Слова матери так отвечали собственным мыслям Роджера, что он едва не улыбнулся. Приятно услышать подтверждение своему мнению.

– Если я решу принять это предложение, то не стану действовать вслепую, – произнес он. – Выясню, какие мотивы кроются за согласием короля.

– Разумеется, – кивнула Юлиана. – Ничего не принимай на веру.

– Именно, – согласился Роджер. – Я выучил уроки, преподанные мне судьбой.

Мать покосилась на него:

– И все же я проверю свои сундуки, чтобы не пришлось танцевать на свадьбе в рубище.

* * *

Роджер въехал в Вудсток ясным утром в конце сентября, когда листья осыпались с деревьев оранжевыми и золотистыми лоскутами с прожилками багрянца и зелени. Двор на несколько дней перебрался в Мальборо, но Ида и другие домочадцы Генриха предпочли остаться во дворце.

Роджер соскочил с коня, и слуга отправил его конюха с лошадьми в конюшни, а остальных слуг – в соответствующие их рангу помещения. Самого Роджера отвели во дворец, в одну из гостевых комнат для важных королевских гостей, где он еще не бывал. Обычно в Вудстоке ему приходилось довольствоваться общей спальней или собственной холщовой палаткой. В этом же помещении имелась кровать с перьевым матрасом, прекрасные льняные простыни и мягкое шерстяное одеяло. Кроме того, для Роджера была приготовлена исходящая паром ванна, которую он разглядывал с изумлением. Вода для умывания – это привычно, но замысловатая роскошь ванны? На приставном столике стоял кувшин с вином и лежала еда: пирожки с инжиром, вафли, посыпанные сахарной пудрой, и шарики из миндальной пасты с изюмом внутри. Роджер поморщился. С ним обращались как с лицом королевской крови, и это тревожило, поскольку предполагало и другие сравнения.

Его внимание привлекло красно-желтое пятно на кровати, и он обнаружил, что это турнирный доспех для боевого коня в его цветах, с красным крестом Биго на кайме. Он с изумлением и восхищением разглядывал изящную вышивку.

– Это подарок. – Госселин перешагнул порог. – Моя сестра искусна в обращении с иглой, она решила вышить для вас что-нибудь личное. – Он вошел в комнату. – Все ли вам нравится?

– Это… больше, чем я ожидал, – признался Роджер.

Госселин выглядел польщенным.

– Все устроила Ида. Она знает в этом толк. Знает, как сделать, чтобы гостям было хорошо и удобно.

Роджеру было не столько удобно, сколько неловко. Он предпочел бы простой кувшин и полотенце, но только потому, что оказался в непривычной обстановке. Однако он понимал, для чего это все, – чтобы продемонстрировать, какое сокровище он приобретет, согласившись взять Иду в жены.

Слуги засуетились вокруг него, ловко освобождая от одежды и усаживая в ванну. Он смущенно покорился. Вода была горячей, пахла розами и какими-то незнакомыми травами. Служанка вымыла ему волосы белым испанским мылом и сбрила щетину. Перед встречей Роджер умылся и привел себя в порядок, но, когда слуги закончили свою работу, казалось, он весь заблестел.

Госселин все время болтался поблизости, пил вино, пробовал разложенную еду – в отличие от Роджера, которому становилось все больше не по себе. Во Фрамлингеме он привык к самостоятельности, и, хотя предпочитал качественные вещи и требовал от слуг усердия, вся эта суета, внимание и роскошь действовали ему на нервы. Ида рассчитывает, что ее повседневная жизнь в браке с ним будет такой?

– Вы готовы? – спросил Госселин, когда Роджер застегнул пояс. – Я отведу вас к Иде. Ей не терпится с вами поговорить.

Мысли Роджера бесплодно кружились в голове. Что сказать ей в столь странной и напыщенной обстановке? Он покосился на конский доспех и решил поблагодарить Иду, хотя и не знал, в какой мере следует выразить свою признательность за подобный подарок. Слишком бурно – и она решит, что он готов к немедленной помолвке; слишком холодно – и это может быть расценено как оскорбление.

Госселин отвел его на один из верхних этажей, в большую жилую комнату с яркими драпировками и расписной штукатуркой. Скамьи были придвинуты к огню, на них сидели женщины разного возраста и положения и усердно шили, пряли и сплетничали. Малыши играли рядом в пятнашки под присмотром нянек. Роджер в смятении глядел на общество, поскольку представлял себе встречу с Идой совершенно иначе. Да, эта комната отделена от сутолоки мужского зала, но назвать ее уединенной нельзя. Он заметил, что некоторые женщины помоложе разглядывают и оценивают его – перешептываются и хихикают, прикрывая рот ладонью.

Ида передала ребенка группе дам и отделилась от них. Она чудесно выглядела в платье из голубой шерсти, выделанной под парчу; гибкую талию подчеркивал пояс с драгоценными камнями. На щеках играл румянец, отчего карие глаза казались еще ярче.

– Милорд… – Ида присела в реверансе перед Роджером.

Он чуть поклонился в ответ, боясь, что спина вот-вот треснет от напряжения. Смешки усилились. Вне себя от унижения, Роджер бросил на Госселина яростный взгляд. Как можно говорить с Идой де Тосни о брачном договоре в окружении глупых клуш? Это и неудобно, и неприлично. Они с Идой находились в центре внимания, и ему казалось, что любопытные взгляды сдирают с него кожу.

Роджер заставил себя выпрямиться.

– Демуазель, это не место и не время для обсуждения нашего будущего.

Румянец Иды стал ярче, она бросила на женщин суровый взгляд.

– Прошу прощения за это. – Она умоляюще коснулась его рукава. – Пожалуйста, останьтесь.

– Это невозможно, – отрезал он. – Мои дела не развлечение для болтливых языков. С вашего разрешения, госпожа. – Он снова поклонился, развернулся и вышел из комнаты, чувствуя себя бесконечно униженным.

Оказавшись во дворе, на холодном свежем воздухе, Роджер прислонился к стене, глубоко дыша и радуясь тому, что покинул комнату, полную хихикающих женщин. Он едва не приказал седлать свою лошадь, чтобы вернуться домой. Мать права, недостатка в невестах нет. Лучше еще раз сразиться при Форнхеме, чем вернуться к этим сплетницам.

Госселин вышел из двери и торопливо направился к нему.

– Никогда больше так со мной не поступайте! – рявкнул Роджер, прежде чем юноша успел открыть рот. – Когда я говорил, что хочу побеседовать с вашей сестрой наедине, я имел в виду «наедине». Господь всемогущий, да в той комнате было больше глаз, чем в бочке с сельдью на ярмутском причале!

Госселин засунул ладони за пояс и выпятил грудь.

– Я думал, вы хотите соблюсти приличия и встретиться в присутствии свидетелей и компаньонок, – произнес он в свою защиту.

– Вы обо мне такого дурного мнения, что опасаетесь, как бы я не изнасиловал вашу сестру, оставшись с ней без свидетелей? – оскалился Роджер. – Я вам не король! – Он постарался взять себя в руки, поскольку внутренний голос напомнил, что он и не таков, как его отец.

– Милорд, я не сомневаюсь в вашем благородстве, – ответил Госселин, покраснев от возмущения, поскольку полагал, что устроил все наилучшим образом. – Но сестра не хотела бы, чтобы вы сочли ее поведение недостойным. Она опасается встречаться наедине из-за того, что было прежде, и не намерена бросать тень на свою репутацию.

Роджер сглотнул и сделал над собой усилие:

– Я не сочту ее поведение недостойным, если она согласится поговорить с глазу на глаз. И не намерен обсуждать свои дела в комнате, полной женщин и детей с вытаращенными глазами. – Он указал на солнечные часы на стене. – Я буду ждать ее в саду через час и даю слово рыцаря, что буду обращаться с ней достойно и уважительно под страхом Божьей кары. Если же она решит не приходить, нам обоим известно, что это означает.

– Я сделаю что смогу, – сухо ответил Госселин.

Не доверяя более собственному языку, Роджер чопорно кивнул и ушел. Уединившись в своей комнате и отпустив слуг, он прислонился к двери и застонал. «Почему это так сложно?» – недоумевал он. Решая задачи военного или юридического характера, он сохранял ясность рассудка и был неколебим как скала, но, оказавшись среди хихикающих женщин, пал жертвой страха. Обсуждать свой брак перед такой аудиторией было выше его сил.

Немного успокоившись, Роджер смог взглянуть на ситуацию глазами Иды и признать, что ее опасения делают ей честь. Он подошел к конскому доспеху, лежащему на кровати, развернул его и вгляделся в изысканную вышивку. В нее было вложено немало раздумий и стараний, – должно быть, работа заняла много времени… возможно, несколько месяцев. Он нашел бы в ней все ответы, если бы умел следить за нитью. С величайшей осторожностью он вновь сложил ткань. Чтобы привести мысли в порядок, Роджер вымыл лицо и руки водой из кувшина, поправил котту, глубоко вздохнул и вышел из безопасной комнаты в неведомый сад.

Хотя уже наступил октябрь, погода стояла мягкая, и трава вокруг деревьев из последних сил тянулась ввысь. Была пора сбора яблок, но Роджер с облегчением заметил, что сейчас никто не работает. Он подошел к скамье под деревом, еще клонившимся под весом плодов. Выбрав симпатичное яблоко с румяным бочком, он сел на дубовые планки и настроился ждать.

* * *

Из окна спальни Ида видела, как Роджер пересекает двор и направляется в сад. Она корила себя за то, что неверно оценила ситуацию. Ведь знала, что Роджер сторонится противоположного пола, но не предполагала, что настолько.

– Я не хочу, чтобы он думал, будто мне нельзя доверять, – с тревогой сказала она Госселину.

– Сестра, – раздраженно зашипел Госселин, – если вы не спуститесь к нему, все ваши планы окончатся ничем… как и мой тяжкий труд. Он словно пугливая лошадь, и недоуздок пока не надет. Вам придется отыскать слова и подход.

Ида сжала губы. Злиться на Госселина бесполезно, надо всего лишь совладать со страхом. Она вытерла влажные ладони о платье, собралась с духом и покинула комнату. По дороге в сад ее подташнивало от волнения. Минуло немало времени с тех пор, как они с Роджером вели светскую беседу, и робкая дружба, которая возникла между ними, – довольно зыбкая почва, особенно после недавнего недоразумения.

Она прошла по дорожке и пересекла газон, касаясь подолом травы. Сырая прохлада проникала сквозь тонкие подошвы туфель. Роджер сидел на скамье под деревом и ел яблоко, вытянув ноги и скрестив их в лодыжках. Издали казалось, что он чувствует себя непринужденно, и Ида испугалась, потому что от следующих мгновений зависело очень многое. Она пытается изменить положение, которое стало ей ненавистно, и нужно, как грубо выразился Госселин, надеть на коня недоуздок… а это не простой конь. Это лучший скакун в конюшне.

При ее приближении Роджер поднял голову, на мгновение встретился с ней взглядом и, отвернувшись, указал на скамью:

– Садитесь, демуазель, прошу вас.

Ида присела на край скамьи, сложив руки на коленях, с дрожью впитывая напряженную атмосферу. Роджер был очень скован. Она знала, что он умеет сражаться и управлять, исполняя долг с хладнокровием и самообладанием. Но в женском обществе он робел, и Ида находила это милым, особенно если сравнивать его с мужчинами, которые берут без размышлений то, что пришлось им по нраву. Необходимо поймать его в силки, и, несомненно, другой возможности не представится. Она должна сосредоточиться и добиться успеха. Ида глубоко вздохнула, собираясь с мыслями.

– Простите меня за то, что случилось. Я попросила бы Госселина устроить нашу встречу иначе, если бы знала, к чему все приведет.

– Оставим эту тему, – ответил Роджер. – Чем меньше мы будем об этом говорить, тем скорее забудем.

Молчание.

– Хорошо, что сегодня тепло, – не сдавалась Ида. – Ночи в последнее время холодные, но, по крайней мере, яблоки созрели и уже почти убраны. – Она добавила в голос веселья. – Я это знаю, потому что всю неделю следила за приготовлением сидра.

Ида хотела показать ему, что не только красива, но и способна вести домашние дела.

– Что ж, это яблоко для сидра уже не годится.

– Приятно слышать, – засмеялась она.

Роджер прокашлялся и посмотрел на фрукт.

– Итак, что вы думаете о нашем браке?

Ида опустила взгляд.

– Он угоден мне, если угоден вам, милорд, – скромно ответила она.

Роджер на мгновение задержал дыхание и глубоко вздохнул:

– Это не ответ. Давайте говорить начистоту, без придворных уверток.

– Как я могу дать достойный ответ, не зная ваших намерений?

Снова молчание.

– Лично я склонен принять предложение, – произнес Роджер, словно вытягивая каждое слово из чана с клеем.

Сердце Иды забилось сильнее.

– В таком случае я скажу, что стать вашей женой – большая честь. Я считаю вас замечательным человеком. Более того, я вижу в вас величие, и это не пустая лесть.

Он развернулся на скамье и изумленно уставился на нее. Его шея, щеки и лоб внезапно зарделись, а глаза засветились, как морские отмели. Иде захотелось коснуться его, ощутить его кожу, удостовериться в реальности происходящего, но она не смела. Слишком рано.

Роджер совладал с собой и ответил бесстрастным голосом, не вяжущимся с пунцовым лицом: