противного преклонения перед деньгами и властью, есть достоинство, не наносное. Ты прекрасно знаешь, кому и что можно говорить, когда надо молчать. Всегда будешь уважать свою семью и не позволишь другим в нее влезть. Мне нужно достойное сопровождение. С моей стороны обещаю хорошее содержание, жизнь в Европе, после рождения детей, если захочешь, будем жить в отдельных комнатах. Тебе не придется больше работать, можешь заниматься благотворительностью.

— И основное, как я подозреваю, возможность позлить семью?

— Они тебя примут, у них не будет других вариантов, в нашей семье разводы не приняты.

— Принята многолетняя ненависть? Они невзлюбили меня с первого взгляда.

— Наши вкусы расходятся. Ты же их не боишься?

— Что мне могут сделать милая старушка и женщина пенсионного возраста? В моей жизни очень много заказчиков из лихих девяностых, уж они намного страшней. Почему бы вам не выбрать кого-нибудь из вашего круга?

— Слияние капиталов — не только их объединение, но и деление. Наша семья десятки лет сохраняла капитал и делить его ни с кем не планирует.

— Поэтому надо взять кого-нибудь одинокого и безропотного? Мне кажется, ваши бабушка и мама не из их числа.

— Они выбирали себе мужей, я первый наследник за три поколения.

— Простите, но я мало интересовалась вашим семейным древом. А вам не приходило в голову, что я несвободна?

— Чувства проходят, и довольно быстро. Подумай и поймешь, что куда лучше брак со мной и жизнь в Европе, чем какой-то Ванька в Москве.

— Подумаю. А что за портрет, на который я так похожа?

— Портрет?

Маркофф усмехнулся.

— Семейная легенда, якобы из-за этой женщины они покинули Россию, мой прадед сходил по ней с ума, и его вывезли на лечение в Швейцарию, наваждение не проходило, они вынуждены были вывезти все свое состояние и семью из Империи. Небольшое сходство действительно есть, но как и с любой другой темноволосой женщиной.

— Ваша семья должна быть ей благодарна. Избежали многих потрясений двадцатого века.

— Возможно, прадед и был ей благодарен, он запретил трогать ее портрет, и каждый год к нам приходят проверять из нотариальной конторы, висит ли картина. Там чтут законы и последнюю волю.

— Замечательно. Надеюсь, у вас есть на примете еще кандидатуры. Мой ответ на столь лестное предложение — нет.

— У тебя есть время, чтобы подумать, это сегодня тебе кажется, что любовные отношения лучше моего предложения, но через какое-то время, когда розовые очки дадут трещину, мы вернемся к этому разговору.

— Время покажет, мне пора.

Позволила помочь надеть пальто, проводить до такси. Любезно распрощалась. Заманчивое предложение — прожить всю жизнь в пусть и скрытой, но ненависти, показательные выходы, званые обеды, что теперь буду организовывать из любви к семье, побыть инкубатором для парочки наследников и тихо жить где-нибудь на берегу озера в окружении таких же "счастливых" женщин. И фамильные украшения Линдт пополнят состояние Маркоффых и никуда оттуда не уйдут. Одинокая, бесперспективная золушка, к которой вдруг в хрустале пожаловал принц без всяких фей. Вот уж никогда не думала, что со стороны произвожу впечатление ведомой и управляемой. Ладно, сдержанной все же стараюсь быть, при заказчиках почти всегда получается, статистику только Греков портит. Ухудшатель показателей привычно ждал на кухне.

— Чай?

— Да.

— Как провела вечер?

— Банально — встреча с заказчиком, обсуждение поездки, осознание, что придется много говорить и общаться с журналистами, чай с лимоном и предложение руки и сердца.

— Предложение руки и сердца тоже банальное?

— Да, наискучнейшее. Как твой вечер?

— Плодотворно, никто не отвлекал. Опять решила нырнуть в работу с головой?

— Паш, я уже сегодня выслушала предложение избавить меня от тягот трудовой деятельности, и оно меня совсем не прельстило. Предложи что-нибудь другое.

— Руку и сердце?

— Тоже было.

— И не прельстило? Мое тело?

— Это предложение куда лучше чая.

Чай можно выпить и утром, перед тем как он уйдет на работу. Тогда и буду думать о поездке. А сейчас лучше ни о чем не думать, и уж тем более о том, что все кончается. Желание проходит. А дальше пустота…

За три недели гастролей уровень бешенства и раздражения во мне стал близок к красной отметке, после нее — разрушения и уничтожение. Гриетта оказалась милой старушкой с интересной судьбой, своеобразным ходом мыслей, ее фразы были иногда очень ядовиты, но точны. Переводчик явно восхищался своей нанимательницей. Не такая и великая актриса, просто попала в волну, тогда был моден образ молчаливой блондинки с трагическим прошлым и неясным будущим. Прекрасно зная свои актерские таланты, она с умом распорядилась выпавшей вдруг известностью, обзавелась связями, стала продюсировать молодых, организовывать фестивали, потом памятные вечера, движения, успела побывать и парламентарием, и послом доброй воли.

— Здесь я почувствовала себя действительно звездой. Эти добрые простые люди с таким восхищением смотрели на меня.

Мы повторяли маршрут почти точно. Ее нисколько не удручало состояние сел, она чувствовала себя прекрасно и в залах полуразрушенных деревенских клубов, и в современных зданиях.

А вот мне, как говорил один заказчик, "из говна и палок" приходилось создавать зал, находить людей, еду, цветы. Иногда в селе оставались всего пара-тройка жителей, и собирать публику приходилось в радиусе пары десятков километров. Несколько раз наши рауты для пришедших на вечер перемещались в домик какой-нибудь старушки, что когда-то давно видела Гриетту, и скромное застолье с рюмочкой водки и разносолами с искренней благодарностью принималось кинодивой.

И если бы не молодая журналистка, сопровождавшая нашу колонну воспоминаний, то путешествие было бы милым. Но мне же редко везет. Ксюндию (как она сама себя именовала) мало интересовало прошлое Гриетты, дежурные статьи кропала быстро, менялись только названия и лица восхищенных поклонников. А вот о письмах с благодарностями и фотографиях с заказчиками на сайте моей компании пришлось пожалеть. Между невинной болтовней как бы случайно то и дело всплывали вопросы о заказчиках. Звонки коллег в разрешенные часы, кажется, удлиняли ее уши на несколько сантиметров. Набирая сообщения, приходилось вжиматься в угол и держать телефон максимально близко к себе, чтобы длинный нос не влез. Намеки и прямые посылы Ксюндия не понимала, она же пресса, это ее работа. Большую часть времени мой телефон был выключен. Пара всплывающих сообщений уже обеспечила мне усиленную атаку журналистки. Зато ограничение телефонных разговоров показало, что коллеги в состоянии сами решать часть вопросов и могут выделить действительно важные и требующие моего внимания. Что ж, эту практику и реализую. Ограниченное время на общение. Основные проколы по проектам знаю, их и буду контролировать. Теперь поняла, почему Ден каждому мероприятию придумывал название, не надо было использовать имен, сказал "душечка", и не нужно уточнений. Сейчас эта шифровка меня спасала.

Завершилось все это безумие в небольшой студии в Швейцарии, короткое интервью на местной радиостанции. И тихий семейный вечер в доме Маркоффых. Без Ксюндии, ее не пригласили. Иногда снобизм предпочтительней любопытства. Мне показали дом, я смогла увидеть портрет. Амбер со снисходительной усмешкой взирала с него на окружающих, может, поэтому его так не любили дамы семейства Маркофф? Как бы велик ты не был, она всегда выше. Разговор закончился на приветствиях, стандартных фразах про погоду, а дальше, к счастью, солировала Гриетта. Через два часа рухнула на кровать в номере и мысленно закрыла проект. Все, больше никаких гастролей. Юрку пошлю, пусть осваивает территории. А то жаловался, что ему размаха не хватает. Утро наступило слишком рано, кофе, такси, аэропорт. И опять постоянное чувство, что кто-то смотрит через плечо, пытаясь влезть в личное и натоптать грязными сапожищами. Мне реально не везет, стояли на регистрацию в разные окна, в итоге она сидела со мной. Весь полет слушала музыку, наушники отгораживали от неуместных вопросов, попытки привлечь мое внимание распечатками игнорировала.

— Ого, как тебя встречают, — Ксюндия присвистнула, глядя на плакат с дурацкой надписью "Лотта, привет".

— К счастью, не меня.

Все эти плакаты — просто безвкусная пошлятина и желание уделать других. Ничего больше.

Наглость — второе счастье, Ксюндия влезла в мое такси, словно ее приглашали. Дорога горела красным, попросила высадить у метро, закрыла заказ, и дальше девочке пришлось свой путь оплачивать самостоятельно.

Вышла на станцию раньше, решила немного пройтись, прежде чем окунуться в рабочий хаос. Апрель был удивительно теплым в Москве, словно хотел перещеголять Европу, зелень, слишком ранняя, уже колыхалась на ветках, а скоро, не дожидаясь мая, начнут цвести сады. По пути мне попали еще парочка плакатов с надписью "Лотта, ты будешь?".

Планерка, сразу к Денису, до явления остальных успели обсудить пару насущных вопросов. Юрка пришел в ярко-оранжевой футболке с надписью "Лотта, ты станешь?" и припер еще несколько для сотрудников. Если у меня еще были сомнения, что это все имеет отношение ко мне, то огромный рекламный плакат "Лотта, ты будешь?" напротив моего окна не оставил сомнений. Закрыла шторы наглухо. Весь офис ходил в этих дармовых футболках. Город словно наводнился этими футболками с тупыми фразами. И всю дорогу домой меня сопровождали вопрошающие плакаты.

— Я и тебе прихватила, — привычно куря, сообщила соседка. Отказалась от халявы.

Вот уже и сюжеты по местным новостям с вопросами "Кто? Зачем? И что будет и станет?".

В современных домах никто никого не знает, мне же не повезло — все жили десятилетиями и знались между собой, даже из соседнего подъезда приходили с "и на тебя прихватил". Ярость возрастала с каждым "ходоком". Приходилось улыбаться, благодарить и отказываться — "уже есть, как мило, что обо мне вспомнили".