(Англия) Элизабет Чедвик - Ради милости короля

Гуго поднял глаза, ожидая увидеть снисхождение, но взгляд Александра был прямым и искренним, несмотря на неизменную веселость.

– Отец гордился бы тобой… Мать точно гордится. – (Гуго выпятил подбородок.) – У тебя вдоволь храбрости, потому что ты пошел в обоих родителей. Таких смелых людей, как они, совсем немного… Ты поймешь почему, когда подрастешь.

– А в кого пошел мой брат? – спросил Гуго.

Александр покачал головой:

– Не знаю, никогда его не встречал. Поживем – увидим. – Он снова показал руку со шрамом. – Хочешь знать правду? Брат опрокинул на меня горшок с кипящей кашей, когда я был маленьким. Мы подрались, уж не помню из-за чего, и он схватил горшок и вылил кашу мне на руку. Я давно простил его, но не знаю, простил ли он себя.

Гуго не был уверен, что именно Александр пытается сказать ему… если пытается. Начальник гавани взъерошил ему волосы:

– Беги к матери, хотя на твоем месте я сначала пожевал бы мяты вон с той грядки, не то она задумается, как ты проводишь время.

Гуго покраснел, но Александр усмехнулся, и мальчик усмехнулся в ответ.

Роджер пригнулся к седлу, уклоняясь от седой нависшей ветки, и направил гнедую кобылу вправо, подбодрив ее криком. В ответ она дернула ушами и пустилась легким аккуратным галопом. Иней серебрил кружево голых ветвей и сверкал, словно мелкие кристаллы сахара, на приземистых кустах остролиста и поросшем мхом валежнике. Дыхание Роджера вырывалось изо рта белым паром, когда он вместе с другими охотниками увлеченно преследовал вепря в величественных лесах за стенами Шпайера. Он знал, что король Ричард где-то впереди, потому что между деревьями только что мелькнул круп белого коня и развевающийся красно-желтый плащ, отороченный горностаем.

– Но! – крикнул Роджер своей лошади, и она прибавила ходу.

Выжлятники и загонщики бежали по сторонам, держа по четыре собаки на сворке. Лай гончих наполнял лес. От грохота копыт дрожала земля, с деревьев сыпался иней, и жизнь казалась пронзительно-ясной, острой, как новый нож. Кобыла Роджера проскакала по ручью, над которым нависал камень, окаймленный кинжалами сосулек. Собачий лай стал громче, и Роджер ощутил, как кровь в его жилах закипает.

Король Ричард находился под домашним арестом, но ему разрешали охотиться с собаками и ловчими птицами и, разумеется, управлять делами из своих палат в Шпайере. Единственное, чего ему не разрешали, – вернуться домой, пока выкуп не осядет в сундуках императора. Побег был невозможен. Ричарда по-прежнему строго охраняли, хотя и дозволяли преследовать вепрей, волков и оленей в темных лесах за городскими стенами.

Роджер прислуживал ему уже пять месяцев и успел привыкнуть к жизни немецкого двора с его протоколами и ритуалами, церемониями и почти византийской пышностью нарядов и обстановки. Пусть дни темны, коротки и пронзительно-холодны, зато в комнатах сверкают золото и шелк, а вина насыщенны и крепки. Иногда он забывал, на что похожи дом и семья. Иногда пытался представить лицо Иды, но видел лишь пустой овал, и приходилось освежать воспоминания, глядя в лицо ее сына. Порой это помогало, но бывало, что он видел Генриха, и тогда вынужденно отворачивался.

Паренек как раз присоединился к нему, маленький каштановый мерин Уильяма тяжело дышал, пар клубился вокруг ноздрей.

– Мне нужен скакун порезвее, – разочарованно воскликнул Уильям.

Голос казался наполовину мужским, наполовину детским, когда юноша возвысил его, чтобы перекричать шум охоты.

– И вы, несомненно, его получите, когда вернемся в Англию, – ответил Роджер.

Мальчик промолчал, поскольку был слишком занят, подбадривая лошадь и пытаясь не отстать при резком повороте вправо, а затем влево. Оба всадника перепрыгнули через упавшее дерево, Роджер чуть раньше. По сторонам от них скакали другие охотники. Немецкие господа кричали на родном языке и шпорили коней. Возбужденные вопли и оглушительный визг впереди известили о гибели добычи.

– Мы опоздали! – Голос Уильяма был полон разочарования.

Роджер не стал отвечать, что такова природа погони, в особенности когда следуешь за королем, и что будут другие случаи проявить отвагу. Юный Фицрой, по-видимому унаследовал любовь отца к охоте и любил находиться в самой ее гуще, отсюда и разочарование из-за лошади. Но никто не даст одного из своих лучших скакунов подростку-заложнику, даже если он брат английского короля.

Охотники усердно потрошили и разделывали огромного вепря. Гончие возбужденно кружили вокруг, а лошади размахивали хвостами и били копытами, закатывая глаза от запаха свежей крови. Ричард, широко ухмыляясь, беседовал с немецкими рыцарями и возбужденно хлопал их по спине. Его шляпа была натянута до ушей, оставляя на виду только медно-золотистые завитки волос, а щеки и губы покраснели от холода. На их фоне зубы казались особенно белыми, когда он смеялся. Роджер наблюдал, как он обращается со спутниками, и восхищался его умением очаровывать и умасливать. У императора могут быть свои планы и намерения, но Ричард постарается воспрепятствовать им или, по крайней мере, создать защитную прослойку, отыскав друзей и поклонников при немецком дворе.

Ричард повернулся к своей лошади и увидел Роджера. Они обменялись понимающими взглядами, а затем Ричард переключился на Уильяма.

– Эге-гей, братец Длинный Меч! – крикнул он. – Держи подарок! Вырежешь рукоятку ножа!

Он бросил что-то белое. Юноша инстинктивно протянул руку и поймал вымазанный кровью клык вепря.

Паренек недавно стал именовать себя Длинным Мечом в честь предка королевской крови, прозванного так за то, что он орудовал необычным клинком. Чтобы оправдать такое громкое имя, юноша, проявляя изрядное рвение, тренировался с удлиненным мечом. Не обошлось без насмешек, в том числе со стороны Ричарда, но, поскольку Уильям, несмотря на издевательства, упорствовал и даже проявил определенные способности, Ричард вызвал его на тренировочный бой и пообещал, что купит ему оружие в награду за новое умение, когда обретет свободу. Кроме того, на досуге Уильям рисовал на обрывках пергамента варианты щита. Он заявил, что, когда станет рыцарем, примет эмблему деда по отцовской линии, Готфрида Красивого, графа Анжу: ярко-синий фон, усеянный золотыми львятами. Роджер поднял брови, но ничего не сказал. Ляпис – слишком дорогая краска, чтобы покрывать ею щит, зато вполне соответствует вкусам юноши. Несомненно, он захочет и ценную лошадь… никак не дешевле пятидесяти марок.

Когда они возвращались в город, сумерки окрасили небо темно-синими и розовато-лиловыми разводами, и настроение у охотников стало игривым. Дух поднимало не только предвкушение доброго ужина и охотничьих баек у яркого огня, но и знание того, что основная часть выкупа уже плывет по Рейну из Кёльна в сопровождении королевы Алиеноры, архиепископа Руанского и свиты из графов и прелатов. Освобождение Ричарда было назначено на семнадцатое января, оставалась всего неделя до свободы и месяц до возвращения домой.

У замка Роджер спешился, отдал лошадь конюху и отправился в свою комнату, чтобы помыться и сменить охотничий наряд на что-нибудь подходящее для ужина в аристократическом обществе: тугие чулки из красного твила, украшенные позолотой туфли и выходное платье из темно-синей шерсти с искусно вышитыми Идой золотыми узелками. Его плащ был подбит мехом норвежских белок. Когда-то Роджер находил его несколько вычурным, но на фоне роскоши немецкого двора и самого Ричарда одеяния казались скромными. Роджер расчесал волосы и бороду. Он до сих пор не привык к густой растительности, но так было проще в путешествии. Кроме того, в отличие от чисто выбритого подбородка, борода придавала ему стать зрелого государственного деятеля, особенно полезную сейчас.

Присоединившись к Ричарду, Роджер непрерывно корпел над документами, сидел в совете, выслушивал споры, советовал, балансировал, оценивал, словно дома в суде. Работа была схожей, и порой ему казалось, что он вернулся в Вестминстер. Вокруг говорили на немецком, а не на французском, но все образованные люди могли объясняться друг с другом на латыни.

Роджер уже собирался выйти из комнаты, когда явился Уильям Фицрой, раскрасневшийся и запыхавшийся от бега.

– Милорд, король велел вам немедленно прибыть в зал совета! – воскликнул он.

– Почему, что случилось? – Роджер накинул и застегнул плащ.

Уильям схватился за бок. Глаза его были огромными.

– Император заявил, что не отпустит его! – (Роджер в шоке уставился на юношу.) – Он… он говорит, что ставки изменились. Ему пообещали больше серебра за то, чтобы удерживать Ричарда в плену до осени!

– Кто пообещал?

– Король Франции и… граф Мортен.

В груди Роджера что-то сжалось. Порой он злился, ведь такое коварство в природе вещей, но давно не испытывал слепящей ярости. После Форнхема он старался не давать ей волю.

– Этому не бывать! – рявкнул он и вылетел из комнаты.

Юноша последовал за ним, бормоча, что он дежурный оруженосец Ричарда, но Роджер едва ли услышал, потому что в его голове кружились другие мысли. В ходе переговоров постоянно находились благовидные предлоги и задержки. Сначала был назначен выкуп в сто тысяч марок серебра, но затем сумма возросла в полтора раза. Хотя узилище Ричарда было позолоченной клеткой, он провел в плену уже больше года – незаконно и аморально препятствовать возвращению крестоносца домой. По-видимому, гонец прибыл во время охоты на вепря, и весьма вероятно, что император Генрих читал пергамент в то же время, когда Ричард наносил смертельный удар.

Роджер остановился у входа в комнату Ричарда и несколько раз глубоко вздохнул, успокаиваясь. За дверью наверняка уже бушует ярость. Нужна ясная голова, чтобы найти выход.

Ричард со свирепой энергией расхаживал по комнате, как будто не провел весь день на охоте. Похожий на взъерошенную птичку, Лонгчамп следовал за ним по пятам, и рукава его одеяния трепетали, как крылья. Роджер заметил на стене большое пятно вина, как будто туда швырнули кубок.

– До меня дошла новость, сир, – с поклоном произнес Роджер. – Это бесчестно.

Ричард повернулся к нему. В его лице больше не было веселья. Даже в мягком мерцании свечей оно казалось воплощением гнева.

– Король Франции – вероломный лжец, но я не верю, что он пал так низко! – процедил он. – Иоанн – да, потому что он всегда рыл обходные пути. Я не подчинюсь, я не намерен больше страдать в этом плену!

– Ну разумеется, сир, – заверил Лонгчамп. – Мы обязательно найдем выход.

– Сколько они предложили? – спросил Роджер.

– Двести тысяч марок, – фыркнул Лонгчамп. – Частями.

– Долг платежом красен. – Роджер подошел к камину и протянул руки к обжигающему алому пламени. – Откуда они возьмут деньги? Королю Филиппу придется обложить налогом свой народ, а тому наверняка не захочется раскошеливаться, чтобы удерживать короля Англии в плену. Англия выжата досуха. Иоанну повезет, если он выдавит хоть писк из поросенка под ножом мясника, не говоря уже о такой сумме.

Ричард перестал расхаживать, хотя ярость по-прежнему исходила от него волнами, жаркими, как огонь.

– Мы знаем, что они не могут собрать эти деньги, и император тоже знает, значит он блефует. Он не слишком-то любит Филиппа Французского – так для чего им становиться союзниками?

– Император знает, что скоро вас придется отпустить, – предположил Лонгчамп. – И тогда он утратит рычаг давления. Это попытка выжать из нас последние капли.

– Полагаю, ему нравится идея взять деньги у Филиппа Французского, – произнес Роджер, – но он знает, что английское серебро надежнее и почти у него в кармане. Ему нужны деньги для войны с Сицилией, и он не выпустит их из рук.

Ричард плюхнулся на скамью перед камином и принялся щипать бороду:

– Я не могу больше здесь находиться. Мне нужно вернуться весной, к началу боевых действий.

– Кроме того, сир, вам придется разбираться с предателями, – мрачно добавил Лонгчамп. – Не все, на кого вы полагались, оправдали доверие. Остерегайтесь своего маршала. Его брат – завсегдатай совета графа Мортена, а сам Маршал всегда благоволил вашему брату.

Ричард поднял брови, глядя на канцлера:

– Мне недостаточно простых слухов, чтобы назвать Маршала предателем.

Роджер пристально посмотрел на Лонгчампа. Епископ Илийский таил злобу, словно острый кинжал, и был всегда готов нанести удар в спину предполагаемому врагу, едва тот отвернется.

– Вы клевещете на Маршала, милорд канцлер. Вы не сошлись с ним во мнениях и с остальными юстициариями тоже… как, кстати, и со мной. Это не значит, что мы изменили своему владыке. В любом случае сейчас это, полагаю, не важно. Мы должны избрать тактику действий при новом обороте дел. Для остального найдется более подходящее время.

– Норфолк прав, – согласился Ричард. – У меня нет причин сомневаться в своем маршале.