— Ты Кэти, да? — Его голос звучал на удивление трезво.

— Да, ты меня узнал. И был прав тогда: он сподличал со мной.

— Грязная, грязная свинья. Будь я лет на тридцать моложе, разобрался бы с ним сам. Но, дитя, что ты тут делаешь? Я слышал кое-что о твоих проблемах и не думал, что увижу тебя снова.

— Сама не могу объяснить. Просто мне нужно увидеть Лайама, ударить его или еще что-нибудь,

—Какая от этого польза? Почему бы просто не вернуться в свою часть город а, к тем, кто тебе близок?

— Легче сказать, чем сделать. У меня больше нет своей части города. А люди? Не смешите меня. А Аайам будет сегодня вечером в «Блэк лэм»?

— Да, возможно. Но какой в этом смысл? Иди домой, дитя, возвращайся к себе.

—Вы добрый человек, но мне больше нечего терять.

— Всегда есть куда падать. Когда-то я думал, что нахожусь на самом дне. Что ж, значит, сейчас я свалился на камни. Бывает, обнаруживаешь, что ты всего лишь задержался на месте, а потом начинаешь опускаться еще ниже.

—Спасибо, твои слова очень порадовали меня. — Я сказала это с улыбкой, да и на самом деле мне не было так уж плохо. Думаю, «Дюбонне», вино и «Гиннесс» произвели необходимый эффект. — А сейчас? Ты на самом дне?

— А! — сказал он, тоже улыбаясь. — Знаешь, как показывают в фильмах про подводные лодки, когда ребята сверху взрывают их? Лодка ложится на самое дно, какой-то парень обходит ее и меняет все светлые лампочки на красные, а потом лопается труба, и кто-нибудь бьет по ней гаечным ключом, пока из нее не перестает течь. Что ж, вот так и я: глаза красного цвета и немного подтекаю.

С этими словами он встал, указал в сторону мужского туалета и, подмигнув мне — он легко мог очаровать какую-нибудь доярку Керри в 1932 году, — ушел вразвалочку. Я допила «Гиннесс» и выбралась на улицу. Снова перешла дорогу. В этот раз я уже не медлила перед тем, как войти в «Блэк лэм». Я бросилась прямо в объятия паба — смешение стилей готики и барокко.

Внутри было достаточно тихо. Я оглянулась в поисках Лайама, но не увидела его. В баре я заказала большую порцию джин-тоника. Поблизости не было никого знакомого мне по первому визиту. Я чувствовала облегчение и разочарование, но все же в крови продолжал кипеть адреналин. Или это был какой-то другой гормон? Я села и задумалась. Может, я пришла не ради мести? Возможно ли, что меня привело сюда желание потрахаться? Нет, нет и нет» Это было бы слишком просто и ужасно! Я пришла сюда, чтобы закончить всю эту историю и очистить рану от яда. Именно так!

Я села за тот же столик. Мой позитивный настрой испарился, и я провалилась в тяжелую депрессию. Старик скрипач оказался прав: приходить сюда было безумием. Сумасбродным печальным поступком. Сумасбродным, печальным и глупым. Сейчас Лайам в любом случае ничем не смог бы помочь мне. Моя история осталась в прошлом. А для чего еще, в конце концов, нужна мода, как не для движения вперед? Я же осталась позади. Я посмотрела на окружающие меня яркие украшения. Нимфы и дриады превратились в насмехающихся надо мной чертей. Птицы, выгравированные на стекле, превратились в грифов. По стенам текла кровь. Я заказала еще один джин-тоник.

Я снова задумалась о том, как все в моей жизни повторяется. Люди считают, что развитие моды идет по кругу, но это не так. Доказательство этому — фиаско Пенни в костюме-сафари на водочной вечеринке. Скорее, мода движется по спирали, и многое снова становится популярным, но в измененном виде. Петли спирали становятся все меньше и меньше, поэтому мода возвращается очень быстро, и от этого возникает ощущение одновременной новизны и избитых повторений, которое сбивает нас с толку. Такой же казалась и моя жизнь — постоянное возвращение назад к истокам, все обыденное, но одновременно обновленное. Мой мир неконтролируемо двигался по спирали вниз.

— Судя по твоему виду, тебе нужен друг. — Голос вырвал меня из задумчивости. Он был глубокий, мрачный и путающий, как звук старых костей, которые толкут в ступе устрашающих размеров.

Я пригнула голову практически до мокрой поверхности стола. Потом подняла глаза и увидела огромного мужчину, напоминающего разрушенную глыбу из Стонхенджа. Как многие из давно пьющих людей, он был одет в костюм, правда, этот был темного цвета, хорошо скроен и выглядел так, как будто был сшит специально для него. Да и сложно было представить, как такие массивные плечи могли уместиться в одежде, снятой с вешалки в магазине. Я узнала в этом мужчине «Франкенштейна», с которым разговаривал Лайам.

— Я знаю тебя. Ты — Джонах. Большой Джонах, а правильнее было бы называть тебя — Джонах-гигант. Или Большая Кость. Нужно придумать что-нибудь созвучное твоему имени.

— Твое лицо мне знакомо, но не думаю, что я имел удовольствие знать тебя, — ответил он со странной обходительностью дипломата, только начинающего общаться на новом языке. И хотя телосложением Джонах напоминал монолит, в нем не было ничего особенно пугающего. Думаю, его внешность подтверждала старую избитую мысль о действительно сильных мужчинах, которым нет необходимости доказывать это. И конечно, не перед девушками весом в четырнадцать фунтов в явно расстроенном состоянии. (Ну ладно, ладно, восемь с половиной.) Вот так вот, или я была настолько пьяна, что приласкала тигра?

— Постой, — продолясил он, — я знаю, ты Кэти, так ведь? Кэти… Кэти… Касл.

— Да, угадал с первого раза.

Он улыбнулся — у него были крепкие желтые зубы.

— Есть три вещи, которые я никогда не забываю: имя, лицо и долг. Не возражаешь, если я на чуток присяду и мы поболтаем?

Я покачала головой — это можно было воспринять и как согласие, и как отказ. Он решил, что я за.

— Лайам рассказал мне… в общем, он говорил о тебе.

— Я пришла сюда поговорить с ним. Есть кое-что, что мне… нужно сказать.

— Может, это не очень хорошая идея.

Эта фраза уже начинала доставать меня.

—Какого черта тебе это знать? — Осторожно, Кэти, не забывай: этот человек — грубый злодей.

Джонах провел рукой по затылку. Он уже начинал седеть, и его волосы были коротко пострижены.

—Ты имеешь какое-то представление о работах Фридриха Ницше? — спросил он после паузы.

— Ты что, собираешься ударить меня своим молотком? — спросила я, широко открывая глаза, как Бетти-Буп в мультфильме. Казалось, мои слова огорчили Джонаха.

— Молоток — полезный инструмент. С его помощью можно строить, а можно и ломать. Но я пользуюсь им, только когда человек демонстрирует полную неспособность понять простой силлогизм.

— Что за шайлогимсум? — Вот черт! А мне казалось, что я вполне контролирую себя! Но видимо, для того чтобы освоить такое хитрое новое слово, мне нужно было воздержаться от «Дюбонне».

— Это доказательство с двумя исходными и выводом, как…

—Да, я вспомнила! — Я перебила его, так как очень хотела воспользоваться шансом и восстановить репутацию. — Вот, например: все мужики сволочи, Лайам Каллаген — мужчина, поэтому он сволочь. К черту философию — она, несомненно, запудрила мне мозги!

Джонах улыбнулся слабой (всего лишь слабой!) зловещей улыбкой:

— Я же сказал — Ницше…

— Большие усы.

— Да, большие усы.

— Немного фашист?

— Да, правильно, может, совсем чуть-чуть фашист. Но он не был антисемитом. Он считал, что евреи ближе всех к тому, чтобы называться господствующей расой в Европе. Но думаю, я должен рассказать тебе о трех превращениях духа. Это способно помочь обрести внутренний мир или по крайней мере понимание того, где ты находишься.

— Звучит забавно. — У меня снова заканчивались силы, и я была не способна ни на что, кроме саркастических замечаний.

— Что ж, может, и не забавно, но Ницше был не прочь повеселиться. В любом случае, видишь ли, дух должен пройти три стадии. Прежде всего он должен стать верблюдом…

— Верблюдом? Противным, вонючим, плюющим на людей животным? Спасибо. Это именно то, что мне нужно.

— Стать верблюдом и питаться колючками и травой знаний, и страдать, и носить тяжести, и идти по каменистым тропам в пустыне.

— Что ж, ты меня убедил. Где расписаться?

— Мне кажется, ты уже сделала это.

— А нельзя было придумать ничего посимпатичнее: газель, антилопу или еще какое-нибудь животное?

Странно, но наш разговор начинал мне нравиться.

— Это обязательно должен быть верблюд. Но, как я уже сказал, дух должен пройти три этапа. Во время второго превращения он должен стать львом, сражаться и силой вырвать победу у огромного дракона.

— Похоже на правду. Я думаю, дракон символизирует что-то?

— Ты права. Лев слышит: «Ты не должен!» Но отвечает: «Я буду!» Говоря это, он отрекается от всех существующих ценностей! И обретает новую свободу, новые ценности!

— Меня это могло бы устроить. А как насчет третьего превращения? Слон? Носорог? Ленточный червь?

— Нет, не совсем так. — Как выяснялось, Джонах не понимал колкостей и остроумных замечаний. — На третьем этапе превращений лев становится ребенком.

— Вот идиотка! Я должна была догадаться. Это всегда ребенок, не так ли? Я имею в виду, всегда происходит превращение в ребенка. И что же ребенок будет делать? Отрицать все ценности, пуская слюну и писая в штаны?

— Ребенок — это сама невинность и всепрощение, новое начало, старт, самоходное колесо, первый шаг, священное «да».

Если бы не это «да», подумала я, «да» скорее нечестивое, чем божественное, я никогда бы не оказалась в этой чертовой дыре. Очарование от обсуждения Ницше в пабе развеялось, и я начала скучать.

— Послушай, — сказала я Джонаху, — ты что, действительно считаешь, что на меня можно произвести впечатление всеми этими разговорами? В моем мире масса такого же старого дерьма из философии всяких хиппи и буддистов-даосистов. Ты видел когда-нибудь сериал «Просто фантастика!»? Тебе необходимо поработать над техникой знакомства с людьми!

Джонах покачал головой, как актер, изображающий скорбь.

— Знаешь, я расстраиваюсь, когда встречаю людей, похожих на тебя. Вы просто не готовы вложить пусть даже в небольшое дело хотя бы немного времени и мозгов. Все, чего вы хотите, — это найти быстрое избавление и легкий выход. — Он сунул руку в карман и достал полную пригоршню белых таблеток, и на каждой, как мне удалось заметить, было изображение дельфина в прыжке. — Сейчас тебе нужно именно это — философия в капсуле, которую легко проглотить. Мне совсем недавно дали это парни на улице. Я не люблю смешивать выпивку с такими вещами и объяснил им, что они совершают ошибку, увлекаясь этим. — Он провел рукой по пиджаку, и мне показалось, что на секунду под темной шерстью показались очертания важного плотницкого инструмента. — Прости, что побеспокоил тебя, — произнес он, убирая таблетки экстази обратно в карман, и встал, собираясь уйти. — Лайам рано или поздно придет, если тебе так уж нужно его увидеть. Но мое однозначное мнение — тебе следует уйти.

Я ощутила вину за то, что задела его гордость. Это оказалось последней каплей, которая переполнила мои чувства в тот вечер, — и огромная слеза скатилась по моей щеке. Я уставилась в потолок, чтобы успокоиться, и взмолилась, чтобы никто не заметил, что со мной происходит. Джонах снова опустился на стул.

— Послушай, это я должна извиниться, — сказала я. — Я уверена, ты хотел помочь. Просто с того момента, как я встретила Лайама, моя жизнь начала рушиться. Я потеряла работу, дом, любимого человека, теперь у меня нет будущего. Мне придется вернуться в Ист-Гринстед. Я потерпела крах.

— Да, понимаю, видишь ли, Кэти, сейчас ты в пустыне, о которой я тебе рассказывал, и тебе предстоит пережить тяжелые времена. Но возможно, я помогу тебе… У меня есть квартира здесь, недалеко… ну, ты знаешь об этом. Я сдаю ее на короткий срок. Если тебе совсем негде жить, могу предложить ее тебе за вполне разумную цену.

Я была ошеломлена и не могла понять, издевается он надо мной или нет. Людо однажды рассказал мне, что древние греки употребляли одно и то же слово для обозначения понятий «яд» и «лекарство» (не спрашивайте меня, какое именно). Мне показалось, что это сравнение как раз подходит к данной ситуации. Несомненно, я с удовольствием осталась бы в Лондоне — но в квартире Джоиаха? В любом случае были еще сложности практического характера. Однако его предложение остановило мои слезы.

— Я очень благодарна тебе, но я не могу позволить себе ни платить за квартиру, ни внести залог, — ведь у меня нет работы.

— Ну, что касается залога, я его и не просил. Я понял, что жильцы обычно сами стремятся выплатить мне долг.

Еще бы! Разве может быть иначе, когда они сталкиваются с молотком и лекцией «Введение в философию Ницше»?